Был исчерпан квартирный вопрос, таял снег и жнивье молотили,
Постояльцами черной дыры сомневались, курили в строю.
Письменами на стенах сырых проступи, сокровенное "или",
Плесень меры и дна - сорный дол, и на этом стою.
Только слово - года, и сверчок на подвальной ступени,
Можно было стыдиться, куражиться, бить зеркала.
Непонятная высь и условный рефлекс - на колени,
Рассмотрите, помилуйте - я ведь совсем не жила.
Между станций метро - пепел, зной в погребенной Мессине,
Мантий с алым подбоем в эпоху Карденов не шьют,
Все скрипит патефон - Мефистофель смеется поныне,
Москвошейная грусть и оплаченный кровью уют.
Был исчерпан вопрос - тупики, в заключение - сделка,
Сорок лет за стеклом в ожидании новых высот,
И прекрасно горит черный бисер, метаемый мелко,
Близок радостный день - онемею и вырвусь вот-вот.
II
С букетом желтых цветов (гладиолусы, розы, гвоздики?)
Бродили по улицам душного города топких могил,
Давно опустели глаза, жалок быт и обычаи дики,
И бес в отутюженной паре гляссе, не поморщившись, пил.
С ухоженных клумб городских, крадучись, уносила ошметки,
Училась ходить по воде в тщетном поиске тайных озер,
В корзинах немеют сердца, перебежки напрасны и редки,
Он пятна от кофе-гляссе ацетоном настойчиво тер.
Отчаянья век провести стрекозой на цветочной витрине -
Торгуются, ленточки рвут, приближается очередь - свет.
Он кровью заправил перо, и цветы - пережиток отныне,
Чудес в обустроенном мире со всей очевидностью нет.
Наивности век померцать силуэтом в сетях шелкопряда,
Стихами, нектаром, мукою стекольной сорили на долгом пути,
Избытками чувств одарить, но хрипел голодарь: "Прочь уйдите, не надо.",
И чайкой соленых кровей по картонному небу лети.
Букетами сорных цветов жгли камин, алтари украшали,
Бродили по улицам странного города - полночь замрет,
И звезды вальсируют в складках классической шали,
Навеки прервав свой совсем незаметный полет.