и пальцы прятала от чужих,
она умела лепить слова
из глины западнорейнских штолен,
в ее камине золой зола,
в ее кармане – карманный джинн,
в ее квартире чуть слышен звон
викторианских колоколен.
просила матушка: ты не стань
игрушкой, ласточкой и мольбой.
учила матушка: не ищи
в глазах у нищего красоту.
опять светало, и, как всегда,
щенком у двери скулил прибой.
она кусала литой ранет,
и жег крапивою яд во рту.
и было около двадцати,
и тыква в золоте, и пажи.
и было около двадцати,
в достатке, матушка, хрусталя.
она боялась веретена
и пальцы прятала от чужих.
алел 17-й на дворе.
а выйти б, матушка, за царя.
а выйти б, матушка… да щелчок,
красива дьявольски эта сталь.
бисквитный гамбургский пастушок
хрустит осколками на полу.
а помнишь, юнкер – соседа сын –
садился вечером за рояль,
смешной мальчишка, как он мечтал
на императорском спеть балу.
ну что ж, невенчанный Елисей,
твоим скитаньям своя судьба,
в покое горного хрусталя
живым не место, и ты не волен...
она боялась веретена…
игрушка, ласточка и мольба…
она умела лепить слова
из глины западнорейнских штолен.
