Прохладный утренний сок и кусочки кожуры несуществующего солнечного апельсина (Сказки)

В.В.Набоков

Вся деревня чувствовала, что со старым Расмусом творится что-то неладное. Расмуса знали все, от мала до велика. Он был деревенским сумасшедшим. Никто не помнил его молодым, как будто он сразу же родился стариком с плешивой головой, множеством глубоких морщин, в которые забилась пыль и старческим заржавленным голосом. Единственное, что напоминало о молодости Расмуса – это его глаза; большие, голубые и ясные, как у шестнадцатилетнего мальчишки, с по-женски длинными густыми ресницами. В этих глазах всегда горел задорный огонь, возможно из-за их огня Расмуса и считали сумасшедшим.

Расмус был всегда. В деревню приходили и уходили люди, создавались новые семьи, умирали старики и рождались дети, а Расмус оставался. Жители деревни даже и не думали о том, что Расмус может когда-нибудь умереть. Да и, пожалуй, сам Расмус не думал об этом.

Особенно любили Расмуса дети. По весне, когда деревня журчала ручьями быстротаящего снега, он мастерил для малышей кораблики и вместе со всеми бегал отправлять свои самоделки в «дальнее» плавание. Еще он постоянно угощал ребят яблоками из своего сада и медом с собственной пасеки… Наверное Расмус в душе всегда оставался ребенком и потому с легкостью находил общий язык с любым сопливым сорванцом или маленькой капризной девочкой.

Люди не боялись Расмуса, как боятся иных сумасшедших; он был простым чудаком, живущим по каким-то своим правилам, а таких бояться не стоит. Каждый год Расмус раскрашивал листья своих яблонь во всевозможные цвета, вызывая бурный восторг ребятишек и улыбки на суровых лицах взрослых. Скорее всего, жители деревни завидовали ему, ведь он был по-настоящему свободен, никому и не приходило в голову упрекнуть старого Расмуса в нарушении неких жизненных устоев. Он жил, как хотел, и, вероятно, не мог иначе. Если у него возникало желание петь – он пел, хотелось отправиться в путешествие – он уходил и, порой, его не видели по несколько месяцев. Если душа требовала праздника – он устраивал день своего рождения, на котором гуляла вся деревня. И люди на этих праздниках забывали, что в жизни существует множество проблем и забот, и что всего лишь неделю назад день рождения Расмуса уже праздновался.

Расмус всегда мечтал научиться летать. Сперва он бегал по деревне, неистово размахивая руками и пугая всевозможных, при том изрядно встревоженных, домашних птиц. Затем клеил из перьев крылья – совсем как у Икара! – забирался на старую деревенскую мельницу и прыгал с не, пытаясь взлететь (и взлетал, только не к облакам, а к земле)… Люди никогда не говорили Расмусу о несбыточности его мечты. Для чего, ведь в открытую обнаружить ее мог только он, только он один. Зачем же топтать эту маленькую звездочку в душе старика.

За свою долгую жизнь Расмус успел натворить множество чудачеств, большая часть которых была уже давно благополучно забыта деревней… И вот теперь с ним начало твориться что-то неладное.
Целыми днями Расмус не выходил из своего небольшого домика, не резвился с детьми и не раскрашивал листья яблонь. А как только на небе появлялась исцарапанная ветками деревьев Луна, он брал тяжелый ящик с инструментами и отправлялся за реку, в темный лес, и не возвращался оттуда до самого утра. Такое продолжалось уже целых три месяца. И это сильно беспокоило жителей деревни. Не случилось бы беды. Что могло понадобиться старому Расмусу в лесу посреди ночи?

В то день, когда засыпал июль и только-только появился на свет горластый август, у дома Расмуса послышался топот детских ног. Самый бойкий из деревенских мальчишек, по имени Герхард, решил нарушить отшельничество старика и попытаться вытащить его на улицу для шумной игры. Он на всех парусах забежал в ограду, пнув ногой калитку, вихрем пронесся по вымощенной ракушками дорожке и с размаху налетел на дверь дома. Дверь, которую Расмус никогда не закрывал (даже когда уходил в долгое путешествие), оказалась запертой, с силой оттолкнула Герхарда так, что тот не смог удержаться на своих двух и кубарем скатился по крыльцу. Герхард опешил, но тут же поднялся на ноги, подошел к двери и начал бешено барабанить, потирая ссадину на правом колене.
- Ласмус, Ласмус, отклой! Это я, Гелхалд!
В ответ раздалась звонкая тишина.
- Ласмус!.. Где же ты, негодный сталик, будь ты неладен?! – нахватавшись выражений у взрослых, завопил Герхард.

Расмуса и в самом деле не было дома. Герхард еще немного попереминался с ноги на ногу, пнул от досады дверь и выбежал на улицу.

Больше ничего необычного в этот день не произошло. В общем, был день как день, ничего особенного. Пожалуй, в деревне и забыли вовсе об этом дне. Но ведь он все-таки был и почему-то жалко забывать о нем. Как-никак частичка жизни… Зато вот следующий день…

Следующий день выдался на удивление жарким. Солнце висело над самой деревней и пекло так, что плавился воздух. Казалось, деревня засыпала, утомленная невыносимой жарой.

Вдруг, посреди чуть колышущейся жизни, появился бегущий человек. Это был Карл. Он бежал со стороны леса, что за старой мельницей и деревенской рекой. Вообще жители деревни боялись ходить в лес, что-то пугающее и отталкивающее исходило из его темных, пахнущих хвоей просторов. Никто и никогда не пытался ступить хоть одной ногой в его пределы. Но Карл бывал в лесу часто, единственный из всей деревни, за исключением Расмуса, которого не принимали в счет. Карл собирал грибы и ягоды, а потом продавал их своим соседям, чтобы выручить немного денег для поездки в город…
Так вот, Карл бежал по деревне, размахивая корзиной, из которой выскакивали свежесобранные грибы. Он добежал до колодца, зачерпнул добрую половину ведра воды и громкими жадными глотками осушил его.
- Смотрите, смотрите!!! Там, над лесом, - раздался надрывный крик Карла. Можно было подумать, что Карл лишился ума – настолько широко были раскрыты его глаза и так бешенно он носился по дворам, повторяя: «Смотрите, смотрите!!!».

Вся деревня ожила, зашевелилась, повернулась к лесу и через мгновение закаменела с открытым ртом. Там, за старой мельницей и рекой, в середине тесного леса возвышалась огромная радуга. Самая настоящая радуга, в этом мог поклясться любой житель деревни. Настоящая радуга, подпирающая своей верхушкой синюю гладь неба. Самая-самая настоящая радуга, только играющая не семью привычными цветами, как задумано природой, а одним-единственным – светлым и приятным цветом свежей выструганной древесины… Да, да, радуга была сделана из дерева. Но, все-таки, это была настоящая радуга, самая настоящая, какую деревня когда-либо видела.

Незаметно для самих себя люди неспешно двинулись в сторону леса, не отводя глаз от удивительного зрелища и не в силах разорвать торжественного молчания. Впереди шел Карл, будто увлекая всех в лес. У моста через реку народ остановился, идущие посмотрели друг на друга, молча перекрестились и впервые за многие годы вошли в лес… Карл шел не оглядываясь. Он и так знал, что все идут вслед за ним, доверяя ему, как бывалому провожатому. Вскоре перед ними открылось огромное поле, заросшее мелкой и густой травой. Через все поле, с севера на юг, раскрыла свои объятья деревянная радуга. Она пахла темным лесом и свежей смолой, капельки которой поблескивали на солнце.
- Боже мой, боже мой! – послышалось первое и робкое восклицание, нарушившее затянувшуюся тишину. И через мгновение о тишине не могло быть и речи. Со всех сторон слышались возгласы:
- Ах, какое чудо!
- Никогда прежде…
- Что за чертовщина?!
- Ущипните меня, я не верю собственным глазам!
- Кто это придумал?…
Тут, перекрыв своим звонким голосом весь этот гомон, маленький Герхард заорал:
- Смотлите! Там Ласмус. Там, на ладуге!

И действительно, на самом верху деревянной радуги, в том самом месте, где она соприкасается с небом, сидел старый Расмус. Он держал рубанок и нежно водил им по поверхности радуги, будто гладил котенка. Наконец он заметил собравшихся внизу людей и радостно замахал им рукой.
- Эй, Расмус, как ты там очутился? Спускайся к нам! – послышались крики снизу.

Расмус встал ногами на радугу, как настоящий ловкач, смачно потянулся и быстро, совсем не по-стариковски перебирая ногами, спустился на землю. Он, улыбаясь, осмотрел толпу, потом отошел к южному концу радуги и сел на траву, прислонив спину к своему величественному творению. Чтобы солнце не сильно мешало, он закрыл правый глаз, наблюдая за всем происходящим одним только левым, наклонил голову набок и радостно сморщил лицо.
- Ха-ха! Расмус, старый мошенник, ты чего это выдумал? – что было мочи завопил деревенский кузнец Ганс (он был туговат на ухо и потому частенько надрывал глотку), - какого черта ты выстругал эту громадину?..
- Да, Расмус, в самом деле, для чего? – заставив замолчать Ганса заговорил Арчибальд, - Если тебе хотелось переполошить весь народ и нагнать на всех страху – то тебе это удалось вполне. А что дальше? Ты думаешь, что нам нужна твоя очередная паричуда? Нет, нет, и еще раз НЕТ… Все, надоело! Достаточно мы уже натерпелись. Не нужна нам твоя радуга, или что там это у тебя такое… Понимаешь? НЕ-НУЖ-НА! Столько лет жили без нее и горя не знали, и еще столько же проживем… Ты вот думаешь – высунулся, угодил всем. Ничего подобного! Спроси у любого – хоть кому-нибудь нужна твоя вот эта вот чушь? А?

Арчибальд с насмешкой посмотрел по сторонам. Все молчали, опустив глаза в землю. Мнение Арчибальда было слишком весомо, как-никак он являлся старостой деревни. Несмотря на свой еще совсем молодой возраст, Арчибальд пользовался всеобщим уважением, поскольку был единственным человеком в деревне, который умел довольно сносно писать и считать; к тому же он два года прожил в городе и в его доме хранились целых две книги. Именно поэтому его избрали старостой. И сейчас никто не хотел высказывать противоположное мнение…
- Ну, что? Нужна кому-нибудь эта, с вашего позволения, радуга?
- Д-да, Арчибальд. Пожалуй, ты прав. Жили мы без нее столько лет и еще столько же проживем, - опять заорал Ганс. Он всегда старался угодить Арчибальду и теперь с довольным видом оглядывал своих соседей. Для пущей важности, он махнул на радугу рукой и отошел от нее подальше.
- Лесу-то, лесу-то сколько извел, - вслед за Гансом поддержал старосту Ингеборг, - небось и деревья выбирал, что получше. А ведь, поди, с этих бревен отличный дом вышел бы… Эх, темный ты человек, Расмус. Что с тобой разговаривать…
- Убедился? Сказал ведь я, что ты это зря затеял. – Арчибальд с упреком смотрел на Расмуса.

Расмус все так же сидел на траве, прислонившись спиной к своей радуге, все так же был закрыт его правый глаз и радостно сморщено лицо. Он молчал. Не пророня ни слова, он выслушивал все, что говорили жители деревни. Он молчал, будто нарочно испытывая их терпение. И не было ничего хуже этого молчания… Все ждали, что Расмус начнет спорить, возмущаться и гневно размахивать руками – так было бы легче. Но Расмус молчал, наблюдая за всем происходящим одним левым глазом.
- Расмус, миленький, только не обижайся, - прервал душераздирающее молчание высокий голос Кароллины, жены Арчибальда, - но, пойми, что твоя радуга не будет востребована нами. Нет, нет, я вовсе не хочу сказать, что она некрасива – она просто великолепна… И все же, подумай сам, твоя радуга стоит на прекрасном поле, на котором могли бы играть наши дети, но… это поле – посреди темного леса. Мы не ходим в него никогда, только сегодня, и то – все вместе. Сомневаюсь, что мы когда-нибудь еще осмелимся прийти сюда.
- Да, Расмус, она права. - это был Карл, - Признаться, и мне, столько раз бывавшему в лесу, порой жутковато входить в его пределы. Представляю, каково остальным…
- И, кроме того, твоя радуга все-таки деревянная. Не настоящая, а просто деревянная. А что может сравниться с настоящей радугой? – когда старик Гельмут говорил это, то из его глаза скользнула вороватая слеза, спряталась за воротник; и какая-то неведомая сила подогнала ком к горлу всем пришедшим на это огромное поле.
- Ну ладно. Считаю, что с Расмуса достаточно наших порицаний. Пора по домам, - Арчибальд сохранял видимое спокойствие, но его взгляд метался в пространстве, не останавливаясь ни на чем.
Вся деревня послушно двинулась вслед за Карлом восвояси… Старый Расмус по –прежнему сидел спиной к радуге и молчал. Маленькая Анна подбежала к нему и, улыбаясь, протянула охапку только что сорванных полевых цветов…

Следующее утро выдалось на редкость погожим. В такое утро хочется пораньше встать и наслаждаться небесным штилем. Вдалеке, на востоке, из-за леса выплывало огромных размеров огненно-рыжее солнце, похожее на спелый сочный апельсин. Вокруг него была разбросана кожура оранжевых облаков, а все небо на востоке оказалось залито прохладным соком свежего солнечного апельсина. Возникало желание с разбегу прыгнуть в это чудо, допьяна наглотаться солнечного сока и забыть обо всем… Но деревня смотрела совсем в другую сторону, так же, как и днем раньше, открыв рот и оцепенев от удивления. Там, на западе, абсолютно так же, как и на востоке, были разбросаны кусочки облачной кожуры и по синей глади неба струились потоки солнечно-апельсинового сока. Не было только самогО круглого и спелого апельсина. Его и не могло быть. Откуда же взяться солнцу утром на западе, да и когда вы видели в небе целых два солнца?..

Это горела радуга. Та самая деревянная радуга, построенная Расмусом. Горела веселым рыжим пламенем.

На ограде своего дома сидел Расмус, от него неприятно пахло русской водкой и луком. Он забористо смеялся, а из его голубых мальчишеских глаз бежали слезы…

Все жители деревни, от мала до велика, смотрели на горящую радугу. Смотрели и плакали. С сегодняшнего дня их жизнь стала другой. Стала она лучше или хуже – никто еще не мог ответить наверняка. Но такой, как прежде, она уже быть не могла, свалившись в прохладный утренний сок и кусочки кожуры несуществующего солнечного апельсина…

Где-то в 1999 году