Декабрьский снег кружился одержимо,
Что тот ребёнок, не хотел ложиться.
Голодная ворона ела хлеб.
И озиралась, шум да голоса
Её дразнили, самогоном пахло.
Седой мужик, отгоревавший вахту,
Дрожа душой, спешил себя спасать,
Друзья привычно хаяли Москву:
Зажрались мол, и "берегов не чуют".
Мат, разговоры довели пичугу,,
И, щёлкнуло в копеечном мозгу.
Под кучей перьев полыхнул пожар.
Двум неучатам, бывшим "в удалëнке",
Бежавшим мимо и орущим звонко
Пропела возмущëнно-дерзко - "кар!".
Уборщица, гордясь, несла свой МРОТ
Из вымытой коммерческой конторы.
Шёл по пятам злокозненно и скоро
От порошка зависимый урод.
С билборда улыбался новый мэр,
Сулил тепло, дороги и работу.
Он должностью был сильно озабочен
(Четыре пишем и один - в уме)
И всё что было - было от души.
Провинциально- по своим лекалам.
Из года в год здесь всякий вовлекался
В нелёгкую задачу скромно жить.
Настырничал, кружился снегопад.
Мужик в хб орал: "Прощайте, братья!"
День, словно фронтом призванный контрактник,
Вдаль уходил. И к вечеру пропал.