-О, еще бы! Попробуй - мало не покажется...
Чтоб объездить ее всю - даже по карте, с курвиметром (чем же ее еще мерить?),
поколесить по ней, повозить, просчитать ее, непотребной, размеры - а просто так, на
метро или даже на наземном транспорте, на А и на Бэ, а то и за извозчичьей спиной? Стоя
в пробках? А?
Ты как хочешь, а я не рискну. Что касается размеров - она же растет, как воздушный
пирог. Расползается во все стороны - и что нужно объезжать? Сегодня это еще не она, а завтра,
глядишь, она. Не хватит тепла.
-Тем не менее, октябрь безнадежно выпал - лишь немного (и непонятно, каким образом)
подмочив ненадежную обложку этой тетрадки. Невозможность обособления и хронический стресс -
вот Москва моя октября 200.. года. Не сестра и не легка, и никаких повинных голов - только
периодически попадающиеся бдительные милицейские физиономии. Вместо пожара нетерпеливому
герою. И под пристальными взорами начинаешь чувствовать себя преступником.
А осени, собственно, и не было - той, золотой, шуршащей всеми старыми парками,
подцвеченной всеми летящими листьями - дождь, мерзость, холод, резкие перепады температуры
с улицы в метро и обратно, обтекаю в вагоне, теряю драгоценную влагу, источаю вонючий секрет
потовых своих желез. И не было меня ни в одном из. Вот.
Зато - имеющий уши, вытащи поскорее пробки - серные или ватные в данном случае - я не знаю, почему и каким
образом однажды - о, только однажды, единожды, казуистически, эксклюзивно включился слух мой в метровском длинном переходе
с зеленой на оранжевую, а может, и на фиолетовую - шуршание, постукивание, пришаркивание, КОПОШЬ многотысячных
разнообразнейших многофасонных подошв ботиночьих, туфельных, сапожковых, - и этот единственный звуковой пласт,
многосоставной, гиперполифоничный, сложнейше структурированный, намного превосходящий 66-голосие Третьей симфонии
Шнитке - и слушал и слушал бы - а потом на него (опять же в стиле Шнитке) какая-нибудь затасканная мелодийка - все та же
о эсмеральда я посмел тебя ...а-а-ать! - но под гармонизирующим воздействием гиперполифоничной сей копоши удивительно
преображенная, с новыми оттенками - дальний грохот оранжевой, а может, и фиолетовой - вагоны, впрочем, везде одинаковые,
- сине-зеленоватого цвета, с белой продольной полосой - и выключился полифонический, по-дирижерски многие линии
различающий слух - одна линия осталась. Осторожно, двери закрываются. Уважаемые пассажиры! Двери нашего поезда открываются
автоматически. Во избежание несчастных случаев не прислоняйтесь к дверям. А то выпадете к чертовой матери во тьму
внешнюю, в мрачные тоннели, и начнут швырять ваш обезображенный труп железные потоки по каменным руслам. А если вы еще не
труп, то все равно там пропадете. Ибо недозволено человеку чуждому проникать в земные недра глубже, чем это разрешено
официально. И кто знает, ЧТО вы, проникнув, увидите, ЧТО услышите? Возможно, что и останетесь там - хотя бы в виде призрака -
и будете бродить, слушая шумы поездов, отраженные и измененные акустическими свойствами тоннелей и станций.
Не кажется ли вам, что все больше в Москве выступает ее загадочная, мистическая сторона? Со дня основания известная,
тихо копошившаяся в недрах - сволочизм москвичей в Орде, стоивший жизни Михаилу Тверскому, Иоанн, опять же, Васильевич со
всеми своими словами, делами, катами и катакомбами, - а пошлейшее купечество просто заспало эту сторону - пока она снова не
стала столицей - мистический Питер с удовольствием вернул ей ее мистичность и загадочность, отнятую было Петром. Это явление
совершенно неподвластно разуму, это на уровне ощущений - какое-то чертово дрожание, из воздуха ткущееся. Слыхали ль вы,
например, как, трансформируясь и растекаясь конусовидно, наподобие картинки на УЗИ, преображаясь в вибрацию, да и
ощущаясь стопами едва ли не больше, чем ушами, метровский гул воспринимается на поверхности земли, у входа на неглубоко
расположенную станцию, - на "Речной вокзал", скажем? Сними обувь твою и различи каждое колесо, ударяющее в каждый
рельсовый стык, почувствуй каждый вагон со всеми его пассажирами.
Нет, простите, не лето сейчас. Да и не поймут. Особливо краснорожие менты (настолько же, кстати, говоря, москвичи,
насколько и я - приезжающие на работу из ближнего и дальнего подмосковья), зорко и бдительно высматривающие подозрительных
лиц, не имеющих в кармане бумажки о регистрации и готовых поэтому расплачиваться налом. Где гарантия, что такое
непосредственное соприкосновение стоп с асфальтом - даже в летнюю жару - не вызовет их подозрительных взглядов и
вытекающих отсюда действий? Нет никакой, как вы сами понимаете, гарантии. А если вы, драгоценный читатель, еще и являетесь
служителем правопорядка на любой из точек громадного города Москвы, то вы, разумеется, подтвердите: да-да, под белы
руки и в участок. Так что, если вы все же хотите послушать вибрации недр земных, запасайтесь бумажкой о регистрации,
а еще лучше - московской пропиской.
Но можете и вообще этим не заниматься, а отправляйтесь-ка лучше летом на пляж, что в Серебряном Бору, и там,
сняв обувь свою и одежды свои, ощущайте всеми данными вам органами чувств нагретость песка, прохладу воды и прекрасные
очертания загорелых тел, не обезображенных ни единой белой полосочкой, ни единой тряпочкой.
Но это летом. А осенью? Осенью приходится ощущать сквозь резиновые подошвы и продуваемые насквозь куртки. И вспоминать
о лете и о родных глубоких карих глазах.
Кстати, по поводу акустических свойств: слыхали ль вы, как подъезжают, грохоча и распространяя впереди себя
жаркий ветер, поезда метро на Кольцевой, на Арбатско-Покровской, на Филевской? Тончайшие различия звуковых пластов
были мною отмечены уже давно, во время моих частых визитов, и сейчас лишь подтверждались.Теоретически я не исключаю,
что на каждой линии московского метро грохот поездов свой. Практически же - абсолютно достоверно заверяю вас, что могу
отличить грохот на Кольцевой линии от других. Для меня (может быть, на данный момент, пока не преуспел в изучении, не
набрался слушательского опыта) существуют два вида грохота - кольцевой и радиальный. Кольцевой - более глубокий, гулкий, будто
из центра земли, из каких-то кругов идущий - может, он так и циркулирует по кругу со дня пуска этой линии, и в нем
сохраняется еще призвук первых вагонов, а может, и остаточная примесь радиоголоса от Советского Информбюро.
Радиальный же - пробежит из конца в конец и заглохнет. Потому он не гулкий, более поверхностный, менее хтоничный,
и вообще какой-то мелкий и сиюминутный. А кольцевой, стало быть, вечный и неизбывный.
Различить грохоты на каждой из радиальных линий я не способен. Хотя подозреваю, что самый мелкий, веселый,
непосредственный и поверхностный - на Филевской. Она же полпути пребывает на свежем воздухе. И немного диковато на
подземной станции, на Александровском, скажем, Саду, видеть метропоезда, забрызганные дождем или убранные снегом.
Кировско-Фрунзенский - хотя линия уже давно переименована - должен быть смелым и боевым, как товарищи Киров
и Фрунзе. Но не очень глубоким. Арбатско- же -Покровский по теллуричности лишь немногим должен уступать кольцевому.
За вычетом, разумеется, гулкой циркуляции. Впрочем, это всего лишь теоретические выкладки. Вкладки. Вложи в уши твои слышание
гласов сих, вложи в память твою глубокие карие глаза. И все остальное, что ниже.
Нижеследующим заявляю: я, воспоминатель и ощутитель, дирижер-стажер Московского ордена Желтой мумии
метрополитена и созерцатель на одну поездку (действительно не более трех дней) желтых песков Серебряного бора, - ненавижу
непотребную курву Москву, ибо слишком с ней связан и, пожалуй, не смогу без нее долго протянуть. Мы с тобою поедем на А и
на Бэ посмотреть - а может, выживу? Нелегкая моя...
________________________________________________________-
Примечание: не дурно бы вспомнить стихи Мандельштама.