Без нее этого рассказа бы не было.
Тетя Муся была гордостью нашей семьи.
Мама всегда округляла глаза, говоря о тете Мусе и понижая зачем - то голос, выдыхала: По-э-тес-са. В детстве я думала, что это какая-то очень высокая правительственная должность, типа самой главной стюардессы.
Тетя Муся приходилась маме, действительно, тетей. Она была двоюродной сестрой бабушки и уехала за рубеж еще раньше, чем я написала свой первый стих. В моей детской памяти остался только смутный образ полной брюнетки, пахнущей табаком и говорящей нараспев очень низким голосом.
И еще, пожалуй, странные развлечения взрослых, когда незнакомые люди набивались к нам в гостиную, а тетя Муся читала, закатив глаза и смешно подвывая, какие-то непонятные стихи. Взрослые восторженно хлопали, много курили, ели и пили, а мне жутко хотелось спать от этих завываний. Однажды я заснула прямо на стуле и чуть не упала, и с тех пор мне разрешалось играть в своей комнате во время "чтений", чему я была несказанно рада.
С тех пор как тетя Муся уехала в далекую Америку я слышала о знаменитой родственнице всего несколько раз, когда мама торжественно ставила на полку очередную тоненькую книжечку стихов поэтессы. В последний раз эта книжечка была надписана мне – тёте Мусе поведали, что я пошла по ее стопам, тоже пишу стихи.
Стихи тети Муси, прочитанные уже в сознательном возрасте, мне все равно не нравились и казались страшной заумью.
А я сочиняла - свои, училась на журналиста и ходила в Лито, мечтая стать поэтессой.
Из коллег - стихоплетов дружеские отношения у меня сложились только с Вовчиком. Вовчик писал длинные и мрачные философские стихи. К женской любовной лирике относился снисходительно и всегда умел найти красивые умные слова, которыми он обрисовывал мне тайный смысл, заложенный подсознанием в моих стихах. За что я его очень уважала.
Известие о смерти тети Муси я восприняла очень спокойно. В конце концов, я ее почти не знала, да и умерла родственница в очень почтенном возрасте, окруженная близкими людьми.
Но когда через пару месяцев мама сообщила загадочно, что тетя Муся завещала мне какую-то вещь - я была озадачена.
Что же могла мне оставить старушка, видевшая меня несколько раз в жизни?
Когда запел дверной звонок и посыльный поставил на пол средних размеров коробку, сердце у меня ёкнуло - все же первый раз в жизни я получала что-то в наследство.
В коробке оказался компьютер, вернее похожий на него прибор, и краткая инструкция на английском по использованию "помощника поэта". Из инструкции следовало, что прибор надо включить в сеть и соединить с персональным компьютером.
Проделав несложную процедуру, я с нетерпением уселась перед монитором.
Поприветствовав меня и назвав "уважаемым поэтом", программа пообещала тонкий и тщательный анализ моих поэтических текстов с указанием на ошибки и пути их исправления.
Радости моей не было предела. Я уже представляла себе феноменальный успех, толпы поклонников, автографы. Так вот чем объяснялся поэтический дар тети Муси!
Какое везение!
Увидев свои ошибки, я смогу писать намного лучше, чем все остальные. Окрыленная, я быстро набрала на клавиатуре написанный позавчера стих.
Прошло две минуты, три и никакой реакции. Было ощущение, что прибор завис. Пока я соображала, что лучше: перезапустить компьютер или все же подождать, в колонках что-то закашляло, хрюкнуло, и низкий женский голос выдал:
- Полный песец!
Я оглянулась по сторонам, ища источник слуховых галлюцинаций.
- Это тебе, про твой стих, - тут в колонках снова хрюкнуло, гыкнуло и гнусно захихикало - … если его можно так назвать.
- Простите, это вы мне? - я глупо уставилась на колонки, потому, что на экране по-прежнему не было никаких перемен.
- А кому же еще, светоч сообразительности, - продолжал грубить "помощник". - Ну ладно, читай вот, поэтка...
На экране появилась табличка: "Уважаемый поэт! В вашем произведении отсутствует внутренняя логика. Образы случайны, надуманы и не связаны с основной идеей стихотворения. Неудачна композиция, в которой третье и четвертое четверостишие могут быть спокойно изъяты без ущерба идее и смыслу. Ассонансные рифмы обладают очень приблизительным звучанием, много грамматических морфологических рифм.
Произведение перенасыщено оксюморонами и плеоназмами. В ритмическом рисунке идет смещение цезуры и неудачное использование амфимакра..."
Текст поплыл у меня перед глазами, а "помощник" удовлетворенно добавил:
- Ну, сказали же тебе: в топку! Не поверила. А так понятнее?
- И что, исправить никак нельзя? - робко спросила я.
- Гыы, - заржал голос.
Похоже, разработчик программы принадлежал к поклонникам "албанского".
- А можно мне еще попробовать? Это, видно, просто неудачное стихотворение, - зачем-то стала оправдываться я.
- Ну, валяй, еще поржем, - ободрил голос.
Через пять часов все мои лучшие стихи, которые я уже месяц отбирала для своей первой книжки по рекомендации руководителя Лито, были зарезаны, осквернены, разодраны в клочья кровожадным "помощником поэта".
Я получила от него десять страниц рецензий, узнала целую кучу новых умных терминов, суть которых сводилась к одному маленькому, но очень ёмкому слову, сказанному мне при нашем знакомстве.
Я была разбита, оглушена. Почва уходила у меня из-под ног. Я ругалась самыми гадкими словами, которые только знала и уже готова была разбить жуткий прибор бутылкой водки принесенной из холодильника.
- Стоп!!- заорал голос из колонок. Ты пользовательский договор читала? Кнопочку "О’ кей" нажимала?
- Ну, положим, - икнула я.
- Во-от! А там, что было написано, помнишь? Критика - это неотъемлемый фактор роста автора, - забубнил заученно голос. - Дело автора принимать критику и соглашаться с ней или нет.
Так чего же драться, а?? Короче проспись, адью, - обиженно буркнул голос и монитор потух.
Еще час я пыталась напиться, но водка никак не хотела в меня вливаться, а другого, более приятного напитка для страдающей поэтессы дома не нашлось.
Внутри все горело, мне нужно было с кем- то поделиться горем и я набрала номер Вовчика.
Вовчик внимательно выслушал мои полупьяные стоны и уговорил не разбивать "Троянского Пегаса" (так я окрестила заморскую адскую машинку), а отдать ему на время.
- На время? Да забирай эту гадость - я ее больше видеть не хочу. Только тебе она зачем? Думаешь, тебе что-то другое скажут? - я упаковывала в коробку злополучный монитор.
Вовчик многозначительно молчал.
Конечно, он считал, что вот его стихи - это совсем другое дело.
Наивный.
Три дня от него не было никаких вестей. На четвертый я не выдержала и позвонила ему.
- Ну что? Как дела?
В трубке тяжело вздохнули, а потом раздались короткие гудки.
На презентацию новой книжки стихов поэта М. я идти не собиралась. Десять лет назад я полностью завязала с поэзией, окончательно поняв, что второй тёти Муси из меня не выйдет. Но институтская подруга уговаривала очень настойчиво и в конце добавила.
- Ты знаешь, кто там будет? Вовчика помнишь?
- Конечно, помню.
- Он же теперь звезда...
- Да ты что? Не может быть? Вовчик - поэт?
- Владимир Анатольевич - поэт? Бери выше.
- Как выше, - растерялась я.
- Восходящая звезда литературной критики. Его коротенькое предисловие к книжке начинающего поэта - путевка в жизнь, можно сказать. А уж ругательная рецензия - пиши, пропало.
Конечно, я не могла пропустить такую возможность увидеть Вовчика.
Он погрузнел, полысел немного. Стал одеваться солидно и шикарно - видно материальных трудностей нищих поэтов у него не наблюдалось.
Меня сразу узнал и, оставив свою собеседницу, подлетел с улыбкой.
- Таня! Сколько лет! Ты где? Не видел твоих книг совсем. Рассказывай.
- А что рассказывать? У меня все хорошо, замужем, сыну скоро пять, работаю в газете.
- А стихи?
- А стихи я бросила, с того раза и бросила.
- Что совсем?
- Совсем.
Мне показалось или я действительно услышала, как он вздохнул тихонько с облегчением?
Мы обменялись еще несколькими общими фразами до того, как очередная поклонница увела его "серьезно поговорить".
Ночью я долго не могла заснуть. Мои мужчины уже видели третий сон, а я все лежала и думала: может, я упустила свою возможность, свое счастье. Может, не смогла распорядиться свалившемся на меня наследством?
Ночь была теплая, и я вышла на балкон. В небе висела апельсиновая луна. Ее насыщенный оранжевый свет на фоне чернильной густоты беззвездной южной ночи навевал лирические мысли. Я вдруг ощутила где-то под ложечкой предчувствие нерожденного стихотворения, в голове закрутились какие-то строчки.
Плач сына резко вернул меня на землю - опять страшный сон малышу приснился. Я бросилась в спальню.
Нет, у каждого свое счастье - главное это вовремя понять и не перепутать.
