за сдохших журавлей (синиц, жар-птиц) -
перо в руке. Слегка мутит от ряби
полузнакомых, полупьяных лиц
в трясине памяти, но всё слабей, всё меньше
тревожат гладь болотную круги
от брошенных когда-то мною женщин,
от стрел амурных, пущенных в других,
упущенных, ушедших в безвозвратность
и прочих, ставших жабами принцесс...
...И, если не спешат талант и краткость
вступить в душеспасительный инцест,
вся жизнь - строка бегущая. И чем бы
не бредил, не болел, не грезил ты
выходит лишь рифмованный учебник
истории несбывшейся мечты...
...Раздёрнешь шторы - рама словно рана,
а в ней зияет рваное нутро:
безумие безбашенного крана,
машинный рёв, подземный гул метро!
Внизу - Москва. О важном, но забытом
в проулке громко квакает клаксон.
Дрожит тяжёлый воздух (видно, с Виттом
святым сошёлся в пляске Паркинсон).
И никого, и ничего не... Жарко -
в разгаре тополиная зима.
(Здесь рифма по законам жанра
должна сойти немедленно с ума)
В пуху и пыли рыльце у июня.
Да ты и сам, наверное, в пуху:
хоть в форточку бросайся, хоть фортуне
молись, мели, Емеля, чепуху -
кому нужна задрипанная повесть,
сценарий для банального кино,
когда весь этот мир, как бронепоезд,
влетает с диким грохотом в окно?!
...Визг тормозов, и лязг, и блеск железа!
Кому поможет летопись твоя,
когда тебя уложат из обреза,
пальнув в упор картечью бытия?..
...Преступный век, век не видавший воли,
не виноват. Я, верно, сам искал
убежища от света в этой роли
усталой тени в комнате зеркал,
кривых зеркал, придуманных стихами,
где, словно струны, нервы теребя,
играя в смерть, заигрывая с вами,
я наблюдал себя, себя, себя...
и жёг свечу - и мириады свечек
вокруг мерцали миражом огня,
и сотни комнат - в каждой человечек
полночничал, похожий на меня,
и жёг свечу - и мириады свечек
вокруг мерцали миражом огня,
и сотни комнат - в каждой человечек...
...О, бесконечность, съевшая меня!
В плену иллюзий, где мои движенья
потешный полк послушно повторял,
кто я теперь - не сам ли отраженье,
фрагмент фантасмагории зеркал?..
...Бежать, бежать, оставить этих кукол,
пускай кружит квадратная Земля,
уже не страшно - заглянуть за угол,
вдохнуть жару, и пыль, и тополя
и облака, и детскою площадкой
идти сквозь двор, и слушать голоса
людей и птиц, и на скамейке шаткой
смотреть закату в красные глаза,
(в которых сон и явь перемешались
и мудрость и мальчишество слились)
во все глаза на ветреную шалость -
оторванный до срока с ветки лист
смотреть. Смотреть, как тает в атмосфере
прошедший день, порвавший память в клочь-
я буду жить ещё, по крайней мере,
одну незабываемую ночь -
так безгранично много, что не жалко
сгоревшего. Остались боль и смех,
и грусть, и злость... И можно зажигалкой
ласкать горячий тополиный снег...
2004
