Владимир Штайгман. Прозаик. Родился в 1950 году на Урале. Закончил Литинститут, отделение прозы. С 2006 года живу в Германии, г. Гамбург. Поклон из Германии, с берегов речки Эльбы.
Шрамы.
Цикл рассказов о национальных репрессиях в бывшем Советском Союзе. Тема, которая не может быть не запоздалой, не отмененной, не исчерпываюшей.
Рассказы:
" И долгий век , и краткий миг..."
"Процент любви!"
" Великое молчание"
И долгий век, и краткий миг...
Рассказ.
Часть первая.
Встреча.
Солнечным и весенним утром он, доктор Берг, дожидаясь своего поезда, неспешно гулял вдоль перрона уральской станции Соликамск, и еще не подозревал, что настречу ему неумолимо двинулась и его судьба.
Он уезжал из этих северных мест навсегда,и, погруженный в свои думы, то рассеянно смотрел на голубые нити рельсов, растворяющиеся в таежной дали, то прислушивался к сварливому крику грачей, разбиравшихся на жительство деревья в реденькой роще вблизи вокзала.
- Дяденька! А, дядечка! Купите у меня собачку! Ну, пожалуйста!
Он не сразу приметил веснушчатую девочку у газетного стенда.
На ветру болтались лоскуты старой, еще осеннего выпуска "Правда", сообщающей о смерти тогдашнего генсека партии Брежнева. На клочках даже видны были его знаменитые густые брови...
- Ее убить хотят... Она хорошая. Дяденька, купите себе щеночка. Ну, пожалуйста!
Он обернулся на жалостливо- хлипенький, изрядно простуженный голосок. Девочке было лет десять, не более. Худенькая, до болезненности фигурка , рваная кофта с взрослого плеча. Шнурками девчушка была привязана к огромным, негнущимся башмакам.
В ногах ивовая корзина, с желтым сеном. А в корзине- щенок, предлагаемый к продаже. Хилое тельце, , несоразмерно большие голова и лапы. Звереныш оглядывал мир сурово и настороженно.
Владимир Фридрихович взял щенка на руки. Тот поначалу грозно заурчал, а потом, с кряхтением, вытянувшись в живую струнку, лизнул Берга в нос.
В глазах его тотчас потухла злобность, и вовсю проступила младенческая глупость.
Кобелек, заполошно суча широкими когтистыми лапами,свидетельствовавшими о мощной породе, испустил струйку мочи, и смешно чихнул, будто не в силах удержать восторг от нового знакомства.
Из вокзала тотчас вприпрыжку и бочком, наподобие юродивого, выскочил тонконогий и худой, как весенний комар мужичок.
- Бери щенка, товарищ! Он, вишь сразу тебя признал за хозяина. Даже обмочился от радости,- быстро заговоривал тот, приплясывая на каждом слове, и неестественно изгибаясь. Видимо его донимал застуженный радикулит - Верный пес завсегда хорошему человеку нужен, забодай меня комар, укуси корова!
- Откуда щенок?- спросил Берг, и, проверяя обоняние, дунул тому в нос. Щенок, приняв это за ласку, зашелся в радостном повизгивании.
- Настоящая немецкая овчарка из лагерей,- затараторил дальше мужичок.- Его мать именем Найда зэков горемычных, как кроликов рвала. Ей богу не вру! Чуть зазевается конвойный, не успеет отозвать собаку,и считай- хана человеку! За горло брала. Знала свое дело, зверюга!
У меня племяш службу в зоне несет. Пять щенков принесла сука. Троих на дальнейшую службу определили. Двух забраковали. Один рахит был, а этот здоровый вроде,а видишь- белые пятнышки по спине пошли, будто горох горячий просыпали. Вот они, видишь... Всего то!
И признали уродом. Если бы Колюня-то мой шустрый не выхватил его у офицера- давно порубили бы на корм тем же псам.У них законы зверские.
Презентуй на белоголовку, уважаемый. Такая стало быть цена будет за щенка. На чекушку не согласен. Она меня не оживит, а только туману в башку напустит. Опять же дочку,- он кивнул на девочку,- обещал конфетами подсластить. Люблю я ее , забодай меня комар, укуси корова!
- Почему она такая изможденная у тебя? Сейчас же не война. Разве голодали зимой?- спросил Берг.
- Известное дело. Зиме конца у нас нет... Все к Новому году уже подъели. На мороженной картошке еле дотянули до весны... Да еще клюквы мешка три было. Так от нее только скулы сводит, а жрать еще сильнее позывает.
Два года уже горе терплю без женки... В прошлую зиму пьяная на морозе замерзла... В больнице сказали, все равно не жиличка была. Рак у нее на вскрытии обнаружили. Оттого, видно и пила...Чтобы боль унять. А я дурак ее бил за пьянку. И в живот бывало. А у нее там рак был- он натурально, без юродства всхлипнул, и передернулся весь в рваной телогрейке.
- Мои тебе соболезнования, друг! Хоть мы и незнакомы,- сочувственно сказал Берг,- У меня прошлой осенью тоже жена умерла. Хоть я и врач, а спасти не мог. Как говорит пословица: " Лучше три раза гореть, чем один раз вдоветь. " Вот тебе деньги за щенка. Беру я его.
А дочке ты не конфет купи, а зайди в аптеку , да витаминов потребуй. Или гематогену, на худой конец. На солнышке пусть чаще бывает.
- Все сделаю, уважаемый!- торопливо согласился мужичок.- Поимей в виду- у щенка клички на сей момент никакой нет, сам назови как захочется по твоему разуму.
И он, прикрыв девочку полой рваной фуфайки, потащил ее к вокзальному буфету. Та, грохоча ботинками, обернулась, и навсегда распрощалась со щенком, пошевелив из рукава кофты тоненькими бледными пальчиками.
- Дяденька! Не обижайте собачку! Ладно!
- Хорошо! Не волнуйся маленькая. Мы будем с ним друзьями. Обещаю тебе! Прощай!
Так Владимир Фридрихович, без ясного отчета самому себе купил этого обреченного в прошлой жизни пегого щенка, и поехал с ним в поезде в намеченную им сторону.
Часть вторая.
Шахтеры.
В северных уральских краях у Берга прошла чуть ли не вся жизнь. Давным -давно его, еще молодым, привезли сюда со всей немецкой родней.
Это была большая семья. Двадцать с лишним человек. Молодежь здесь выросла и со временем разъехалась, старые немцы переселились на кладбище.
Он после смерти Сталина окончил медицинский институт. Поступал три раза. В конце концов бывшему "врагу народа", испросив десяток оскорбительных бумаг, разрешили получить образование...
Теперь он остался один. В маленьком таежном поселке, на местном одичавшем кладбище зарастали горькой травой могилы всех родных. Не способствует доголетию жизнь , подверженная постоянному напряжению нервов.
Осенью, когда умерла жена, он решил уехать отсюда навсегда. Тем более давно уже никаких запретов на перемещение по стране русских немцев, как прежде, не существовало.
Куда он ехал? Формально, в места детства и юности, откуда их выдернули, и непонятно за какую вину, бросили на северном Урале в снега.
Но что-то побаливало в душе, саднило, как незажившая ранка, не складывалось в определенную цель. Не вызывало тепла и света. Кому он нужен в прежних местах? Разве его там кто-нибудь ждет и помнит?
Ему было уже около шестидесяти. Сухощавая, еще крепкая , не согнутая возрастом фигура, живые проницательные глаза,удлиненное, обтянутое тонкой обветренной кожей лицо, резкие, точно шрамы от ножа, вертикальные морщины, а голова уже много десятков лет не просто седая, но ослепительно белая, как у глубочайшего старца.
Мерно постукивал вагон. Стыки рельсов клацали зубами, будто пытались удержать состав.
Под утро с галдением втиснулась в поезд толпа цыганок.
Едва рассевшись, яркие смуглые женщины, принялись за излюбленное свое, веками обкатанное занятие- предсказание судеб людских. Припев из поколения в поколение не менялся. " Знаю, яхонтовый ты мой, что было у тебя в прошлой жизни, вижу- что есть сегодня, а не хочешь ли узнать будущее? Позолоти ручку, бриллиантовый!"
Вот и все! Ты им сегодня дай на пропитание, а они тебе о завтрашнем хлебе насущном поведают.
Купленный щенок к тому времени проголодался, и поднял истошный вой. С вечера Берг скормил ему остатки хлеба и сушеной рыбы. Больше еды у него не было. Щенок выл все требовательнее,и маленькие глазенки его посверкивали злобой неукротимого хищника.
Старая цыганка с волосатой бородавкой на подбородке, внимательно посмотрела на щенка и сказала:
- Зря ты,мужчина, добрая душа, приголубил этого звереныша. Он, по всему видать, сатаной меченный. Избавься от него- такой совет тебе дам.
Владимир Фридрихович усмехнулся. Он был старым, опытным врачом,материалистом, прочно стоявшим на земле, и не верил во всякого рода мистические предсказания.
Щенок, между тем, не умолкал и уже разбудил весь вагон своим диким голодным завыванием.
Дождавшись очередной станции, Берг вышел с ним на перрон, и стал добывать еду. К счастью, здесь продавали с лотков излюбленные многими поколениями советских людей дешевые пирожки с ливером. Горячие, обжаренные в пахучем растительном масле.
Он купил их пять штук. Один съел сам, остальные махом поместил в свою утробу голодный зверек. Легко, не разжевывая, как большеротая лягушка глотает комаров.
- Эва, брат! По виду ты собака, однако аппетит у тебя волчий,- сказал он, щупая раздувшийся живот приемыша.- Тот опять благодарно лизнул хозяина в нос, и закряхтел от сытости.- Вот так урод! А пятна у тебя на шкуре совсем без окраски.
И еще не все проявились.Любопытно! Видать, альбинос был в роду у вас. А они всегда считались дьявольской шуткой. В этом права цыганка. Одно знаю- на твое собачье здоровье это никак не повлияет, и судя по твоим лапам будешь ты крупным псом. Но людей кусать я тебе не позволю.
Сбоку появился массивный, с вислыми усами мужчина в сером плаще, похожий на картинного репинского запорожца.
- Куда путь держишь, товарищ?- вполне миролюбиво спросил он, и подал для пожатия крупную мягкую ладонь.Затем погладил щенка по голове, но тот молниеносно клацнул зубами. Незнакомец едва успел отдернуть пальцы.
-Ого! Ишь сволочь какая... Хваточка еще та! С норовом, глист ваш.
- Здравствуйте! Еду я туда!- Берг махнул рукой по направлению движения поезда.
- Ясно! Из лагерей вышел? Политический? Пятьдесят восьмая ? Как у всех нормальных людей...
- Не совсем это так! Но приблизительно верно!- не стал вдаваться в подробности Владимир Фридрихович, чувствуя к тому же , что запорожец не особенно и настойчив.
- А ждут тебя там?- мужчина тоже махнул рукой в точности скопировав предыдущий жест собеседника.
- А кто его знает?- выдал себя Берг, растерянно и даже беспомощно пожав плечами
- Я так и понял!- мгновенно, с радостными нотками в мягком, сочном голосе отозвался картинный запорожец.- Вот что, товарищ дорогой! Слезай-ка ты на этой станции. Выгружай скарб и оставайся со мной... Работа будет, деньги хорошие зашибешь .Гроши такие, что здесь не каждый видел их живьем.
- Вы кто?- улыбнулся общительному человеку Берг.
- Я из Донецка! Приходько моя фамилия. Заместитель директора шахты. Древесину для себя в этих лесных краях заготавливаем. Рабочую силу агентую. Особенно из тех людин, которые имеет опыт лесоваления. Мои-то ребята тайги сроду не видели, не знают, как к дереву подступится... А ты, угадываю, в этом деле собаку съел...
- Ничуть не угадали, товарищ Приходько! Профессия моя- врач!- опять улыбнулся Берг, и точно ему приказали, открыл перед незнакомцев ладони,показывая, что привычных для лесорубов мозолей на них нет.
Щенка он при этом зажал под левой мышкой.
- Хирург будешь?- с надеждой спросил Приходько.
- Врач общей практики. В тех местах, где я работал,- он махнул рукой в сторону, противопожную первоначальному жесту,- узкой специализиции медиков не было. Так что, иногда, приходилось браться и за скальпель.
- Грыжи оперировал?
- Да! В большинстве случаев это вовсе несложная операция. Если есть операционное оборудование. А у вас что- грыжа появилась?
- Раньше не было, а теперь, доктор, появилась –родилась!- кисло улыбнулся Приходько.- Извольте вот теперь радоваться...
- На лесных работах это часто бывает,- успокоил его Берг.
- Лесоповал доктор, тут ни при чем! Я на бабах себе грыжу нажил.
- Вы это серьезно? – вытянул лицо Берг.
Приходько, воровато оглянувшись, зашептал тому на ухо:
- Вдов тут пропасть. А мужчин нехватка. Кого на войне поубивало, кто в тюрьмах сидит. На родине, в Донецке не погуляешь, я у всех на виду, должность солидная...А здесь меня ни одна душа живая не знает.
Я вообще человек семейный, а тут вроде на волю вырвался. Вот и догулялся до грыжи... Доктор! Оставайтесь с нами. Пока я вас учетчиком леса в бригаду определю, а потом со мной в Донецк махнем. Нам опытные врачи позарез нужны.
Соглашайтесь! Это же, мать честная, Украина, а не дебри ваши прежние. Хватит вам по северам кости студить. На солнышке погреетесь, фруктов вволю поедите.
Я вас к нам в разрез врачом устрою. Места у нас дефицитные, зарплата- самая высокая по Союзу. Квартиру от шахты со временем получите. Шахтеры же- это цвет пролетарита. А вы мне поможете с моей грыжей.
- А что,в самом деле- неплохая мысль! Очень даже! По душе мне ваше предложение,- вдруг легко согласился Берг.- Тем более щенок вот связал меня по рукам. Решено, заканчиваю свою поездку. И сегодня же вечером я вас осмотрю. Надо убедится, насколько вы пострадали в любовных отношениях... А скарба у меня немного. Небольшой медицинский чемоданчик всего, и сумка с личными вещами.
Щенок при этом довольно заурчал,и смачно зевнув, открыл розовую пасть, где уже было немало клыков, будто всецело одобряя решение своего повелителя.
Так Берг, повинуясь судьбе,сложенной, как мозаика, из случайностей, не долго раздумывая, с внутренней радостью даже, осветившей его мрачную душу, остался на этой маленькой станции, дотоле ему совершенно неизвестной...
Часть третья.
Верность
С новой для него работой учетчика леса Владимир Фридрихович освоился быстро. Здесь кончился север, и была середина России, с пашнями и лугами, и лес без пихты и кедра уже не назывался тайгой " или "чернью", как говорили на Урале, а просто лесом.
Теперь он днями напролет, выполняя свои обязанности , проводил в лесу, вдыхая вместо больничных запахов, живительные ароматы первозданного мира- древесной смолы, березового сока, незнакомых трав. Прежде ему было не до этого.
И конечно же, по добровольному совместительностью присматривал, как врач, за шахтерами. Для них, в этих богатых на древесину краях ,готовился лес-кругляк, тес, бруски, тарная дощечка
.Сутками на окраине городка пыхтела паровая лесопильня, грузились на Украину вагоны с лесом.
И тепловозы, с трудом разгоняя себя под тяжеленными составами, прощально прогудев, брали путь на родной юг.
Приходько всякий грозил им вослед тяжелым кулаком, шептал что-то наподобие молитвы, и заметно грустнел.
В первый же день, как и было им обещано, врач Берг подверг тщательному медицинскому осмотру блудолюбивого заместителя директора донецкой шахты
- В операции пока необходимости не вижу,- уверенно сказал он ему.- Дождемся возвращения домой,- и еще, как человек старой закалки, не воспринимающий распущенность нравов, строго-наставительно добавил,- но посещение вдов прекратите... Вы хоть и в командировке, но берегите авторитет руководителя перед своими товарищами. Правильно я говорю, товарищ заместитель директора шахты?
Приходько, ухмыляясь, кивал головой и краснел, как провинившийся школяр,но скрепя сердце, подчинился высокоморальным нравоучениям доктора, и чтобы задавить в себе греховные плотские томления, организовал в своем маленьком коллективе вечерние курсы по изучению основ марксизма – ленинизма.
Теперь лесорубы по вечерам, откушав вволю украинского борща, собирались в прокуренном вагончике и выслушивали длинные беседы Приходько о начатках философии, всепобеждающего революционого миросознания, и даже материалистической теории Дарвина.
В тесном пространстве бытовки, где калили дух лесорубы, крепчал запах горилки, сала и чеснока. Шахтеры клевали носами , и, засыпая от скуки, падали с боковых лавок, точно куры с насестов.
-Кто сей мощный Маркс был? По нации? Установлено ли это досконально наукой? А?- тупо спрашивал сам у себя Приходько, тоже подверженный после салопоедания острому припадку сна.
- Известно кто? Агент мирового капитала,- зазеванно отвечали ему из сизого, задымленного пространства вагончика.- Два сына было у него. И оба ребята хоть куда. Одного Гитлером звали, другого батька Махно... Наука разведала это. Пошто воду мутишь?
- Чей вражеский голос слышу?- грозно вопрошал Приходько, которолму всюду мерещились искривления линии и оппортунизм.
-Нелюд! Коли вже скинчишь знушатися з нас? Краше б ти по бабам шлявся!
- Молчать! А то стихи Шевченко заставлю наизусть учить.
- Вот поскаражимо вдома твоей жинке! Вона тоби вуса причеше...
- Занятия на сегодня закончены! Всем спать. Завтра отгрузка крепежа для шахты 6-бис 13.- испуганно закруглялся руководитель кружка.
Щенок, которого Владимир Фридрихович по диковинной раскраске темно-палевой шубки, назвал Барсом, рос, как говорится, не по дням, а по часам.
Скоро он превратился, реализовав материнские гены в огромного мускулистого пса. Белые пятна на темной шкуре проступили еще резче, и в сумерках бегущая собака напоминала крапчатое привидение.
Приходько положил ему отдельный кошт. Ежедневно из кухни-вагончика выдавалась для пса большая кастрюля с мясными остатками.
На пропитание шахтеров Приходько денег не жалел, закупая в округе скотину. Немало свиней, овец и птицы переварилось в общем котле на сытные украинские борщи.
Берг жительствовал с псом в отдельном вагончике. Неподалеку поселилась и кукушка. Приживалка ежедневно заводила лесные часы, причем куковала всегда щедро , и он неосознанно, с внутренним восторгом, принимался, сам не зная зачем, считать ее монотонные, гулко отдававшиеся в лесу выкрики, и радовался, как мальчишка, что ему суждено еще жить долго-долго.
Временами счет усердной, будто повторяющей забытый урок арифметики, птицы набегал ему до ста, и он, старый опытный врач, знавший, как никто другой мерки человеческой жизни ,вопреки рассудку, все равно верил в свое нагаданное глупой, заикающейся птицей бессмертие.
И если могущественная наука, все же изобретет аппарат, исчисляющий пределы жизни, и ученому присудят Нобелевскую премию, то думается к этому жестокому прибору никогда не будет очереди.
Вечерами он кормил своего Барса,и с улыбкой наблюдал, как тот жадно, с неутомимостью живой мельницы перемалывает кости, и временами, поднимая голову, с человеческой выразительностью благодарно смотрел на хозяина, руки которого выдернули его из неумолимых лап смерти.
Пса отличало фанатическое повиновение хозяину. Он понимал даже его взгляды и оттенки настроения. Преданность его скоро перешла в лютую ревность. Он ненавидел всех, кто любил хозяина менее, чем он, кто видел в нем простого человека, а не божество.
Каждый знал, что разговаривая с доктором, нельзя повышать голос, здороваться за руку, или даже дружески прикасаться к собеседнику.
За всеми поступками чужаков внимательно, упорно,взыскующе, не зная устали, наблюдали проницательные глаза Барса, всюду сопровожавшего хозяина.
В любое мгновение он мог превратится в живую смертельную пружину, и не на шутку вцепится в обидчика. Его мать в далеких северных лагерях хорошо знала, как расправлятся с хрупким человеком.
Цвет его глаз менялся в зависимости от настроения хозяина. Если тот был весел- глаза пса отливали добродушной желтизной , если сердился – сурово, по-зверинному чернели, а в темноте полыхали фиолетовой яростью.
- Да его на свои курсы запишу,- кричал Приходько, одуревший в своем вагончике от чтения «Капитала» Карла Маркса.- Он, видать, в собачьем мире новым Энгельсом родился.
-Чего мелешь, бабник? Хочешь , чтобы я на тебя в органы цидулю правильную сочинил?- грозился местный хохол- пилорамщик, коммунист по фамилии Кретищенко, которого Приходько нанял по самой высокой в бригаде цене- Как ты смеешь собаку безмозглую с гениальным бородачем мирового учения сравнивать?Зовсим с глузду зъехав!
- Извини Степан Никтоферыч! Но уж больно умен этот пес! Видгодував на свою голову! Какой там безмозглый? Вчера доктор в табелях ошибок до черта наделал. Стал я его поругивать на делянке, а пес сзади и вцепился с лету в мой плащ. Прямо , зараза, на загривке повис... Он же мог мне и горло перегрызть. Представляешь, видать он мысли человеческие читать умеет. Не всякий бородач передового учения ум подобный имел. Це дивно украй!
- Мистика все это! Сумнительные смущения разума.- отвечал тоже усатый Никтоферыч,- и безо всякого перехода от политики к жизни, добавлял с ухмылкой,- Вчера соседка моя, вдова Ульяна Шушерова насчет тебя душевно интересовалась. Чего мол, в гости не заходит? Уж не защемило ли его штанами в развилке какой деревяной, спрашивает. Присмирел ты в последнее время.
- Язва ты, Никтоферыч! Эта Ульяна- баба русская, видать на печке горячей была делана! Сокрушила она мое здоровье.
Одно было плохо у Берга – сдавало немолодое уже, изношенное сердце. Долгие годы он жил в постоянном напряжении, а теперь, освободившись от перегрузок, сердце отказывалось работать нормально.
Его клиентами на севере являлись люди нелегкой судьбы.Советская власть, неустанно твердившая, что все граждане друг другу братья, отличалась необыкновенной изобретальностью в делении народа на неугодные категории.
В основном это были, конечно же, немцы, "трудовой армии", искупавшие грех национального происхождения, раскулаченные в тридцатые годы сельские хозяева, позднее, так называемые тунеядцы, свободные поселенцы, уклонисты, пораженцы, отщепенцы и еще масса категорий, имевших смутные грехи перед законом, позволявшими отправлять людей на принудительные работы.
Но он видел в них не статьи, параграфы, или пункты, ни национальности, ни социальное происхождение, а обыкновенных пациентов, часто обременных весьма тяжелыми заболеваниями.
Лишь это понуждало его класть их в стационар, освобождать от работ, ставить на учет по хроническим заболеваниям, выдавать справки для оформления инвалидности .
А в ответ, Берг, естественно, испытывал раздражение властей, потому что эти больные срывали их производственные планы.
Тогда шло бурное развитие промышленности, строились новые комбинаты, заводы, фабрики, и для них в неизмеримом количестве требовалась древесина.
Каких только отдельных проверяющих и целых комиссий на него не насылалось? Бдительные граждане, приученные наблюдать друг за другом, и вовремя сигнализировать куда надо, тоже извели
немало бумаги против Берга.
Уже перед отъездом , когда он, уже оставшись один, мучительно доживал последние месяцы до весны, намеченной им на перемену жительства, его срочно вызвали домой к начальнику районной милиции полковнику Яшину.
Их пятнадцатилетний сын,рослый, упитанный, внешне здоровый парень вдруг упал в продолжительный обморок,
Берга не составило труда определить диабетическую кому- дыхание мальчика резко отдавало специфическим ацетоновым запахом.
Сильными уколами он вытащил мальчишку на этот свет, и немедленно увез к себе в стацинар.
Анализы показали, что мальчишка, действительно, заболел тяжелой формой диабета.
Несколько месяцев он возился с ним, как с родным сыном. С диабетом можно жить, но для этого нужен особенный режим.
Рядом всегда была его мать, жена полковника, образованная, красивая, русской статности, молодая еще женщина, коренная лениградка.
Она и сообщила Бергу что у мужа в сейфе, хранится на него куча доносов бдительных граждан. Врача обвиняли, эти недрюмлющие ока, во множестве грехов- от шпионства в пользу империалистической Германии, до неоднократных попыток отравить воду в местных колодцах.
Берг горько усмехнулся.
- Я , действительно два раза в год обследую колодцы,- сказал он.- Беру из них воду для санитарно-эпидемологического анализа. Но кому-то кажется, что я пытаюсь отравить население. Вода, кстати в этих краях не очень хорошая,хотя берется из глубинных слоев.
Мне один старый эпидемолог шепнул на ухо, что у нас подземные слои как будто заражены радиацией... На Урале производится атомное оружие. Вероятно , была на каком-нибудь предприятии утечка...Но разве скажешь об этом вслух.
- Мой муж уважает вас, как врача. Но ему рано или поздно прийдется как –то реагировать на эти бумаги,- сказала жена полковника.- Вы задумайтесь над этим. Он сам просил меня вас об этом предупредить.
- Спасибо, Лидия Дмитриевна! – усмехнулся Берг,- как говорится , предупрежден- значит вооружен.- Я уже подумываю о переезде- достаточно с меня испытаний.
- В последнее время мы с мужем не ладим друг с другом,- доверительно продолжала она.-признаюсь вам, что Юрик, наш сын, уже дважды падал в обморок, но обходилось.
Дашь ему понюхать нашатырю и все. В этот раз случилось это после того, как муж наставил на меня заряженный пистолет, требуя назвать имя моего любовника. Господи, какой любовник?
Мерещится ему все! Разве я похожа на женщину, способную изменить мужу? Я из лениградской интеллигентной семьи, и воспитана так, что если женщина вышла замуж, то она должна служит мужу. В горе и в радости, до последних дней.
Может и выстрелил бы в припадке гнева, с него станется, он совсем огрубел в этих органах, но тут вбежал в комнату сын. Увидел пистолет у моего виска, побледнел, как мел, и рухнул на пол. Никак не могли привести в чувства. Вот и пришлось посылать машину за вами. Уж вы извините!
- Ясно!- сказал Берг.- А вы знаете, Лидия Дмитриевна, возможно нервный шок и спровоцировал развитие юношеского диабета у вашего сына. Такие случаи давно известны медицине.
- Может быть. Но я думаю- это бог нас карает! Мы всегда жили благополучнее других, никогда ни в чем не нуждались. А вокруг нас было столько горя человеческого... Море страданий. А все потому что муж служит в органах.
Несколько лет назад мы возвели в пригороде свой дом. Огромный, с фонтаном и садом. И почти бесплатно. Строили заключеные. Муж сам отбирал лучших плотников, штукатуров, маляров... Мне очень стыдно за нашу жизнь.
Он сошелся в городке со старым терапевтом из местной больницы Левиным. Он считался лучшим в области кардиологом. После смерти супруги старый, чудаковатый еврей жил одиноко.
Он разводил на даче маленьких цветных кур. Сам инкубировал яйца, вел селекционные дневники. Его двор был похож на огромный живой ковер. Разноцветные, с перепелов, курочки, бродили за вольером, клевали пшено , постоянно меняя узор ковра.
Сын Левина служил офицером- танкистом в оренбургских степях. " Письма он мне, конечно, пишет, но в них сообщает о новых типах танков,- невесело усмехался отец,- Глуп еще. Я другое бы хотел от него услышать. Как он скучает по отцу, сколько внуков собирается рожать! Что мне до этих бронированных чудовищ!"
Левин тщательнейшим образом прослушал Берга, больше прикладывая к груди большое волосатое ухо, чем стетоскоп, обескураженно развел руками:
- Да, коллега! Спокойная жизнь вам на пользу не пошла. Вот парадокс! Вы знаете, почему Луна, и другие спутники не падают с орбит? Да потому что они находятся в постоянном движении. Если остановятся, хоть на краткое время – сразу камнем на Землю.
- Как же мне вернутся на орбиту, Лев Давидович?-обеспокоенно спросил Берг.
Левин резким движением вырвал из ноздри волосок, расправил подтяжки на животе, хмыкнул, и одышливо пояснил:
-Луна сама не может подняться выше. Это под силу лишь Богу, который сотворил ее. Станем полагаться на него. Но лекарство я вам презентую. Моего личного рецепта. Проверил на себе. Уж не побрезгуйте. Надеюсь, что вы переживете меня...
Барс при этом разговоре лежал рядом, и цепко-настороженно наблюдал за Левиным, фокусируя изображение в своих глазах поворотом головы то налево, то направо
- Ну что , тварь, разумом не награжденная,- сказал Лев Давидович, и подергал себя за крупный шишковатый нос.- Наблюдаешь? Не бойся, не обижу я твоего хозяина. Прими от меня кусочек сахара...
Барс, к изумлению Берга угощение из рук чужого человека принял, чего раньше с ним не случалось. Принял вежливо, аккуратно, по интеллигентски, можно сказать.
- А ну посмотри мне в глаза, альбинос!- приказал собаке Левин, и безбоязненно взяв ее за морду, повернул к себе. Барс, инстинктивно чувствуя доброту этого человека, стойко выдержал фамильярное обращение. Но вскоре отвернулся, и отпрянул от человека.
- Ни одно хищник на земле, даже свирепейший из них не выдерживает взгляд человека,- сказал Левин.- А почему? Человек- коварнейшее существо. Каждый из нас умертвил больше, чем все хищники Африки вместе взятые. Человека страшатся все. И , безусловно, правильно делают!
Часть четвертая.
Преданность.
Однажды Владимир Фридрихович возвращался с Барсом после смены в свой вагончик, и вдруг ощутил внутри себя странную боль.
Сердце как-то мгновенно распухло, а потом стало уменьшаться в размерах, будто из него выходил воздух, как из надутого детского мячика.
Перед глазами встала черная пелена, заколыхалась, как у пьяного под ногами цветная тропинка, уходя косо в сторону. « Все! Схожу с орбиты. Бог не захотел мне помочь! Прав был Левин. Вот и не пережил я старика,- успел подумать он, и ничком упал возле старой березы»
Барс, ничуть не всполошившись, уселся рядом с хозяином, и стал охранять его покой. Псу это было не внове. Хозяин, возвращаясь домой, редко в один прием одолевал путь, и часто устраивал отдых именно под этим деревом.
Здесь всегда было прохладно, а после теплых летних дождей пахло распаренными банными вениками.
Весной с этого дерева падали на землю большие мохнатые жуки, которых откровенно раздражали Барса. Из цепкие колючие лапки ранили собачий нос, а двойные крылья при взлете противно вибрировали, вызывая головную боль.
Еще Барс не любил цветущие одуванчики, во множестве растущие вокруг дерева. Они мазали нос желтой пудрой, едкой и жирной. Приходилось подолгу чихать,и тереться носом о землю.
Обычно, немного отдохнув, хозяин веселел, и они отправлялись дальше. Но сегодня он лежал подозрительно долго и недвижно.
Но и это не встревожило пса. Хозяин волен распоряжаться временем как захочет. А то, что дома ждет Барса кастрюлька с костями –ничего страшного.
Барс уже был мудрой, терпеливой собакой, и не поднимал вой, как в молодости, при малейшем приступе голода.
Следом возвращались из леса шахтеры. Увидев беспомощно лежавшего на земле доктора ,они пытались подойти к нему, но пес, сразу ощерил белые острые клыки, давая понять, что к отдыхающему хозяину он никого не допустит.
Барса пытались отогнать дубиной, бросали ему куски хлеба, швыряли камни. От палки только щепа летела, на еду пес не реагировал, камни причиняли ему боль, но, взвизгнув, он мгновенно отпрыгивал в сторону , а затем упорно возвращался на свой пост.
Люди тревожно переглянулись между собой. Стало ясно- этот пегий зверюга скорее погубит своего хозяина, но не даст пальцем прикоснутся к нему.
- Он собаку эту из лагерей вывез. Немецкая овчарка. А там все псы лютые...
- Сам он тоже немец. Ссылку долго на севере отбывал. Как враг народа.
- Вот и погубят друг друга. Доктору , видать, совсем плохо! Стрелять надо в этого дьявола. Где Приходько наш? Пусть принимает решение. Натурственно!
- Уже побежали за ним ребята-откатчики.
Приходько немедленно вызвал милицию, и местную «Скорую помощь».
От больницы приехал сам Левин. Он был взволнован,и не ожидая ничего хорошего, передергивал на животе подтяжки, и ущипывал себя за кончик носа.
Милиционер, звонко отстегнув на боку кнопки, вытянул из кобуры пистолет, направил его на пса. Озлобленный Барс смотрел в дуло с прежним ожесточением.
Он готов был умереть за хозяина.
- Дяденька! Не убивайте собачку! – пропищала в тишине какая-то девчушка, прибежавшая из поселка.
- Молодой человек! Погодите стрелять. Так не пойдет!-вдруг умоляюще выставил вперед руки и Левин - Дайте мне еще минуту времени.
Он осторожно, все время поглядывая на пса, стал приближаться к Бергу. Затем опустился на корточки рядом. Барс мгновенно обнажил , клыки, но потом, потупя глаза, как бы осознавая свою вину, спрятал их, и слизнул злобную пену по краям брыл.
- Дурачок! Помнишь меня?- ласково, но требовательно, заговорил с ним старый Левин.- Мы с тобой в гляделки играли. Давай еще раз попробуем.- Он уставился на пса, и тот покорно поднял глаза. Они были измученными и растерянными. Барс уже тревожился происходящим , но понять ничего не мог.
Но вот появился человек, которого хозяин любил.Это хорошо! Надо прочитать в его глазах объяснение происходящему. И пес не увиливал от человеческого взгляда.
Этого времени было достаточно, чтобы взять Берга за руку и бегло прощупать пульс.
- Он живой!- крикнул старый кардиолог.- Но пульс тонкий и рвется... Надо его срочно ко мне в больницу.
Но едва шахтеры опять сделали шаг вперед, как Барс, успокоившийся было под гипнотическим взглядом Левина, снова превратился в разъяренного хищника.
-Делать нечего! - помрачнев, констатировал Левин, и повернулся к милиционеру.- Носов? Подстрели его чуток. Вот бы в заднюю лапу. Залижет потом. Убивать не смей мне такую собаку.Слышишь? Разумеешь ли? Сможешь ли так?
- Сделаем , Лев Давидович. Я стрелок не из последних!
- Ну, валяй! Полагаюсь на тебя, Костя!
Грохнул одиночный выстрел. Россыпью взмыли в небо птицы. Пес взвыл и кубарем покатился в сторону.
В горячке он пытался вскочить, но острая боль в прострелянной лапе уложила его в бессилии на землю.
Крепкие шахтеры, во главе с Приходько, споро и бережно затащили Берга в машину. Народ стал расходиться. Барс протяжно , завыл, но его смерили презрительным взглядом и оставили под березой.
Часть пятая.
Краткий миг.
Умер Берг на вторые сутки. По мнению Левина, именно те часы , которые пес, исполняя свой долг, украл у медицины, имели роковое значение.
Собаку в эти дни никто не видел.Только смотрителю морга, в котором лежал Берг, однажды привиделись ночью горящие в кустах глаза.
Смотритель затряс головой, перекрестился и пошел пить неразведенный спирт, при помощи которого он сохранял ясность ума на своей проклятой работе.
Это лежал пеподалеку от мертвого хозяина живой Барс. От теперь избегал встреч с людьми, жестоко страдал от полученой раны, но неустанно следил за новой судьбой хозяина, отмечая странные его перемещения...
Хоронили Берга одни шахтеры. Кладбище располагалось далеко за городом, почти в лесу.
У южан истекал срок командировки, и они готовились к отъезду на свою теплую родину.
С тусклого неба навязчивый кропил дождь, обвисшие края облаков касались леса.
Печальные лица, плачущая погода, скорбная процедура! Здесь на кладбище , где были зарыты целые миры, вовсю тешилась смерть, собирая свой богатый урожай. Живые на погост заходят одними, а уходят всегда изменившимися.
Приходько, угрюмый, постаревший, чувствуя вину перед этим человеком, хотел сказать что-то душевное , но даже у него, бывалого оратора, слова комом застряли в горле.
Он махнул рукой, пригладил свои вислые усы, и отошел в сторону.
Был на похоронах и старый Левин.
- Если поймате эту собаку- привидите ее ко мне.-коротко сказал он.- Я одинокий человек, и хочу чтобы рядом билось хоть одно преданное сердце.
- Ну ты даешь, Лев Давидович!- недоверчиво буркнул Приходько,- Совсем из ума выжил. Она же погубила хозяина... Сам диагноз поставил...В башку ему надо было стрелять, а не в лапу. Такой человек из-за него погиб.
- Вы не правы!- назидательно отозвался Левин.- Если в реке утонул близкий вам человек, то, согласитесь, глупо наказывать эту речку, засыпая ее песком.
С тем и разошлись.
Вечером к могиле хозяина приполз Барс. Он еще не зализал до конца рану и очень страдал. Пес ткнулся в мордой в свежую глину и облегченно затих, едва поймал носом родной запах.
За эти дни, отыскивая повелителя, он обследовал все места, где они бывали прежде. Тропинки в лесу, магазины, библиотеку, где хозяин брал книги, дом Левина. Напрасно! Всюду следы хозяина терялись.
На всей земле оставался лишь холмик земли, где он еще чувствовал связь со своим божеством.
И он стал охранять эту могилу. Одно раздражало пса- с каждым днем запах ослабевал, хозяин точно уходил куда-то, сливаясь с окружающим миром... Пес , тоскуя, изнывал от горя.
Осенью в эти края забежала большая, хорошо организованная , удачливая стая волков.
Под водительством опытного вожака они быстро очистили округу от зайцев, лис, бродячих собак и кошек. Больше дичи не было, и вожак решил кормится в другом районе.
Один молодой волк из стаи, претендующий на лидерство, обнаружил на кладбище крупную одинокую собаку, прильнувшую к свежей могиле.
Он, утверждаясь, дерзко бросился на нее, желая испытать волчье честолюбие, но получив жестокий отпор, сконфуженно отступил... Барс еще был достаточно силен, чтобы постоять за себя и покой хозяина.
В следующую ночь, глухую, до жути непроницаемую, вожак подвел к погосту всю стаю. Его вынудили продемонстрировать, что не зря он ходит в главарях...
Пес, изнывая от тоски, и непонятной разлуки со своим божеством, продолжал лежать у могилы. Из-под земли просачивались родные запахи. Они были уже почти неосязаемы даже для собачьего носа.
Пес недоумевал. Если хозяин совсем уйдет от него – какой смысл жить в этом мире дальше. Единственное, что он умел, к чему был рожден, приспособлен, и что считал главным под солнцем и звездами - служить этому человеку до последнего трепета сердца в груди.
Вожак стаи, облизнувшись, изготовился к смертельному броску, который умел делать только он. От этого жестокого умения кормилась давно все волки.
Днем кто-то посещал ближнюю могилу, и оставил зажженную свечу. Желтый язычек пламени, защищенный от ветра, испуганно вздрагивал в стекляной баночке, слабо потрескивая, и отбрасывая вокруг причудливые кладбищенские тени...
Волки, да и вообще все хищники боятся открытого огня, поэтому вожак, подчиняясь спасительному инстинкту,с бесконечным терпением ждал пока тревожный огонек сольется с ночью...
Барс, усталый, отчаявшийся, давно различил притаившуюся стаю. Зверинным чутьем понял он- перед ним существа более жестокие, чем люди.
И он решил умереть не покорной жалкой тявкой, обреченно поджимающей хвост при виде опастности, а как гордый ,несломленный, презирающий смерть зверь.
Он хотел, чтобы хозяин, покидая этот мир, увидел в последний раз его отвагу и преданность.
Он тщательно собрал в один комок оставшиеся в мускулах силы и, опережая главаря, первым бросился на обнаженные клыки...
Пусть его жизнь, в сравнении с человеческой, была лишь кратким мигом на земле, и он явился на свет собакой- но он прожил ее достойно, и как подобает всем существам под солнцем- по извечным законам любви.
В эту ночь дряно спал и старый Левин.То он видел танки сына, то живого коллегу Берга, к которому успел привязаться, то стаю собак, рыскающих по его двору... Насилу дождавшись рассвета, он, больной и встревоженный, погнал свою машину- клячу на загородное кладбище.
Могила Берга желтела свежей, еще не обветренной глиной. Какая-то пичужка шустро бегала по могиле, склевывая мелких насекомых.
А чуть в стороне осенняя трава была окрашена кровью и утоптана отпечатками волчьих лап.
Сердце Левина томительно сжалось. Среди обагренных листьев он различил клочки темной, с белыми крапинами шерсти...
- Прости, звереныш!- тихо сказал старый врач. - Не успел я тебя спасти. Мне б, идиоту старому, догадаться сразу...Эх!
Он молча обнажил крупную седую голову и низко поклонился. Могиле человека и месту гибели пса.
Процент любви.
Рассказ.
Осень 1941 года. . .Уже несколько месяцев идет Отечественная война.
Немецкая армия фокусирует свои бинокли по храмам Москвы.Огромная страна, смятая мощью первого удара вермахта, начинает оправляться от шока.
Но это происходит далеко на западе, а здесь, на Урале, где вековые нетронутые леса, малолюдье, и уже нажали морозы - иные разворачиваются события.
... Поздним вечером в один из домов на окраине обычной уральской деревни стучался человек в шинели. Дверь изнутри была заперта на крючок. Он подпрыгивал, и скрипел под ударами тяжелого сапога.
По двору сипела октябрьская поземка. Она белыми, живыми змейками извивалась по грубым ступенькам крыльца, выбеливала комки грязи на улице, отчего темнота
казалась еще беспросветнее.
Тайга, плотным кольцом окружившая деревню, шумела грозно и неумолчно, как шум океанского прибоя. Иногда в ней с глухим выдохом падали, выворачивая вместе с корнями глыбы сизой подзолистой земли, старые перезревшие ели, образуя непроходимый бурелом.
Человек в шинели был молод, среднего роста, худ, чуть кривоног, с новенькими погонами младшего лейтенанта.
- Спят, сволочи! Чалдоны! Залегли до весны, как медведи,- пробормотал он озябшими губами, и с тоской замерзшего и усталого человека посмотрел на толстые ставни , устанавливаемые здесь в обязательном порядке на окна, за которыми было сухо и тепло.
На мгновение в прорезь хмурых туч желтым рысиным глазом проглянула Луна, и дом, точно прозрев ,посмотрел в ночь белесыми квадратными зрачками.
Наконец изнутри послышался хрипловатый от крепкого табака мужской голос, по тембру явно немолодой уже.
- Кого носит в сей час? Душегубы...На вилах захотелось посидеть? Враз угощу... Эх, собак нету. На прошлой неделе последнюю волки сожрали. Одолело дикое зверье. Недаром война началась...
Младший лейтенант улыбнулся в ответ на угрозу, облегченно даже вздохнул , предчувствуя ночевку в тепле, и опять, но еще с большим ожесточением хватанул пяткой промерзшего сапога грубую, из березовых тесанных плах дверь, давая понять хозяину, что терпение его кончается и к долгим разговорам он сейчас вовсе не расположен.
- Откидывай крючок, отец! Да поживей мне! А то прикажу выломать запор твой к чертовой матери...
- Эге! Боек, однако! А я тебя враз проткну... Не пужай старого кержака. Ишь бродит тут!
- Не разумеет, сволочь этакая!- пробормотал кривоногий представитель власти. Хозяин, послушай меня хорошо. Спецконвой НКВД. Младший лейтенант Чагин. Все понятно? Отцепляй дверь, мне коротко перетолковать с тобой надо! Ну, живо мне выполняй приказ.
- О-ось!Это другой фасон! Так бы и калякал сразу. А то много вас по тайге вышибал бродит! Скурочить дверь и медведь может. Ума много не надо. А чинить некому. Один я в деревне из работящих мужиков остался. Всех война пожрала. Власть , говоришь...А документ какой полагается имеешь ли? Мало ли на словах ты кто!
- Старик! Я достаю оружие. Оно тебе все документы заменит.
- Ишь, горяч! А стращать меня не тужься. Я давно всего отпужался. Все поносы кончились, закрепило до смерти.
Наконец,хозяин открыл дверь. Это был типичный уралец- бородатый, жилистый, насквозь пропахший смолой, дичиной, рыбой, и печным дымом.
Предки его, наверняка убежали сюда от жестокого заводчика Демидова,фаворита Петра Первого. Царь поднял всю Россию на дыбу, а Демидовы , его любимцы-железоделатели подвесили за вывернутые руки весь Урал.
Глянул хозяин во двор и обомлел.
Кроме молодого, окоченевшего офицера и двух конвойных солдат с винтовками, на улице копошилась толпа каких-то серых продрогших людей.
Они уже запалили во дворе костер, и грелись, жадно впитывая его дымное тепло тепло. Кто-то поджаривал над пламенем ломти замерзшего , как булыжник, хлеба, другие рыскали по огороду в поисках оставшихся с осени картошек или брюквы. Поодаль стояли две подводы с пожитками.
-Отец! Вопрос такой имеется? Сколько у тебя в избе народу проживает?- сурово спросил младший лейтенант, пряча острый подбородок в воротник шинели.-
Отвечай без обмана, как на допросе.
- Народу-то? Да немного будет! К текущему моменту трое только. Я сам собой, старуха личная моя, да племянница Файка. Двое сыновей на фронте немца осиливают.
А что, товарищ военный, скоро ли у фрица штаны на заднице лопнут? Ребята у меня крепкие, на медведя с одной рогатиной ходили. Должны ему кол куда надо воткнуть... Они у меня много разговаривать не любят.
- Воткнешь ему!- с раздражением проворчал младший лейтенант.- Как же..Прут и прут! Как по ровному месту катят. Будто вовсе у нас армии нет. Так что штаны у фрица пока целы , батя! Ни одна ниточка не треснула еще.
Война только началась. Впереди реки крови. Чалдонской вашей смекалки тут не хватит. Немец по науке нас долбает.
- А взаправду говорят, будто Сталин из Москвы деру дал?
- Чего мелешь, борода? Да за такие пораженческие слова я могу тебя вмиг покойником сделать... Прямо на порожке родного дома.
- Извиняй! Чужой слушок к уху прилип. края у нас дальние, медвежьи... Народ всякое говорит. Будто бы силища такая прет, что от самолетов солнца не видно, а танков столько, что земля гудит на километр вглубь...
- Моторов у него много- это верно! Но Сталин умнее Гитлера в тыщу раз. Он ученик Ленина! Его гениальность заменит нам нехватку оружия,- твердо сказал Чагин.
- Оно понятно! Сыновья у меня тоже не глупые,охотники сызмальства, пули зубами ловят, но оружие бы им не помешало. Война все ж не забава. Тут сила силу ломит.
Младший лейтенант повернулся к солдатам, скомандовал:
- Сержант Охрименко, обыщи дом! Только тщательно.
- Есть! От меня ни один таракан не укроется. Не на того напали...
Плотный, низкорослый сержант, разгрызая на ходу каменный сухарь, проворно шмыгнул в избу.
Обшарив ее, доложил:
- Врет он, товарищ командир! Только двое в доме обретаются. Он да его личная старуха спит за печкой. Никакой племянницы нет. Сбивает нам постой. Еще тот хитрован!
Чагин цепкими сильными пальцами грубо ухватил старика за ворот толстой серой рубахи.
- Виноват! Не упредил,- просипел тот.- Файка в сей момент у любовника находится.
- Ага! Интересно!- хищно осклабился Чагин.- Да вы тут весело , суки, живете. Сколько твоей племяннице лет? И какие у вас тут любовники? Они почему Родину на фронте не защищают?
-Файка-то? Лет сколько? Молодая она...В самом соку девка. Двадцать пять нынче будет. Жениха у нее нет. Приходится чужие подмышки нюхать... Так что извиняйте! К инвалиду по зрению бегает. Он тоже холостой. Греха никакого в этом нет.
- Так! Просветил!- Чагин бесцеремонно отстранил старика, пригнувшись, вошел в избу.
Она была просторная, кержаки леса на избы никогда не жалели ,сухая, довольно чистая. Массивная печка отдавала ровное приятное тепло. Мерно похрапывала за ней личная старуха хозяина.
Чуть слышно потрескивала керосиновая лампа. Угол избы был отделен чистой пестренькой занавеской, за которой располагалась аккуратно застеленная кровать с высокими пуховыми подушками. Там, очевидно, была спальня племянницы, отстутствующая в данный момент.
- Вот что, старик!-сурово сказал Чагин,по-хозяйски забрасывая холодную шинель на печь, и отряхиваясь от стужи, как собака после купания.- Определяю тебе на постой тридцать человек. Слышись, тридцать. На одну ночь.- Он кивнул в сторону двора.- утром мы пойдем дальше. Задерживаться нам не с руки. Тридцать, слышишь. Возражений не подавай!
- У-у-у! Не войдет в мою избу столько народу,- изобразил на заросшем лице высшую степень отчаяния хозяин.- Это же не пятистенок. Если только к потолку привязывать людей...
Энкэвэдэшник язвительно усмехнулся:
-Хорошо! Для тебя делаю скидку! Наполовину. Но ты пришлешь ко мне свою племянницу. На ее кровати будем вместе ночевать.- он кивнул в сторону занавески.- Усек? Возражений опять не подавай!
- Воля ваша! -мгновенно, и без особенной печали согласился старик.-Она даже непротив будет. Только учти, товарищ военный, весу в ней шесть пудов, а ты, извиняй, жидковато скроен, кабы не утомится тебе.
- Уж тебя , козла старого, на подмогу мне не позову!
- Упредить по честности должон! Чтоб какого недоразумения душевного и прочее не вышло.
- А почему у нее имя такое? Фаина! На русское вовсе не похоже? Таких имен у чалдонов не слыхивал.
- Это верно! Еврейского рода она,- склонившись к уху Чагина, с напускной таинственностью зашептал старик.- Неродная она нам со старухой. Сиротка! До войны у нас еврейская семья ссылку отбывала. Политические вроде, а и , врать не буду, не ведаю точно.
По весне на лесосплаве оба родителя утонули, а девочка без призрения осталась. Ее сперва мой старший брат удочерил, а потом, когда помер, мы, значит, взяли на дальнейшие виды воспитания. Держим за дочку. Девка, врать не буду, хороша...Не супротивная, работящая, ленцы никакой нет, всякое дело за что не возьмется- в руках кипит, только вот жениха ей тут, по малолюдью нету... На войне они.
А замуж пора! Пока немца в обратную сторону развернут, могет старой девой закиснуть. Сам политически говоришь- главная кровушка впереди. Беда, да еще какая!
-Просветил! И вот что еще отец. Буди свою личную старуху. Сейчас муки в избу принесут. К утру надо на восемьдесят человек хлеба напечь! Завтра последний, решительный переход. До пункта назначения.- Он поморщился, как от зубной боли, страдальчески покрутил головой.- Одно плохо, батя! Дохнут мои подконвойные! Третью неделю идем. Мрут в пути, как мухи. Зима не вовремя подступила еще. А у меня норма отсева - не больше двадцати процентов. Так в нашем областном управлении установили...
- Это как же? Смерть на проценты? - испуганно спросил старик, косясь на серых оборванцев, набивающихся в его избу под немилосердными тычками упитанного Охрименко, неустанно продолжающего разгрызать сухари.
- Дуралеи! Мамлюки! Разве им в управлении докажешь. Это же люди, а не мыши... Полковник так и сказал: " Уложишься, Чагин, в норму- будет тебе повышение звания и должность коменданта." Мне, этих людишек тоже не больно жалко, не положено мне это по должности, но тараканья эта арифметика до печенок возмущает... Надо, отец, утром накормить их досыта, чтобы оставшиеся до места живыми доплелись. Чтобы сил у них хватило...Вот какая задача момента. Ты понял меня?
- Кто ж такие будут? Какого рода-племени народ?- осторожно спросил чалдон, с брезливым прищуром оглядывая непрошенных постояльцев, которые уже занесли в избу запахи давно немытого человеческого тела.- Если не секретная военная тайна. Сам говоришь- спецконвой! Тут дело,похоже, серьезное...
-Немцы это! На спецпоселение определены. Трудовой фронт. Лесную каторгу им назначили. Вроде и не тюрьма, а тоже не сладко. Велено на работу в дальнейшем только под конвоем водить. Они мрут, а мне отвечай. Арифметика, видишь ли! До Соликамска в телячьих вагонах везли, дальше на север железной дороги нет, решили этапом вести, как в царские времена преступников гнали. Дуралеи, Мамлюки! А у меня на каждой ночевке покойники. Они же уже в пути до меня ослабли.
-Немцы, говоришь! Мля! Пускай их мрут! -подобострастно хмыкнул в бороду потомок демидовских беглецов.-Какая тебе печаль. Враги ведь. Жалеть кого надумал тоже. На рогатину их мало...
- Видишь ли, старик, это не те немцы, о которых ты подумал, это нашенские немцы. Советские. Из Поволжья. У них там своя республика была. Теперь Указ вышел о ликвидации. Их теперь по всей стране рассовывают. Кого в степи, кого под снега укрывают...Я не знаю их грехов, но товарищ Сталин их чего-то сильно, видать, невзлюбил. За грехи Гитлера, надо полагать страдают, горемычные... Он взлупился войной на нас, а им,вроде, отвечай... А они одно горе с нами мыкаютвсю жизнь.
- Ясно!- сказал старик,- Тогда извиняй за худое словцо, будем кормить как своих. Неси муку в избу. Окромя хлеба мы им пироги с пшенной кашей напечем. Старинная еда. На заводах Демидова выпекали. Сытная штука. Опять же процент-есть процент. Разве я политику не понимаю. И тебе непременно звездочки на погоны нужны. Да и должность хлебная не помешает. Может когда и за мои грехи заступишься.
- Охрименко? - крикнул Чагин.- Хватит в эту избу народу набивать. Остальных веди в клуб. Печь протопите там. Да перестань ты молоть сухари, утроба лопнет. Обжираешь подконвойных, гад! Хорошо понял приказ, хохол?
- Уж мне повторять никогда не требуется, товарищ младший лейтенант! Выполню в лучшем виде.
- Смотри же у меня! Чтоб все до утра живыми остались.
Долгой и тягостной была эта ночь. Подконвойные, наспех поужинав, свались спать прямо на пол, устланный самодельными, из тряпья, половиками. Старуха месила тесто.Старик помогал ей, нещадно дымя вонючим самосадом.
За ситцевой занавеской спали младший лейтенант и разбитная Файка. Оттуда раздавался шепот:
- Ну и слабак же ты, офицеришка! Залез в мою кровать - так робь шибче что-ли!
- Сколько же можно, Фая? Ох, укатала ты меня насмерть...
- Нет уж...Удовольствуй меня сполна. А то ославлю перед всеми.
- Пошла к черту, жидовка ненасытная!
- Ладно! Спи уж. Сурок махонький, жалкий ты мой.
Этапники метались во сне, бормотали что-то, перемежая русские и немецкие слова.
Но вот наступило утро- ясное, морозное с маленьким, как яблоко-дичок, но пронзительно ярким солнцем.
Сержант Охрименко, жадно поедая на ходу дымящийся пирог с пшенной кашей, обегал деревню, проверил людей по спискам, и доложил Чагину итоги подсчета. Они были неутешительными.
- Шесть мертвяков имеем, товарищ командир на данный момент. Остыли дальше некуда...
Он потянулся за очередным пирогом, но младший лейтенант смерил его таким гневным взглядом, что Охрименко убрал руки за спину.
Сам Чагин хмуро восседал за столом, курил дедов самосад, и потягивал горький чай. Файка безмятежно продолжала спать за ситцевой занавеской.
- Шесть, говоришь! Да прежде одиннадцать было... Сколько это процентов от наличного состава? Сержант, тебя спрашиваю!
- Я не силен в арифметике товарищ младший лейтенат.А проценты эти ваши вовсе мне неведомы. Это вы училище кончали, вам и знать!
- Каждый знает, что ты головой слаб...Умные, да грамотные родину на фронтах остаивают, а ты морду в тылу нажираешь. Вот перебьют их- станут от тебя недоумки плодится. Конец державе и прийдет когда-нибудь,-бормотал он, делая подсчет на планшетке. Вдруг он швырнул карандаш, и, закрыв глаза, по-зверинному зарычал:
- Ну, товарищ командир!? Решили задачку?- спросил Охрименко, кидая в рот очередной сухарик.
- Сержант!мать твою... У нас один человек уже сверх нормы помер. Понимаешь ты это? Лишний загнулся кто-то этой ночью...
- Я тут при чем! Они доходяги, а я ,значит, за них отвечай!
-Идиот! Если мы с тобой не отыщем одного человека для правильного процента, ни видать мне ни звания, ни должности. А я ведь собирался и тебя пригреть на службе. Думай, хохол, если не хочешь на передовой в окопах ночевать, пули о лоб плющить.
Я не бог какой, чтобы людей оживлять. Вы шесть месяцев на командира учились - вы и думайте! Мое дело охранять врагов народа, и застрелить при попытке к бегству. Пока все не переведутся...
- Умолкни пока, грызун!- Чагин яростно потер худое, обветренное лицо, и вдруг просиял всем худым обветренным лицом- Мысль у меня, однако, хорошая появилась. Ага! Замечательно будет!
Он залпом допил крепкий, как деготь чай, встал, оправил складки на гимнастерке, и решительно подошел к занавеске, из-за которой слышалось ровное дыхание молодой здоровой женщины.
- Фаина? Спишь что-ли?А?- негромко произнес он, и отдернул занавеску.- Поговорить мне с тобой надо. Дело есть!
Файка мягко и соблазнительно , как большая кошка, потянулась на своем жарком ложе, приветливо улыбнулась Чагину.
-Ну! Говори, чего уж там! Ох, и выспалась я сегодня славно!
- Фая,пойдешь со мной к новому месту службы? Прямо сейчас. Вместе с моими этапниками.
- А замуж возьмешь? - почти мгновенно, точно она ждала этих слов, выпалила она.
- Так это...Вот как выходит!-смутился младший лейтенант.- Ну это...Да! Точно! Предлагаю, как говорится руку и сердце. Я неженатый еще...Так что всерьез у нас будет. Слово офицера, Фаина! Жить станем не здесь, а за сорок километров, на новом месте...
Сегодня последний переход с народом делаем. Все должны дойти.А там уж как служба у меня выгорит. Решаешься на переезд? Слово твое какое окончательное будет? Все у нас хорошо будет...
Чагин действительно говорил еще непривычные для него слова, поэтому волновался, прикашливал, и все поправлял складки на форме.
- Я согласна!- спокойно и просто, как будто речь шла о заурядном деле, ответила она, и тотчас , быстро одевшись, деловито и споро начала собираться в дорогу.
Старики, обрадованные таким поворотом дела, суетливо помогали ей. Личная старуха деда с благодарностью посматривала на Чагина.
А он неоступно ходил следом за своей будущей женой, и говорил:
- Только я того...Фая! Тут вот какое дело. Я тебя сперва занесу в списки врагов народа...Как бы для вида в трудовом фронте будешь ты...
- Как надо- так и делай! Ты муж- тебе и решать все дела,- покорно, тихим голосом согласилась она.
- Ты будешь по бумагам вроде как репрессированная. А потом я тебя вычеркну. Как власть мне дадут. А пока надо тебя в подконвойные записать...
-Хоть в какие списки заноси, сладкий ты мой. Хоть в ад, хоть в рай!
- Как вычеркну- будешь свободная! Ты, Фая, верь мне- я без обмана.
- Я верю! Верю,милый! Не трать столько слов.
Час спустя колонна тронулась в заключительный путь. На первой подводе, гордо подняв голову, сидела темноглазая, сияющая от счастья Файка. Чагин шагал рядом, и заглядывая ей в глаза, тоже улыбался.
Сзади тяжело плелась толпа серых, измученных людей. У них почти не было будущего. Только прошлое. А в настоящем - процент любви. Любви власти к своему народу.
Великое молчание.
Северный Урал. Лето. Всего несколько месяцев страна живет без Сталина. Ничего не случилось, вопреки страхам многих. Не обрушилось небо,и не погасло солнце. Оно все также выплывало по утрам на востоке тайги, и отстояв свою длинную северную вахту, закатывалось за противоположную лесную кромку. И река текла в том же направлении, играя холодными бликами, и дикий зверь пил по утрам парную, настовшуюся на звездах воду.
В один из таких летних дней по единственной улице лесного поселка, запыленной и безлюдной, лениво ходил местный киномеханик Жора Арцимович, и прибивал к заборам афиши. Они , афиши эти, серые, мятые, из-под упаковочного картона. Но отменно-красивым почерком выведена на них следующая надпись: "Великое молчание! Фильм о похоронах И.В. Сталина. Явка строго обязательна. Комендантский контроль."
Приколотив три афиши, Жора полюбовался на них своими нагло- выпуклыми глазами, и шаркая ногами, забивая себе ноздри пылью, мягким плюшем устлавшую улицу, сгорбясь, поплелся в контору.
По совместительству с прогоном фильмов для местного населения, Жора состоял еще писарем при суровом, толстокожем коменданте , потому что в молодости закончил два курса юридического факультета, правда никому неизвестного, и обладал великолепным, почти каллиграфическим почерком.
За два последних качества грозный комендант и держал плутоватого пьяницу при себе.
И еще за то, что мотаясь в район для обмена фильмов, Жора неизменно ухитрялся доставать для жены коменданта модные шмотки, и даже какие-то трофейные безделушки, якобы, из Германии.
- Вот фарфоровая нимфа из музея Гамбурга.- таинственно говорил Жора, ставя на комедантский стол изящную статуэтку русалки, сидящую на позеленевшем от времени прибрежном камне.
- Врешь, пьяная морда! Это кто же из нашего захолустья грабил музеи Гамбурга?- недоверчиво спрашивал комендант.- У нас всего один человек до Германии дошел, и тот буду я! Понял? Изворотлив ты,Жора, как иудист проклятый , живучесть у тебя ихняя...
- Я не еврей, товарищ капитан! -обычно при этом говорил Жора
- А кто же ты, сукин сын? Я разве личного дела твоего не знаю? Жертва шестого параграфа...
- Бери выше!- таинственно говорил Жора и указывал сухим пальцем куда-то вверх,но никаких пояснений к этому обычно не следовало.
В час, означенный в афише, зрители потянулись в клуб. В основном это были репрессированные немцы, перевоспитывавшиеся здесь от греха национального происхождения.Был такой великий грех в передовом советском обществе, пропагандирующем на весь мир братство народов.
Отказаться от кино, разумеется, никто и не помыслил.
Переход отца всех народов в потусторонний мир- вещь нешуточная. Того гляди самого тебя вслед за ним отправят. Жизнь человека в те времена была не дороже жизни таежного комара. Прихлопнут и тотчас забудут. Не расслышат писка, на мокрое место не посмотрят.
В клубе к просмотру киношедевра выскоблили песком дощатые полы, закрыли черным покрывалом единственное зеркало в раздевалке, согнали с экрана - простыни назойливых мух.
Перед началом сеанса киномеханик Жора, по случаю траурного фильма, соорудил у себя в кинобудке поминальный стол.
На трапезу были приглашены два его неизменных собутыльника- почтальон Иван Пинчук,сын ростовского кулака, высланного сюда еще мальчишкой в эпоху коллективизации со всей семьей, рыжий, хромой обжора, повредивший ногу на лесосплаве, и оттого переведенный на легкую работу, и учетчик Ким, худой, тонконогий и бледный, как весенний комар, тоже неведомо как очутившийся по своей корейской национальности в стане "врагов народа".
Ким, не смотря на тщедушность, мог поглотить огромное количество еды и любой жидкости, содержащей хоть грамм алкоголя. При этом он добродушно скалил желтые и крупные, как у лошади, передние зубы.
- Ну, братцы! Помянем вождя! - предложил еще до фильма рыхлый отечный почтальон, поднимая стакан со спиртом.- Как говорится- пусть земля ему будет пухом, да не подымется он во веки веков! Лежи спокойно, дорогой вождь,отдыхай ри трудов.
- Зачем так сказал?- нахмурился Ким.- Нехорошо про отца думаешь. Мавзолей ему могила. С товарищем Лениным беседует. Две головы- одна другой умнее.
- Заткнись, хо-ши-минь твою мать! Он семью мою обидел,- скрипнул зубами почтальон.- Две коровы, лошадь выездная, лошадь рабочая, маслобойка...Все в колхоз отняли, псу под хвост...А мы здесь в тайге гнием. За что спрашивается?
Хозяин кинобудки Жора тоже приложился к спирту. Глаза его подернулись маслом, кудряшки на голове свалялись, на кончике носа повисла капля пота.
-Вот что, друзья мои,- торжественно обратился он к собутыльникам, вешая на морщинистую загорелую шею сумку почтальона.- Вы поминайте добрым словом любимого вождя, а я пошел билеты зрителям продавать. Там зал битком.! Выручка хорошая будет! Здорово я припугнул их насчет комендантского контроля? Сам придумал.Товарищ капитан в отъезде пока. Но я же его заместитель.
- Стоп!- вскинул руки почтарь.- Жорж? По моим сведениям фильм о похоронах товарища Сталина демонстрируется советскому народу бесплатно. Во всех кинотеатрах страны...
- Какой немец советский народ?- хмыкнул Ким, глотая соленые грибы, как удав мышей.- Он вредил и будет вредить. Такая эта уж нация! Немца никогда не перевоспитаешь!
- Ты прав , Ким,- живо отозвался Жора.- Они меня тоже раздражают. В избах у них чисто, печки белят, дворы метут. Даже дрова у них одной длины. Это первое.
А во-вторых- я же вам утробам ненасытным, угощение на свои кровные выставил. Пусть возместят убытки. С товарища Сталина, как говорится, уже не стребуешь. Прошения на тот свет не принимаются, согласно учению материализма, и круговорота воды в природе.
- А вдруг враги народа жалобу куда-нибудь напишут?- высказал предположение Ким.-Писать они по-русски умеют. Законы тоже не хуже нашего знают.
- Не волнуйтесь, друзи мои! Любое ихнее письмо я на почте перехвачу,- заверил Пинчук.- Валяй, Жора, пощипай фашистов! Чего их жалеть...
Киномеханик сошел из своей отдельной будки в зал, и начал взыскивать деньги за предстоящий фильм.При чем билеты, как полагалось по инструкции, не выдавал. Люди понимали,что их открыто грабят, но все настолько свыклись с унижениями, что ропота, даже малейшего не последовало...
Но вот фильм начался. Экран осветился начальными кадрами, взвыли динамики. Мухи с перепугу шарахнулись по сторонам, и забились в темные углы зала, представляшего из себя длинный барак, с засыпными стенами.До войны здесь располагался один из лагерей знаменитого ГУЛАга.
Клуб являлся цехом, где изготовлялись деревяные приклады для автоматов. Их делали из старых свилеватых берез, обладавших почти железной крепостью.
По экрану, как бесчисленные реки, потекли толпы убитого горем советского народа. Процессии, колонны, очереди...Они начинались, казалось, в самых отдаленных уголках громадной страны- тундре, степях, на берегах пресных и соленых морей и озер, в глубине шахт и станций метро... Осиротевшие народы шли простится с остывшим телом вождя.Обильно капали слезы и никли головы.
Оглохнувшие мухи скор