Упрятан мир за чёрной паранджой.
По склонам гор – ириски, незабудки.
Памир стоит и близкий, и чужой.
А то не чёрные ветры – чёрные мысли.
У перехода, где арык сухой, -
- засада, там ещё ветла повисла,
с крикливою на ветке пустельгой.
Что ж, брат, Саид, так отвисает челюсть?
Рука скользит с опаской опоздать.
- Стреляй же, да не медли же, не целясь –
Бьёт солнца край, фуражек не видать.
Теджен, Байрам-Али, Карши оставив,
нам нет назад дороги в свой аул.
За пылью – красные конники за нами,
и в пыль летит простреленный баул.
И мы уходим вверх, коней стегая,
вдоль стенки скальной, где тропа глуха.
Рыдает в спины нам ветла сухая.
Навзрыд смеётся птица пустельга.
Памир, Памир, заснеженные скалы!
И речки – полные золота-песка.
Ветла, качаясь, тучу протыкала,
которую ласкали лишь снега.
Ах, ветры! Перевал - за перевалом.
Карманы пропастей. Камней лузга –
- до первого, последнего обвала.
Хрипят тогда стальные облака!
Но помнит внук, минуя поколение,
у деда нет, не дрогнула рука,
не обмануло в час расплаты зрение.
- До первого, последнего врага!
А правда - пламя жарких маков мая.
А вера, как нажатие курка.
Мургаб швыряет камни в Пяндж, играя,
об этом причитала пустельга!
09.12.2007
С-Петербург