За окном опять хлестал дождь. Лупил, как заяц по барабану. Как же он достал! В смысле дождь. Лето и так короткое, если разобраться.
Вчера вроде бы тоже был дождь. Или не было? Да нет, был. Точно был. Когда Он ходил за пузырём, то весь вымок.
Или это было не вчера? Не в смысле, что ходил за пузырём, а в смысле, что весь вымок. Да нет, похоже, что вчера. Точно вчера.
«Надо же, – подумал Он, – вот уже второй летний месяц, а лета, по сути, ещё и не наступало. Неужели оно всё такое будет? Ерунда получится полная»...
Впрочем, Ему-то что за дело? На пляж что ли собрался? До туалета бы доползти. А то ведь даже на это сил нет.
Проснулся Он лежащим на полу. Почему на полу? Спросите что полегче.
Ну, на полу, так на полу. Диоген, тот вообще в бочке жил, и не парился. Дело-то не в том, что на полу, а в том, что голова раскалывалась. На мелкие осколочки, словно выроненная из рук чашка. Или тарелка.
Во рту пребывало ощущение помойки. Когда последний раз Он чистил зубы – не припоминалось... В затуманенных мозгах проскочила робкая мысль, что хорошо было бы зубы почистить... Размечтался!.. Чистюля!..
«Ладно, – решил Он. – Останусь пока с нечищеными. Тут не до зубов».
Который час, было неясно. Ясно было только, что не ночь. Потому что комната освещалась дневным светом, а из-за незашторенных окон проглядывалось серое дождливое небо.
А более определённо? Который, всё-таки час? С этим дело обстояло сложнее. Настенные часы встали уж, наверное, с месяц – батарейка села...
Села и села. Ему было не до часов. Часы ещё столько же могли простоять. И ничего бы с ними не случилось. Не развалились бы.
Какое сегодня число – вопрос казался тем более на засыпку. Он попытался подсчитать...
Соображалось с трудом. Вчера, кажется, было второе. Или третье? Нет, вроде бы второе. Хотя, может, и третье.
«Какая разница!.. – притомившись высчитывать, рассудил Он. – В принципе, если отыскать телефон, то там на дисплее число показывается... Но лучше бы, наверное, не искать. Расстройство одно. Самое оптимальное – оставаться на полу. Он холодный».
Каждой клеткой своего тела Он чувствовал, до чего же Ему плохо. Мозги, словно зажали в тисках. А вместо пульса по затылку мерно колошматили какие-то молотки.
Подумалось, что если поднапрячься, попытаться доползти до магазина, и взять ещё – станет полегче. Или не станет? Или станет, но не полегче.
Голову пронзал гамлетовский вопрос – пить или не пить? А может, остановиться на этом? Может быть, хватит для этого раза?
Он судорожно тужился напрячь выпотрошенные извилины. Перебранные варианты перевешивали в сторону «надо бы продолжить». А после этого уж точно остановиться.
«Ладно, ещё один день гуляем, с завтрашнего дня начинаем трезвую жизнь, – в итоге заключил Он. – Однако сейчас идти нежелательно, Во-первых дождь, а во-вторых соседи могут увидеть».
Соседей Он стеснялся. Пока стеснялся. Старался поэтому ходить за пополнением спиртовых запасов только в темень, снизив риск встречи с соседями до минимума – давали о себе знать последние остатки совести.
Запои свои Он, как мог, пытался маскировать, хотя в глубине души уже не тешил себя иллюзиями, прекрасно осознавая, что соседи давно уж в курсе. И не трогали Его лишь потому, что он – тихий. Если бы буянил, давно б уже сдали «куда следует».
«А куда следует? – при этом словосочетании у Него всегда вылезало подобие шаловливой улыбки. – Так «куда следует»? Вот вопрос. Квартира приватизированная – успел дельце провернуть, пока был в завязке. Так что не шибко легко было бы Его и спровадить. «Куда следует».
Тем более, что Он, в сущности, никому не мешал. Тихо спивался. Тихо сам с собою.
Была ли у него жена? Да была... Когда-то... И жили вроде бы неплохо. Первое время, разумеется. Пока не началось.
Вы спросите, куда делась жена? Куда-то делась...
«Летящей походкой ты вышла за водкой
И скрылась из глаз...»
Нет, на самом деле всё было, конечно, иначе.
Уж сколько раз она пыталась Его урезонивать, просила, умоляла.
Он в ответ, конечно же, тоже обещал, даже, можно сказать, клялся. Дескать, больше никогда!
А на деле всё оставалось по-прежнему. То с расстройства, то на радостях Его свинчивало. А стоило Ему хоть рюмашку опрокинуть – и начинался залёт на несколько дней.
Как и на этот раз. Разве что в семейную пору длительности загулов были покороче, нежели теперь. Прогресс на месте не стоял.
Жена, естественно, его выходки терпела, терпела. Тем временем продолжительности запоев всё увеличивались, увеличивались. А соответственно интервалы между ними сокращались, сокращались...
И вот в один непрекрасный день, который Он запомнил надолго, жена не выдержала. Отрезала:
– Всё, ухожу я от тебя.
Заплетающимся языком, Он тогда попробовал изобразить некий аналог семейной сцены, и, отхлебнув для уверенности, спросил, как Ему показалось, довольно вызывающе:
– Интересно, к кому?
Жена вздохнула:
– Ни к кому, а от кого... От тебя, алкоголик.
Он насколько мог решительно возразил:
– Я – не алкоголик!
Жена усталым голосом спросила:
– А кто же ты?
– В самом худшем случае – пьяница... Алкоголиков выводят наркологи... Им ставят капельницы... Я же завязываю сам.
– Вот и завязывай, – сказала жена. – Но только без меня!
Чувствуя, что пол проваливается под ногами, Он выразительно взглянул на жену:
– Пропаду я без тебя...
– А с тобой я пропаду. Что, по-твоему, хуже?
Потом был суд, развод. Или развод, суд. Или вместе. Он уже не помнил, был подшофе всё время, пока тянулось юридическое занудство.
Один чёрт – последний сдерживающий фактор Ему махнул ручкой.
Таким образом, Он снова стал холостым, и больше Его уже ничто не тормозило. Отныне можно было делать, всё, что душе угодно.
Были б живы родители – они бы сдерживали. Отца своего Он боялся, а мать – смущался. Но родители давно уже перешли в мир иной, и даже поругать его теперь было некому. Что до родственников, то никому из них Он был абсолютно не нужен.
Проще говоря, после развода Он остался совершенно один, и катился по наклонной плоскости. Почти незаметно для окружающих. Зато очень заметно для себя.
А начиналось когда-то всё так весело! Так романтично...
Было их трое институтских дружков-приятелей. Обычные обормоты-оболтусы, ни плохие, ни хорошие. Учились средне, зато отрывались по максимуму. Куролесили направо и налево. В этом им равных не было.
Ну, и, как положено, институтское житьё-бытьё не могло не сопровождаться студенческими пьянками-гулянками. Экзамен сдал – надо отметить. Зачёт сдал – надо отметить. А то не по-людски как-то.
Сначала – по пиву, потом – чего посерьёзнее... Ну да. Дети что ли малые? Могли себе позволить. Люди взрослые. И поводы имелись самые что ни на есть подходящие.
Наиболее ответственного из трио отправляли гонцом с «партийным поручением», и через энное количество времени появлялась здоровущая сумка, полная горячительных напитков. Сразу поднималось настроение, лица озаряли счастливые улыбки, и начинался праздник.
Когда троица доходила до нужной кондиции, раздухарившиеся души просили пения под гитару. Чтоб душа развернулась и свернулась. А, как известно, без бокала нет вокала, и, пропустив ещё, дружки погружались в мир музыки, горланя пьяными голосами любимый репертуар, основу которого составляли хулиганистые переделки известных песен.
И была средь них песня самая любимая – неведомо где и у кого подслушанный фольклор:
« Три танкиста хлопнули по триста,
И амбец машине боевой!»
Ну и к чему Он это вспомнил? Теперь эта дурацкая песня прилипнет, и будет весь день сверлить мозги...
...Неожиданно в гробовой тишине квартиры закурлыкал телефон. Настырные телефонные трели настолько сильно ударили по раскалывающейся голове, что Он выразил свои мысли вслух:
– Ну кому делать нечего?! Дайте человеку в кои-то веки расслабиться! Я же никого не трогаю!
Он твёрдо решил трубку не брать, кто бы это ни был. Курлыкало довольно долго, видать несостоявшийся оппонент был из терпеливых. Наконец, на том конце провода, похоже, поняли тщетность своих усилий, и снова наступила тишина.
Причинённое беспокойство вызвало желание покурить, и Он решил попробовать встать с пола. Сигареты хранились на кухне – так уж повелось. Ему всегда нравилось, чтоб все вещи в доме имели своё место – их тогда легко можно найти... Логично...
Мучительно поднимаясь, он больно задел локтём об угол стола.
«Мелочи, – успокоил он себя, потирая пораненное место. – Пройдёт!».
Встав на ноги, Он огляделся. Увиденное вызывало страх. Кругом валялись пустые водочные бутылки. Батарея опорожнённой стеклотары ужасала свом количеством. Это были «следы преступления», то, что он употребил за последние несколько дней.
Ибо всякий раз, когда он возвращался к нормальной жизни, в квартире аврально наводился порядок, и с глаз долой выкидывалось всё, что могло бы хоть как-то напоминать о недавно пережитом.
«Неужели я один всё это вылакал? – мысленно простонал Он. – Какой кошмар! Так ведь однажды и загнуться можно. Моторчик может сесть, типа как батарейка у часов. Был человек – и нет человека».
Странное дело – Он никогда не был в медвытрезвителе! Не приходилось!
Хотя от кого-то Он слышал, что вроде бы туда попадают, в основном, люди непьющие, те, кого сразу развозит, и тянет на подвиги. Настоящая пьянь там – гость редкий.
Трудно сказать, насколько это соответствовало действительности, но факт оставался фактом. Не был. Ни разу. Потому что в подпитии никуда не шлялся. Не искал собутыльников. И вот уже много лет употреблял исключительно дома и исключительно соло.
Пить в компании Он отказывался наотрез – боялся по пьяной лавочке ляпнуть что-нибудь не то. Да и не хотел показываться «в таком виде», зная, что будет квасить, пока не свалится.
Всячески отбрыкивался Он и от предложений местных выпивох «сообразить», предпочитая это делать уединённо.
В этом виде программы коллектив Ему был совершенно не нужен. Прильнув губами к удлинённому горлышку, и смачно отхлёбывая, он погружался в какой-то особый, свой мир, куда посторонним доступа не было...
...Пошатываясь, Он дошлёпал до кухни. Вытянул из пачки сигарету, зажал её пересохшим ртом, трясущимися руками щёлкнул зажигалкой. При этом Он умудрился опалить брови.
Проводя рукой по обгоревшим бровям, Он обнаружил, что на лбу у него выскочила шишка.
«Когда это я? – силился вспомнить Он. – А, ну да, это вчера, когда в глазах начало двоиться, в дверь комнаты не мог зайти. Мимо попадал. Точно».
...Ещё «начинающим» он обнаружил, что если много выпить, появляется оптический эффект – в глазах всё двоится.
Но если прикрыть один глаз ладонью, эффект пропадает. Или, по крайней мере, становится минимальным. Молодым балбесом Он частенько проводил подобные исследования, будучи сильно набравшимся – то смотрел обоими глазами, то одним, то обоими, то одним...
А вчера что-то двоилось изрядно.
« Три танкиста, три весёлых друга, и того у них шесть человек».
Вот именно. Недаром совершал шоппинг несколько раз...
Сколько же раз Он вчера гонял в магазин? Два? Три? Такие подробности в памяти обычно не задерживались.
Он курил, не получая от этого никакого удовольствия. Даже наоборот. Руки ходили ходуном, и зажатая в пальцах сигарета – вместе с ними. Его сотрясал дикий кашель. После нескольких затяжек самочувствие стало ещё хуже.
Показалось, что до наступления темноты Ему никак не дотерпеть. Если уж дуть в магазин, то сейчас.
Некий внутренний голос запротестовал:
«Охолонись! Что ты делаешь?! Потерпи, поболеешь сегодня денёчек, и завтра уже станет легче. А послезавтра и вовсе вернёшься в нормальную жизнь».
«Нет, – хмуро вывел Он. – Всё равно день загублен. Завяжу завтра. И всё будет шито-крыто. Сегодня что-то уж совсем невмоготу».
На улице дождь усилился, и перешёл в ливень. Послышались раскаты грома.
«А может, действительно не ходить? Вон, с погодой что творится! – размышлял Он, уже напяливая джинсы, которые решительно не хотели надеваться из-за того, что он долго не мог попасть ногой в штанину.
Вопрос же являлся утверждённым, и иные варианты напрочь отбрасывались. Идти, значит идти...
...Невзирая на наличие зонта он опять весь вымок до нитки. Только прикрытая зонтом голова осталась сухой.
Покупка очередной бутылки совершалась как-то полумеханически. Ему как можно скорее хотелось попасть домой, и продолжить...
Бережно, словно грудного ребёнка, он занёс своё сокровище в квартиру. Быстренько со щелчком отлетела в угол отвинченная пробка. Он принял стойку «отзовитесь, горнисты», и приятно обжигающая, чуть кусающая язык жидкость маленькими глоточками отправилась в его нутро. По телу постепенно распространилось тепло, ломота в теле и тиски в голове как-то быстро прошли, и ему стало очень хорошо.
Так же хорошо, как когда-то в студенческие годы.
«Жизнь прекрасна!» – подумал Он, а в дурманящихся мозгах снова зазвучало:
«Три танкиста хлопнули по триста
И амбец – машине боевой!..»
* * *
...О случившемся первыми, естественно, узнали соседи. Узнали по запаху. Страшному удушливому запаху, выползающему из Его квартиры.
Тогда и обратились, наконец, «куда следует»...
... На похороны прибыло на удивление много народу. Словно из-под земли, выросли какие-то непонятные родственники, отродясь в этих краях не появлявшиеся. Они оказались настолько фальшивыми и лицемерными, что их совместное пребывание напоминало встречу «детей лейтенанта Шмидта».
На поминках буквально через полчаса после того, как все уселись за стол, между то ли четвероюродными, то ли пятиюродными братьями начали возникать первые серьёзные дебаты, которые в процессе вечера разгорались и разгорались.
Одна лишь только бывшая жена тихонько плакала на кухне, никем не замечаемая на фоне всё более разрастающейся всеобщей перепалки.