Яков Есепкин
Пергамские элегии
XVI
Тусклый бархат иль шелк пасторальный
Птиц тисненых виньетой смутит,
И некрополь Колона астральный
Выжжет розы и швей обольстит.
Зря хламиды влачили мессии,
Под одеждой таили огни,
Сад ответит за все литании,
Камень тверд, розовее они.
Что шумят содомитские ложи,
Не садовники ль ныне вольны,
Мы чурались шагреневой кожи
И скаймили изнанку весны.
Двух ворон указуем скитальцу,
Моль ореховый ядит пирог,
Пан востребует к перстному пальцу
Желть, не грезил какою Ван Гог.
Шумы в бежевом днесь перманенте,
От зерцал разлиются обло,
И принцессы о мертвом Винсенте
Тушью плачут манерно и зло.
XVII
Мы рейнвейны еще не допили,
Огнь лафитный не ввили в остье,
Свечки морные тщетно лепили
Нам фламандские швеи, Готье.
Ночь хрустальная бронзовой дщери
Не сирень ли златую дарит,
Муз шелками ловил Алигъери,
А и сам не по моде горит.
Ныне пламень становится млечным
Битым льдом, от помадных картен
Тлится шелк над зерцалом подсвечным,
Гобелены бегут веретен.
Сколь речет предающий, алеем,
Руфь иль Цинтия, с кровью замок
Будут помнить, цветущий Вифлеем
Поразит негострастный амок.
Выжгут Парки тиснение это,
Гипсом рты ядовитым забьют,
Содрогнется всещедрое лето,
Розы желтые всех овиют.
XVIII
Разлетятся цветочные осы,
Мгла черемухой вылепит грязь,
И в свое муаровые косы
Нощь вплетет нашу кровь, яко вязь.
Это цветие вешней сирени
Арамейские патины бьют,
Кипарисные тают шагрени,
В сих горящие тени снуют.
Подойдем ли еще к виноградам,
Ароматы всерайских капрей
И маньчжурий вдохнем ли, а садам
Не тлести, вспоминай их скорей.
С голубями садов неотцветных
Падший ангел и сходен, веди
Нас, Винсент, к алым хлебам изветных
Луговин желтоплодной тверди.
Мы ль прешли опустевшие залы
И остались в серебряной тьме,
Всё звучат и звучат мадригалы
На пирах о царевне Чуме.
XIX
Спрячут Золушек темные гробы,
Совиньоны в пирах допиют,
И явят сонмы чудищ утробы,
Где голодные мыши снуют.
Вечно кровью гнилою считались
Обрученные ведьмы в желти,
Наши требники всуе листались,
Как и тлеть, не умея цвести.
Берегись мертвых лядвий, Антоний,
Королева темна ли, светла,
Чернь скрывает фиол благовоний,
Волчьи губы усмешка свела.
Если роз иродицы страшатся,
Выжжем ими неречные рты,
Аще каддиши присно вершатся,
Пусть их мелы взрывают кроты.
Злой Щелкунчик превкусит медовый
Сладкий хлеб королевской весны,
И забьет всеблюститель садовый
Палой гнилью юдиц ложесны.
XX
Вот опять собрались фарисеи
Золотые тюльпаны красить,
Пурпур, Сад обезглавленный, сеи,
Разве пурпуром черм и гасить.
Правота лишь бывает посмертной,
Ждет актеров перманент свечной,
Об утварной свече экстравертной
Как обречь их юдоли иной.
Пух летит, се цветочники небы
Остраняют, сильфиды уснут,
И взыскуют пиитов на требы,
Сколь глагольные рифмы клянут.
Кто еще благозванцев полюбит,
Охмелели в архивах юнцы,
Всякий гений безсмертием убит,
Сокрепленны костями торцы.
Изваяний и мертвой скульптуры
Хватит вечности жадной вполне,
Чернокнижной ея верхотуры
Полыхают аллеи в огне.