Рубрика: СТРАННАЯ ВОЙНА
© Виолетта Баша, «Литературная Россия»
(В газете материал вышел под заголовком
"ЧЕЧНЯ ОДНА - ВОЙНЫ РАЗНЫЕ")
Полковник Владимир Кочергин в Чечне был пять раз, из них 4 – в первую чеченскую. От нее осталось одно чувство – государство их кинуло. «Нам не нужен Ельцин, нам не нужен Грачев, нам не нужна эта война, - говорит он. - Нам не нужны эти чеченцы с автоматами и с пулеметами. У нас возникло братство, потому что все мы были как изгои». Вторая война – другая, освободительная. И участвовали в ней другие силы – подготовленные, прошедшие все, имеющие опыт. Вроде бы все нормально. Вроде бы…
Вроде бы наконец заговорили о войне. Вроде бы и честь воздали. Вот только…
почему пьют эти видавшие многое мужчины?
По обе стороны - мальчики …
Мы судим о той войне по телехронике, по фильмам «Чистилище» и «Дикое поле» Невзорова. Война - не кино. Грозный в развалинах, горели дома. Владимир и его товарищи ехали на бронетранспортере. На окраине города увидели, как горит дом, а рядом, на коленях, бьется в истерике чеченка. В доме остался ее сын. Владимир бросился в огонь. «Показывают фильмы. – Говорит он. – Все дымит, а герой тащит кого-то через горящую комнату. Ничего подобного! Два раза вдохнул – и готов». Ему почти удалось добраться до мальчика, но сознание стало гаснуть, и он выбрался на улицу. Взял тряпку, чтобы через нее дышать и пошел второй раз. Подхватил мальчугана, потащил. Отключился неподалеку от двери. Товарищи сообразили, что что-то не так, и вытащили обоих. Как он был счастлив, когда мальчик открыл глаза. «Чеченец или еще кто, но он человек!».
Заканчивалась очередная командировка в Чечню. Накануне отъезда Володю вызвал начальник и попросил остаться. Сказал, что нужно поддержать ребят. Призывники, вчерашние школьники попали в пекло. Он ездил к ним, пел песни под гитару, дарил кассеты, и это для них было лучшей наградой. «Молодой солдатик уткнулся головой мне в плечо, - рассказывает Володя, - может быть, ему плохо стало. «Чего ты, - говорю, - Сашок?». А он мою кассету в руках держит, и у него - полные слез глаза».
Они не плачут, когда взрывом разрывает на куски товарища. Слезы приходят, когда остаешься наедине с собой, или когда уткнешься старшему другу в плечо после песни, слова которой - точные, как выстрел снайпера в сердце.
Нам не нужен был Ельцин
«Первая война - странная, - рассказывает Володя. - Она была никому не нужна. Когда мы это поняли, были возмущены, нас это сплачивало. Мы отдалились от государства. Государство свое делает, а мы свое, мы с народом. Нам не нужен Ельцин, Грачев, эта война, эти чеченцы с пулеметами. Мы были изгои. Смотришь телевизор, там песни поют, танцуют. Страна пирует. А ты в окопе. И видишь, как одного пронесли, другого. В первой войне боевое братство чувствовалось намного больше. Во-первых, нам почти ничего не платили. Боевых не было, просто три оклада. Что это такое? Да ничего. Офицерские командировочные – 55 рублей в день. Там не чувствуешь этого. Понимаешь, когда возвращаешься. Мы все в таком положении. Мало того, что нас обидело государство. Погибали лучшие друзья. На войне свои законы. Нехорошего человека быстро раскусывали. Он возвращается озлобленным. Нормальный и там нормально себя проявит, и, вернувшись, будет душевнее относиться к людям. Тяга к жизни появится. Война конечно обламывает. Мы то взрослые мужики, офицеры, подготовленные, закаленные. Я уже и мать похоронил, и что-то в жизни потерял. А вот молоденькие солдатики – это беда. Приходят с одной деревни. И не понимают, что происходит и за что их так. У них «крыша едет». Им нужна реабилитация. Нужно по возращению нормальную работу найти. Ничего тогда не делалось. Я в 95 году по радио об этом криком кричал».
Криком кричали и его песни:
Господи, как же так? Разделяешь ты участь людей.
Кто-то ходит, одетый во фрак, кто-то вымазан кровью с землей.
Тогда их не услышали.
Как докричаться до спящей страны? Друг Владимира полковник Романов взялся помочь. Но судьба распорядилась иначе. В 95 году в тоннели на площади Минутка в Грозном взрывом его ранило, с тех пор он в коме. «Помните капитана Кольцова из фильма «Адъютант его Превосходительства»? – Рассказывает Владимир. - Это – про Романова. Прекрасный человек, благородный, офицер, интеллигент. Какая стать, выправка, спортивный был! Один подчиненный подполковник не выполнил его указание. Люди погибли. Фамилию называть не буду, этот подполковник – замечательный человек. Другой бы начальник его просто растерзал. Романов его вызвал, сидит и минуту молчит. Потом говорит: «Вы взяли на себя большой грех. Подумайте. А о наказании мы потом поговорим». Идет война, берем Самашки. А этому подполковнику еще воевать».
Джой
В январе 2000 года наши войска подходили к Грозному. Во время штурма Владимир попал в госпиталь в Моздоке с сильной простудой. Раненых было много, палаты были забиты битком – по 20-30 человек в каждой. Бойцы лежали в два яруса. Запах стоял тяжелый – раны гноились. Каждый вечер после ужина Владимир пел для ребят. Во время концерта к нему обратились два парня с костылями, раненные в ноги: «Нас было три друга с одного поселка из Сибири по контракту». Они участвовали в штурме Грозного вместе с овчарками, привезенными из дома.
«Друг, - говорят, - у нас погиб». Один все это рассказывал Володе, а второй плакал.
- Снайпера били со страшной силой. Смертельно ранило нашего товарища. Собака натянула поводок, отцепить ее было нельзя: головы не поднять – так снайпера круто бьют. И по собаке стреляют. А та выскочит из-за укрытия, разгонится, и вновь пятится – пытается хозяина вытащить из-под огня. Не хозяина, товарища, если по-человечески говорить. Дергалась собака, крутилась. Мальчишку со снайперкой подозвали, чтобы перестрелил поводок. У него ничего не получилось. Метров со ста это не просто, тем более, что поводок все время дергался, собака металась. Потом Джой (так звали собаку), кровь почувствовал. Такие собаки все понимают: что такое выстрелы, что такое смерть. Джой вышел из-за укрытия и пошел на пулю, на верную смерть. По собаке выстрелил снайпер. Пес перевернулся, оставляя широкий кровавый след, прополз последние метры вдоль тела погибшего хозяина, возле его головы приподнялся на передних лапах, и умер, положив лапы на грудь друга.
Володя в течение часа написал песню, записал кассету и подарил ее кинологам. На следующий день после завтрака он пытался найти этих ребят, но узнал, что они улетели в Новосибирск. А песня… видела, как слушают ее прошедшие Чечню офицеры. Говорят, настоящие мужчины не плачут?
Это пахнет в доме стряпней, мать печет пироги.
Снежный ком голубой с будки Джоя свисает.
Терпеливо мать ждет возвращенья домой –
Сына с Джоем она будто вечность встречает.
Возвращение
4 марта Владимир возвращался домой вместе с остатками попавшего в засаду в Старых Промыслах Сергиевопосадского OМОНа. «Подстава, я считаю, была капитальная», – говорит Володя. В живых осталось всего 16 человек, многие тяжело ранены. Все вокруг было заставлено носилками. Рядом на носилках лежал под капельницей омоновец лет 30-ти, лишившийся обеих ног. «Представляете, радуешься возвращению, а тут такое. С каким чувством мы возвращались? Спускаешься с трапа, вдыхаешь глубоко воздух и говоришь себе: «Ну, все, я живой!». Душа такая - нараспашку. Все тебе нравится, когда в машине едешь домой, кругом все так здорово, все люди – такие хорошие. Пока через неделю на землю не опустишься. И думаешь, люди, что вы ругаетесь? Ведь самое прекрасное – просто жить. А вы ссоритесь из-за какого-то пустяка. Вспомнишь этот Сергиевопосадский ОМОН, боже мой. Ведь мы с руками, с ногами возвращаемся. Счастье какое! По возвращению меня встретил водитель на УАЗике. А я – просто зашкаленный, говорю ему: «Останавливай». Не у своего подъезда, у другого. Я жил в милицейском общежитии тогда, квартиры не было. Я ее 8 лет ждал. Беру свой чемодан, гитару, спальный мешок, поднимаюсь на 10-й этаж. Думаю, ничего себе, стены покрасили в другой цвет. А раньше такое все обшарпанное было. Подхожу к своей квартире – номер не тот. Оказался в соседнем подъезде. А жена с дочкой в окно смотрели. Видели, как машина приехала. Подумали, кто-то приехал из Чечни в соседний подъезд».
Сойдем на остановке, капитан…
Хорошо, если тебя дома ждут. Ждут не всех. И не всем есть куда возвращаться.
«Ехал выступать на радиостанцию «Славянка», - рассказывает Володя, - Заскочил в трамвай и увидел знакомого капитана. Тот предложил зайти в бар, поговорить, через час он должен был уехать. Отвечаю: «Брат, не могу, меня столько людей ждет, мне столько им надо сказать в прямом эфире». У него было ранение, отлежал в госпитале, а когда пришел домой, застал жену с другим. Ни дома. Ни жены. Выглядел он так - бледный, не в своей тарелке, еле узнал. Собирался он в Белоруссию к матери, в село, дом поднимать. Вечером возвращался я домой через лесок, люди думали – странный человек, что-то бормочет, в блокнот на ходу записывает, а я написал песню:
Ну что, браток, рассказывай, как там. Я ж на гражданку списан по раненью.
Мундир оставил. Холодно плечам. Живу бомжом по высшему веленью.
Не сладко нам. Нелегкая судьба. Какая может быть сегодня вера?
Где за спиной стоит одна беда. И нет той славы, чести офицера.
«Честь есть, - продолжает Владимир. - Она у нас внутри. Но нет такой, как надо бы, чтобы достойно встречали тех, кто оттуда вернулся».
Горький остаток
«Вторая война – другая, – размышляет Владимир. – Даже пресса о ней заговорила как об освободительной: чеченские боевики напали на Дагестан. Правительство платит «боевые». Пошли более подготовленные контрактники. Почему? Им хочется воевать и погибнуть? Нет. Безденежность. Безработица. Все это заставило мужиков одевать форму. Платили не плохо. Контрактнику – 800 с лишним в сутки, мне как офицеру – 950 рублей. Плюс командировочные. Мы все свое получили сполна. Но было и другое. Я добивался полгода, чтобы одному солдату выплатили эти деньги. Бывало так, что в воинской части денег не было. На контроле выплата «боевых» не держалась. Правительству было видимо наплевать. Сейчас, кажется, всем выплатили, вопрос решился потому, что года 2-3 назад бунт поднялся: в Ростове - на- Дону контрактники не могли получить деньги. И не только там. Стало больше проверенных военных, ходивших туда по несколько раз.
Сейчас мы ощущаем, что государство нас не бросило. Мне кажется, что отпала надобность кричать. Газманов запел песни, связанные с войной. По телевизору это пошло. Это здорово. Стало радовать душу. Я уже не один, кто кричит об этом».
Но есть один сухой остаток. Тот, который в душе. О нем Владимир и говорить стал не сразу: «После первой войны нигде не говорилось ничего, молчание. И ребят тянуло к таким же, как они. Было боевое братство. То ли я перегорел, но мне показалось, после второй войны уже не было такого единения. Мы меньше стали встречаться, говорить об этом. Те, кто остались живы, получили деньги. Вроде бы немного отблагодарено. И теперь по радио поют про наших ребят. Вроде бы… ».
За этим «вроде бы» – и кома полковника Романова. И смерть по ошибке своих же. И глаза Сашка. И еще – того молоденького парнишки, что умер на глазах Владимира, они были цвета голубого чеченского неба.
Здесь, в миру, жизнь идет своим чередом. А для тех, кто прошел Чечню – она никогда не станет прежней, мирной. Они собираются уже реже. И многие дома, как говорит Владимир, наедине с собой, все чаще пьют горькую поодиночке…
---
Полковник Романов все еще не вышел из комы,
сейчас он - генерал.
