Как Винни-Пух, считая пятачки
на пятачке у выхода из лета,
смотрю на сад сквозь жёлтые очки,
и каждый лист - замерзший лучик света
На вход не хватит, а охранник строг.
Промотанные в дым костры июля,
возможно, где-то между этих строк
ещё трещат, но мне уже вернули
мой траченый долгами кошелёк
и бросили холодный ветер в спину.
Осталось взять последний уголёк
и продолжать
2.
Когда-нибудь я сгину.
Не то, чтобы умру, скорей уйду
исчезну с мониторов и радаров,
чтоб стать листом в оранжевом саду
с возможностью дышать и жить задаром.
Я мало что сберёг, но сберегу
как память о тепле, как счёт от Бога
хотя б такой вот лист. На берегу
стою один, и не река - дорога -
передо мной течёт. И заберёт,
подхватит, понесёт куда-то -
лишь сделай шаг. И я иду вперёд
с упорством оловянного солдата.
И простывает след - его "апчхи"
утонет в шуме улиц, в грязной жиже,
а я смотрю сквозь жёлтые очки
и уплываю
дальше,
глубже,
3.
ниже
пора сказать, что скоро зимовать.
и если я когда-то выйду к дому.
то мне его придётся разобрать,
чтобы согреться. Первое: солому
за неименьем дров отправить в печь,
очистив с крыши; далее - гардины,
столы, ковры - их тоже можно сжечь;
потом паркет; ах, да, забыл - картины
с портретами любимых и родни -
они горят невероятно пылко.
Мы и в живой толпе совсем одни,
в рисованной - тем более. Опилки,
которые содержатся в башке,
наверное, годятся на растопку;
немного стен и крыши - и ташкент
такой, что можно, опрокинув стопку,
отбросить в угол жёлтые очки,
ботинки снять и насладиться ядом
4.
не приведи вам чёрт мои зрачки
в такой момент увидеть. Если взглядом,
где уровень несказанной тоски
достиг взрывоопасного предела
возможно ранить, этот - на куски
вас разорвёт. Но, к счастью, мало дела
до жгущего в придуманном дворе
жилище из иллюзий и метафор.
Вот вам ещё одна: как в сентябре
уходит в небо журавлиный табор
пернатою, крикливой голытьбой,
меняя облака на постоянство,
так вот и я иду, незримый boy,
искать другое время и пространство,
карабкаться невидимой горой,
стучать в несуществующие двери...
Да я и сам - лирический герой,
и ясно всем, что мне не стоит верить.
(4,5.
Они, как заведённые волчки,
друг друга рвут и без меня, как должно,
а я смотрю сквозь жёлтые очки -
и мир светлей, и, словно саблю в ножны,
колючий прячу взгляд. О, хитрый лис!
Скрывать от всех, что никому не нужен,
что все, кого любил, обзавелись,
пусть никаким, но хоть каким-то мужем,
что тишина напоминает ад,
что нем как рыба, сотовый, в котором
пятьсот имён, что лишь пяти я рад -
каким искусным надо быть актёром!
Что в ящике, заполненном на треть,
нет ничего, за исключеньем спама...
Вот только безболезненно смотреть
как от болезни угасает мама
не позволяют чёртовы очки,
отброшенные в сторону)
5.
Возможно,
когда-нибудь моя весна, почти
успев, проникнет осторожно
в разрушенные стены, сквозь завал
проблем и плесень идиотских буден,
туда, где я её так долго звал,
так долго ждал.
Но там меня не будет.
Возможно, я - сплошная глыба льда, -
когда она приблизится, растаю
и утеку сквозь щель в полу, когда
она войдёт. Возможно, видя стаю
(благодаря разбитому окну),
летящую за солнцем, я на птичьих
правах к погоне бешеной примкну...
В другие времена, в других обличьях
я здесь бывал. И я сюда вернусь
не тем, что прежде, но она узнает
меня по снам. Плетенье этих уз
прочней, чем мир, чем вековая наледь.
Она меня узнает, а пока
как символ силы наших тайных правил
нашарит в темноте её рука,
то, чем я стал, то, что я ей оставил -
осенний лист и жёлтые очки,
мне на храненье выданные летом,
и где-то между строк споют смычки,
когда они, растаяв, станут светом,
о том, что больше ничего и нет
на свете за отжитыми часами -
есть только свет,
есть только этот свет,
и потому
ничто
не исчезает.
сентябрь-октябрь 2005
