От чего ж так цепляюсь за долы?
Я не нужен стране.
От чего ж взгляд и горек и зол?
От чего мои «книжки» глядят,
лупоглазятся с полок?
Пока я упираюсь локтями
в обшарпанный стол.
Пролетаю с шипением, метеорю,
срубаю планеты.
Во вселенной дыру от усердия
протёр, пропорол.
Но напрасно я жду от пробитой
вселенной ответа,
упираясь костяшками в белый
обшарпанный стол.
В этом мире, где каждый
бежит и считает,
где Господь разделил с интересом
на расы и пол,
своё место нашёл, растянулся,
хриплю, причитаю,
в серебристом мерцании блёстк,
что звездит дырокол.
Я не нужен стране.
Потому не прошу «за героя».
Я не нужен стране.
Потому не беру «на ура».
Где-нибудь в феврале
осторожные люди зароют,
и останутся после в шкафу
леденеть свитера.
Это – время больших перемен.
Это – время тревоги.
Речки бьются о чёрные скалы,
курчавясь волной.
Иссекаю кремнистой дорогой
разбитые ноги,
в этой пыльной широкой стране,
на сегодня родной.
Я по-прежнему твой!
Прими же заблудшего сына.
Буду кровью харкаться,
валяясь убитым в сенях.
Душит топкая гать,
душит ряской болотной трясина,
журавлей в камышовых полях
я увижу опять.
Их, курлыканье в лёт
лечит хлеще воды-самогона,
крыл широких разлёт,
травит душу покруче вина,
я глажу в облака,
как покойник глядит на икону,
где за старца спиною
белоснежные тают стога.
Ничего не хочу.
Я пришёл, я уйду в это поле.
Тёплый ветер подскажет,
что в землю я лёг не один.
В этой светлой стране,
где обещана чёрная доля,
не проси ничего,
уходи, словно любящий сын.
16 января 1999 г.
С-Петербург