приходит в дома,
включает чайник,
садится подальше от батареи,
морщит лицо старушечье,
говорит: «Скучаю.
Где у вас тут игрушки
ёлочные?» Добреет -
и снег падает с дряблой губы
на пол.
Еловые лапы
хохочут как дети, кричат:
«Сугробы! Сугро! Бы!»
Часы отбивают шесть.
Стив
щелкает электричеством –
вот и чай
из треснувшей чашки
с полусмытым «маджестик».
Будущее Её Величество
играет на поддавки в шашки.
До коронации - час.
Шкаф в прихожей торопится,
роняет лыжные палки,
доставая гирлянды с последней полки.
Ёлка заканчивает с марафетом,
лыбясь перед буфетом,
рискуя угробиться,
вытянувшись на одной ноге.
Японец с постным лицом наливает себе сакэ,
итальянец запихивает в рот виноградину,
вздрагивает, подавившись,
запивает вином.
Гийом
возится с зажигалкой,
проглатывает шампанское
с испепеленным «Быть, наконец, с Зизи».
За окном чавкают каблуком в грязи,
вспоминая по-матери Кришну.
Пьяный в махру актер вразвалку
подходит к лифту,
роняя американское
«Happy New Year» даме с открытым лифом.
Икает в ватную бороду, поднимается на восьмой,
старушка, открыв ему, крестится: «Боже мой…»
Из-под ног высыпается звонкая детвора.
«Дети, скорее, Дедушке уже пора!»,
кто-то из взрослых сует ему мятую сотку
так, чтоб никто не видел –
«я вас не обидел?» -
подливая ему украдкой водку.
Полночь, вызверясь на погоду,
целуется до утра:
«С Новым годом!
С Новым годом!
С Новым годом!
Ура!!!»
