- Поищи получше, дурень. Во внутреннем кармане, например. А может за подкладку завалились?
Семенов послушно поискал в указанных местах и обнаружил, что потерял ещё бумажник и мобильный телефон. Но все карманы были целы.
- Обокрали! Нас обокрали! - существо в панике забегало по черепной коробке, распространяя в мозгу человека мутные хаотичные волны. - Что делается то? Уже на улицу выходить страшно!
Семенов сделал несколько глубоких вдохов, наполняя легкие затхлыми запахами подъезда, и на мгновение закрыл глаза. Не помогло. Он по прежнему стоял перед массивной железной дверью, которая преграждала ему путь к холостяцкому ужину из полуфабрикатов, телевизору и дивану.
Писклявый голос тихо захныкал, сжавшись где-то в уголке:
- Нарочно пораньше сегодня вернулись. Целый день на этой работе, не продохнуть.
Семенов был солидарен со своим маленьким другом. Потеря ключей не входила в его радужные планы. Добираясь домой, он уже мысленно видел себя с бокалом пива в одной руке и куском пиццы в другой. А потом можно было набрать номер и своим приятных бархатным голосом пригласить Лиду на свидание. А может – Катю. Хотелось бы конечно обеих сразу – но они для этого слишком консервативны и эгоистичны. Сложно с этими женщинами...
- Эй, ну делай что-нибудь!
Семенов с трудом разогнал клубящийся рой мыслей и очнулся в своем подъезде. Все было по прежнему. Ключей нет. Денег нет. Связи нет. Дверь заперта на два замка. Дверной глазок бесстрастно буравит лоб своему хозяину. Лампочка над дверью давно перегорела. В руке шелестит фирменный пакет из супермаркета. В нем четыре банки пива и замороженная пицца. Тяжесть от него, довольно незначительная, начала расти. Ведь это тяжесть несбывшегося желания.
- Ломать! Будем ломать! Зови слесаря из ЖЭУ, будем ломать дверь! - неугомонный квартирант в голове Семенова снова взялся за своё.
- Эх...что же не везет нам, а? Дверь-то хорошая, надежная. Как же потом то? Эй, подумай, может дубликаты у кого есть?
Семенов послушно отправился в нужные сегменты памяти. Но там ничего не было. Почти ничего. Кроме одной ссылки. Семенов, извлек её из недр памяти и немного холодея, произнес слово, которое не произносил уже давно:
- Мая...
Это короткое слово он не произносил уже два года. Два века. Два тысячелетия.
Голосок, предчувствуя недоброе, поинтересовался:
- И как мы сейчас к ней попадем?
- Мы пойдем пешком! - утвердительно ответил Семенов.
- Что???? Человече, приди в себя! Тебя по голове ударили? Это больше 20 километров!
- У тебя есть идеи получше?
- Ты мог бы попросить у соседей взаймы денег на автобус. А лучше на такси.
- Ещё скажи на вертолет. Я не беру и не даю взаймы. Это принципиально, ты же знаешь...
- Опомнись! У нас чрезвычайная ситуация! Неужели ты хочешь убить свободный вечер на пеший поход в другой конец города?
Семенов не хотел убивать вечер. Потому он позвонил в дверь напротив. Тишина. Подождал для приличия несколько минут. Тихо. Немудрено, три часа дня. Народ наверняка на работе ещё. Он с облегчением вздохнул и нажал кнопку вызова лифта.
- Ааааааа!!!!! Семенов – ты идиот! И неудачник!
Но Семенов мысленно накрыл мерзкое существо железным тазом. Оно отчаянно заколотило по нему маленькими кулачками, немного похныкало и затихло. В голове наступила благословенная тишина.
На улице было ещё светло. Семенов, торопясь в свою крепость на восьмом этаже кирпичной многоэтажки, совершенно не заметил, как город проснулся от спячки. Небо конечно оставалось по прежнему серым. Дома в спальном районе по прежнему оставались унылыми. Но, на уставших от зимы деревьях пробивались первые почки. А в лицо дул ветер, в котором впервые за четыре месяца были... запахи. Не солярки , не сероводорода, а чего-то свежего, радостного. Весеннего.
Семенов понял, что пора просыпаться. Зима слишком затянулась. Медведи в это время вылезают из берлоги. Может эта потеря – знак свыше? Да... какие глупости приходят в голову сегодня. Семенов то не какой-нибудь мальчик с избытком гормонов и пустыми карманами. Нет. Серьезный человек, много работает, зарабатывает. Имеет же право культурно отдохнуть, выпить пива. Быстрыми кликами пульта пробежаться по всем каналам, обновить в себе лоскутный портрет действительности. И уснуть. Но надо ж такому случиться именно сегодня?... Эх. Но все таки хорошо просто так идти по улице. Сколько он пешком уже не ходил? Лет пять, не меньше. Точно, перед свадьбой в последний раз это было. Устроили в тот день мальчишник. Он же девичник. Друзей у Семенова особенно никогда не было. И у Маи тоже. Впрочем, этой странной паре вообще никто не был нужен. Два одиночества гармонично дополняли друг друга. Потому весь день перед свадьбой они провели вместе, как два закадычных друга нажрались водки в кафе «Первоцвет». А потом шли пешком. Иногда делали долгие остановки, чтобы поцеловаться. Была весна, самый её разгар. Семенову казалось, что стоит только подпрыгнуть и он коснется головой огромной, почти полной сырно-желтой луны.
А вот кстати и Первоцвет. Сквозь мутноватые окна было видно, что там сейчас никого нет. Почти никого. За крайним столиком сидел завсегдатай-старичок. Он прихлебывал пиво из большой кружки, не сводя глаз с потолка. Вернее так казалось Семенову с улицы. Но воссоздав в голове внутренности кафешки, он понял, что старичок смотрит телевизор, висящий на стене.
Семенов присел на лавочку напротив питейного заведения и достал из пакета банку пива. Она смачно пшикнула под напором его пальца и пошла пеной. Несколько хлопьев украсили дорогой семеновский плащ. Но его хозяина это почему-то не расстроило. Его мысли облепили того старичка.
- Это же я в будущем. Такой же одинокий. Пиво и ТВ – вот единственные спутники жизни...
От этой мысли ему стало так жаль себя, что на обветренную щеку выступила скупая мужская слеза.
- Жизнь-говно... и пиво тёплое. Парадокс все таки. На улице холодно, а пиво теплое. Сволочь.
Вспомнилась опять Мая. Она пихала Семенова в только намечающееся брюшко и весело говорила:
- Тааак... завтра подъем в пять утра и на стадион. А то ишь-ты... расслабился.
- А сама то... - бурчал он в ответ.
- А что я? - Мая мастерски умела изображать большие невинные глаза – Что я? Я в прекрасной форме. Всего на один размер поправилась. Пропорции-то все те же...
- Ну да... ну да... - рассеянно отвечал он, вспоминая её до свадьбы.
Она такая была. Даже слов не хватает. Красивая?... Нет. Ослепительная. А может он ослепленный просто не видел какая она в самом деле? Хитрая. Создала вокруг себя ауру. То что иранцы называли Хварно. Ослепила мужчину в расцвете сил этой самой хварной и под венец. Коварная женщина. Только почему сейчас, когда снова свобода, снова горизонты первозданно чисты, так хреново? И почему все помыслы к ней возвращаются? Хаотично-настойчиво. Вот Лида кричит всегда громко и наверняка оргазм имитирует. Лежишь потом и думаешь:
- А с Маей не так было... Все по-настоящему было. Как надо...
Тазик в голове противно зазвенел. Существо, накрытое им, торжествующе провозгласило:
- Ура! Свобода! - а после более капризным тоном обратилось к Семенову:
- Я это запомню. Наплачешься ты ещё у меня, человече...
- Ой, напугал... боюсь-боюсь. Ты ведь – это я.
- Неправда! Я идеал, по недоразумению затесавшийся в твою неразумную голову.
- Идеал... одеял... какая глупость. Так и до дурки недалеко.
- Тебе там самое место – отозвался Одеял – может быть они вынут меня из тебя... и я стану по-настоящему свободным.
- Пригрел змееныша. Откуда ты вообще взялся? Раньше у меня в голове не было квартирантов.
- Они появляются, когда крыша протекает. Через щели, отверстия, дыры... В общем, не настроен я с тобой сегодня разговаривать, Семенов.
- Хвала Небесам. Побуду хоть немного в тишине. Один.
- А не боишься оставаться с самим собой наедине?
Семенов ничего не ответил. Из-за угла вальяжно выворачивал милицейский «УАЗик». Семенов быстро выбросил недопитое пиво в урну и встал.
- Хватит рассиживаться. Путь неблизкий.
Немного постояв, он отправил в урну и весь пакет.
- Ой... неэкономно то как... - привычно занудил Одеял.
- Ты обещал заткнуться вроде.
- Ну не могу я молча смотреть на такое расточительство!
Семенов многозначительно погремел тазиком и существо замолчало.
Перейдя дорогу, Семенов вступил в уютный парк. Несмотря на то, что деревья были ещё голые, а лавочки сплошь затоптаны высохшей грязью, парк все равно создавал какую-то неуловимую приятную атмосферу.
- Тут так хорошо... как дома. Даже лучше. Вот, что я хотел бы... Чтобы дома было как в этом парке. Тихо. Размеренно. Здесь даже нет желания громко кричать, топать. Само окружение приглушает все звуки... Здесь все происходит более медленно. Может, живи мы в парках, жили б лет по двести? Или триста.
Семенов подумал о своей холостяцкой квартире и понял, что она больше подобна пещере людоеда, чем Дому. Вот Одеялу там нравится. Может он огр? Только ещё маленький. Или Семенов – огр. С раздвоением личности. Огр, а внутри гоблин. Точнее, хобгоблин. Домовой.
Мая любила этот парк. Большая часть молодежи обычно обреталась в другом, который в центре города. Большом, с аттракционами, ледовым катком, множеством кафе. Этот же, старший по возрасту и привычкам, был более запущен и спокоен. Его любили смешные старички и разные странные личности. Потому неудивительно, что Семенов увидел Маю именно здесь. Она сидела на лавочке, поджав под себя ноги и читала какую-то книгу, время от времени поправляя очки. А так уж совпало, что Семенову нравились девушки в очках. Он сам не знал почему, но нравились и все тут. Их сразу хотелось хватать в охапку и защищать. Тем более, что лицо у неё было вполне симпатичное. И фигура хорошая. Но самое главное – это Хварно. Семенов с детства знал: там где свет, там и тепло. А ему как раз так его не хватало. Ну и стал тянутся к его источнику. Мае – вечной весне. Грелся. А она читала и подзаряжалась энергией от старых деревьев. Семёнов в то время был весь неживой. Ноги из глины, зад из меди, тело серебряное. Голова хоть золотая, хвала Солнцу. Но все эти полезные ископаемые были покрыты вечной мерзлотой. Ну тут он конечно сам виноват, не без этого. Но это дело прошлое.
А сейчас Майское тепло отогрело семеновское тело. И он зацвел. Распустился цветочками, посвежел, начал приятно пахнуть. Стихи даже стал писать. Знакомые хмыкали втихомолку. Завидовали. А она каждый день освещала ему этот мир. И многие вещи он начал видеть в совершенно новом спектре. Вообще, свет, звук, радиация, Х-лучи имеют одну природу. Семенову в тот момент показалось, что он видит звук, слышит свет, каждой клеточкой чувствует вселенские ритмы. Это было... вкусно. Его наполнял невероятно насыщенный вкус. Сладкий, с пикантными нотками горечи. Немного солоноватый, сопровождаемый богатейшим ароматным букетом. И все удивительно в меру. Не приторно.
Мая была странной. И странствия её не ограничивались только нашей планетой. Её душа была столь широка, что просто не помещалась в пределы этой Галактики.
Но ещё более удивительной была комната Маи. Вообще, если у человека есть своя личная комната, это не просто то место, где проводишь досуг. Это твой персональный корабль, в котором ты плывешь по мутным волнам бытия. Майский корабль подобно своему капитану подавлял своей пестротой. Кружка кофе под стулом, какие-то чертежи на полу, ноутбук, раскрашенный фломастерами, феньки, книги, сотни самых разнообразных книг, разбросанных повсюду, иногда просто сложенные стопками в неожиданных местах. На стенах не было обоев. Вернее, их не было видно, ибо там красовались плакаты, иероглифы, клинопись,списки древних царей, фотографии каких-то руин и людей в карнавальных костюмах.
Семенова подхватил этот карнавал и потащил куда-то. Это было безумно прекрасно. Или прекрасно безумно. Он только и успевал впитывать в себя новые мысли, образы, слова.
Время, которое было остановилось замороженное, теперь шло в бешеный скач. Семенов за ним не успевал. Мая опережала. Ему иногда казалось, что она, огромная, несется куда-то, а он болтается на её полосатом шарфике, конвульсивно вонзив в него пальцы. Шарфик от ветра забросило ей за спину, он полощется, подобно знамени. И к этой значительности прицепился Семенов. Хоть, с золотой головой, но все таки такой обыденный.
Когда глаза свыклись с яркостью, Семёнов увидел совсем другую Маю. Беззащитную, маленькую, потерянную. Она боялась жизни. Пряталась от неё, притворяясь книжной закладкой. Она боялась, что будет похожа на родителей, боялась друзей, ведь они могут предать. И даже Семёнова побаивалась. Потому что он мог увидеть её страхи. Хотя, на золотой голове не всегда глаз-алмаз.
После первой близости, она оседлала грудь Семёнова и они начали разговаривать. Много, без устали, до хрипоты. Во рту пересыхало, они пили кофе, потом снова разговаривали, опять занимались сексом, разговаривали, пили кофе, пока рот не наполнялся кислой слюной. Они не выходили из её комнаты несколько дней. Когда же дверь отворилась и туда проникли лучи солнца и её родители, вернувшиеся из какого-то путешествия, он знал о ней всё. Как ему тогда казалось.
Парк закончился железной решеткой. Правда, в одном месте она была раздвинута могучими руками неизвестного доброхота. Семёнов, хмыкнув, воспользовался самодельной дверью и выскользнул в грохот и дым большого города. Начало накрапывать что-то гадостное. Не то дождь, не то снег. Колючее, противное. Это белое крошево довольно быстро покрыло мостовую, за Семёновым потянулась цепочка черных следов. Он натянул посильнее шапку на уши и спрятал окоченевшие руки в карманы.
- Эх, мороооз, мороооз. Не морозь меняяяя, не морозь меняааа, моего коняяааа... - домовому было явно скучно. А когда ему было скучно он затягивал тоскливые песни. Как правило, традиционно народные и при этом, какие-то инородные в его исполнении.
- Коня он нашел...
- Да какой с тебя конь – вяло махнул ручкой Одеял – волчья сыть, дровяной мешок...
- Травяной – автоматически поправил его Семёнов.
- Не... именно ты – дровяной. - Говорю тебе, как личность, знакомая с твоей личностью, немало лет.
- Да, что ты вообще обо мне знаешь, чудище?
- Рассказать?
- Ну, валяй...
- Я подозреваю, что тебя родители выстругали из дерева. И привязали к ручкам-ножкам ниточки. Они все за тебя продумали. Ты должен был стать Должен. Но кукловоды твои рассорились. И каждый начал тянуть в свою сторону. Ниточки лопнули. Ты упал. Поплакал немного, и побрел непонятно куда, непонятно зачем. Тебя начало манить все не стандартное, не шаблонное, не такое. Короче, всё перед чем маячила частичка «не». Сменил белую рубашку черной майкой. Но тебе это не помогло. Ты как был деревянной поделкой, так и останешься. Ты и к Мае своей прилепился, потому что тебе нравится быть ведомым. Хоть и в другом направлении. А когда увидел, что она рулить тобой не хочет, так сразу и ушел. Опять сейчас бредешь. Куда? Зачем?
- Ну куда и зачем – как раз таки понятно...
- А мне – нет.
- Оставишь меня в покое?
Холод усиливался. Семёнов шел. Одеял вяло ворошил прутиком тлеющие глупости. А потом, видимо, уснул. Семёнов заботливо укрыл его тазиком. На сером небе полыхнуло оранжевое пятно уходящего солнца. Из подворотни воровато выползала темнота.
Земля содрогнулась. Замерзший город потряс протяжный гудок, подобный пароходному. Мимо Семёнова пронесся тягач без прицепа. Украшенный шариками и двумя кольцами. Беременная невеста, высунувшись из окна, что-то кричала, счастливая.
- Да уж... темнота, холод, а дальнобойщики свадьбу гуляют. Крепкие ребята.
Свадьба Семёнова проходила в более приемлемых погодных условиях. Но могла и вообще не состояться. Родители с обеих сторон были единодушно против.
- И что у неё там такого, чего у других баб нету? - гремел отец.
- Маечка! Солнышко! Этот твой... Он же копия твоего папы! Зачем нам ещё одно пустое место в доме? Он у нас и так просторный... - зудела будущая тёща.
Но разве это препятствие когда-нибудь останавливало двух молодых? Пошли, потихоньку расписались. Собрали немногих знакомых и приятелей. Поехали за город. Развели костёр. Семёнов и Мая сплели венки из весенних цветов и возложили друг другу на головы. Танцевали, пели. Кто-то бил в бубен.
- За тебя, Семёнов! - кричал Вася, дружка жениха – и за Маню!
- Я не Маня! - возмущалась Мая.
Вася ничего не отвечал, шумно глотая шампанское из бутылки. Когда лес, уставший за день, укутался ночным одеялом, все собрались вокруг огня. И просто молча сидели, любуясь тоненькими искорками, которые исполняли танец в честь новобрачных.
- Так вот как люди развлекались до появления ТВ – подумалось Семёнову. Уставшая Мая положила голову ему на плечо. Все застыли, стали похожи на бронзоволицых питекантропов с запавшими глазами. Они сидели в своем стойбище и боялись спугнуть волшебство.
Утром костёр догорел и Семёнову стало грустно. Молодость закончилась. Да и Мая плелась за ним тихая, сонная, предсказуемая.
Когда родителям предъявили кольца и венки, они тяжело вздохнули и смирились. Началась совместная жизнь. Она ознаменовалась множеством открытий. Семёнов открыл для себя, что такое ПМС. Мая открыла для себя, что такое грязные носки, брошенные под диван. Семёнов открыл для себя, что такое ужин из полуфабрикатов. Мая открыла для себя, что такое трехдневная щетина. Такие сюрпризов становилось больше, день ото дня. Мая потускнела. Семёнов обрюзг.
Они сидели вместе в одной комнате. Он, лежа на диване, нажимал кнопки пульта. Она, улегшись животом на пол, листала книгу. И это был даже не барьер. Просто в одной комнате было два образа. Две голограммы. Две тени.
Семёнову было плохо. Он часто хныкал, жаловался, нудел. Как ребёнок, у которого болит что-то внутри, но внятно рассказать об этом не может. Потому это выливалось в короткие мужские истерики, которые подобно искре взрывали ответные затяжные женские. В этот момент они оба подходили к самому краю. И тут они, словно просыпались.
- Что ж мы делаем то? - восклицал прозревший Семёнов, хватая Маю за руку.
- Синяки останутся, придурок... – по-кошачьи шипела она в ответ.
Но наступала разрядка. Они страстно целовались, уединялись при первой возможности, гуляли вместе, взявшись за руки. Заглянув в глубины пропасти, они оба начинали снова ценить друг друга. И даже строить планы на будущее.
Время шло. Грозы внутри маленькой семьи становились все более затяжными. Солнечных дней становилось все меньше.
Семёнов замыкался в себе, а ключи забрасывал куда подальше. Он наблюдал за внешним миром сквозь маленькое, замызганное грязью окошко. А там снаружи его телом правил кто-то другой. Мерзкий, противный. С писклявым голосом и капризными интонациями. Видя, что терпение Маи на исходе, Семёнов встряхивался и выходил наружу, беря управление на себя. Но потом снова уходил. Снова забрасывал ключи куда подальше. И однажды не нашел их. Впрочем, было уже поздно. Его суррогатная сущность, взяв власть, наводила в микрокосме новый мировой порядок. В нем не было места для любви.
- Где я? Где я? - Семёнов вынырнул из мутного водоворота. Вокруг было темно. Слезящиеся глаза резал снег. Ни улиц, ни домов, ни прохожих. Черная темень и белый снег. А вокруг страшная ледяная пустота. Семёнов закричал. Но изо рта лишь бесшумно вырвалась струйка пара.
- Одеял, проснись! Проснись, сволочь! Проснись, я всё знаю! Это все из-за тебя, сволочь. Проснись, я убью тебя, скотина!
Одеял материализовался перед Семёновым. Не маленький чертик в голове, огромный, волосатый снежный человек.
- Глупец! - загремел он. - Глупец! Если бы не я, что бы ты делал? Кем бы ты был?
- Ты... ты запер меня в моей голове...
- Нет. Ты сам потерял ключи. А я лишь пытался вывести тебя из ступора. Неужели думаешь, что запертая дверь, кого-либо остановит? Узник – это тот, кто сам не хочет выходить наружу.
- Пусти... пусти, гад...
- Куда? К ней? Зачем? Она – пройденный этап. Бери выше.
- Но я... я не могу без неё.
- А она может без тебя. Я уверен. Зачем ей такой зануда?
- Это же... ты. Ты меня таким сделал!
- Красивую сказку ты себе придумал, человек. Только и слышишь о вас: это не я, это все происки дьявола. Это не я, это все мировой заговор. Это не я, это все моё альтер-Эго... Кстати, она пыталась до тебя достучаться. Помнишь?
Семёнов помнил. Видел через окно.
- Тебе нравится жить прошлым – говорила Мая. Какая-то новая в тот день. Спокойная. Одухотворенная. - ты вспоминаешь, как хорошо было до меня. Но я сейчас ухожу. И дальше что? Ты будешь вспоминать меня. Как нам было хорошо. Но будет уже поздно. Мне жаль тебя, Семёнов.
Он ничего тогда не сказал. Она ушла. Он не стал останавливать.
- Свобода – пульсировала жилка в его виске.
- Свобода! - радовался он, запертый в маленькой пыльной комнатушке. Наконец-то его оставили в покое.
- Да... но сегодня ты меня удивил – прорезался откуда-то голос Одеяла. - Сегодня ты вышел. Только возвращаешься обратно, вместо того, чтобы идти дальше.
- Мне надо вернуться... У неё есть дубликаты от тех ключей, понимаешь? От тех самых.
- Зачем? Ты и так на свободе.
- Нет... Это не свобода. Это самое обычное одиночество. Уйди с дороги.
- Как знаешь, человече. Если, что пеняй на себя...
С этими словами, великан растворился пустоте. Снежная пелена разорвалась. Семёнова окружил привычный шум улицы. Замерзший, уставший, он дошел.
Знакомая дверь, звонок. Острая боль ожидания. Ещё звонок. Боль сильнее. Какой-то садист выкручивает душу, как белье после стирки. Третий. Последний. Потом опять, через весь город обратно. Боже, на что он надеялся? Зачем это всё? ...
Шарканье. Тьму разрезает маленький лучик из глазка. Дверь медленно открывается. Да, это она. Растрепанная, слепо щурится без очков. Её не было два года. Два века. Два тысячелетия...
- Эдик... ты?
- Май, я это... ключи потерял.
апрель-август 2008 г.