* * *
Светает. Спят улочки, проспекты, дома, площади, скверы, взрослые и дети. Дворники сметают с тротуаров грехи и радости ночи, повседневно раскачивая зыбкость тишины. Спят города, не спят милиция, пожарные, военные, шпионы, разведчики, художники, деревни…
Пастух в красной рубахе до колен, в лиловых шароварах, в кирзовых, видавших виды сапогах, щелкая кнутом и попыхивая папироской, гонит на луга пестрое стадо коров.
Успокаиваются мало помалу горластые петухи. Пушистый котенок на крыльце облизывается, поглядывая на паука, который, вальяжно поблескивая боками, повис между молодых веток черешни. Над гладью реки, словно парное молоко лениво висит дымка, поскрипывают в уключинах весла…
Гуляет пошаливая звуками эхо…
Рассохин, сделав несколько мазков по холсту, отложил в сторону кисть, потянулся. Небольшая тучка набежав, прикрыла на некоторое время робкое еще солнце.
«Вот так и ты тогда, набросив небрежно шаль, ни сказав, ни слова на прощанье, ни удостоив взглядом эскиз, выпорхнув в дверь, села в пролетку, ручкой в белой перчатке прикоснулась к плечу кучера: «трогай» и…»
-Господи, Стас», - произнес Рассохин, - какая пролетка? Двадцать первый век на дворе…. Подошел к колодцу, бросив в сужающуюся глубину ведро, посмотрел, как оно, утопая, наполняется. Вытащив его, грохоча цепью, с замиранием, облился с головы до ног. - Хорошо, черт возьми, - выпив остаток студеной воды, поднялся на веранду. Скрипнули ступеньки, чиркнула зажигалка…
Хорошо то, что хорошо кончается. Большинство людей способны вспомнить свой первый поцелуй. Я помню без напряга тот откровенный день. Я отношусь к большинству. Плохо это или не очень? Наверное, не очень хорошо. Впрочем, не знаю…
Думаю с чего начать беседу- разговор…
Хожу по комнатам, бросаюсь в подушки на кровать. Встаю, топчусь у выхода, у входа…
Курю « Альянс» - табак дешевый и не очень крепкий. Смотрюсь в прихожей в зеркала…
Сажусь за стол. Включаю яркий свет… передо мной листы бумаги…холст…
Если есть они о, боги- наставники, советчики, друзья, пусть скажут шепотом, чтоб слышал только я, с чего начать беседу-разговор. Как соприкоснуться с теми, кто пожелают мои слова услышать и понять, как жил я, думал, тосковал и радовался миру, который создал сам для тебя, для вас, для нас… в рифме, пусть неуклюжей, в прозе сентиментальной, а порой колючей и в изображеньях в профиль и в анфас…
Как соприкоснуться, чтобы не обидеть, приручить невольно, остаться рядом на века, чтоб было весело, спокойно, но не смешно, не больно…
Начну, пожалуй, с белого листа, потом увидим, надеюсь, куда нас приведет хитрюга рыжая лиса – своенравная попутчица судьба…
* * *
Мартовская стужа не заставила сидеть, скучая дома у телевизора. Еще не ныли кости на перемену погоды, еще хотелось и моглось. Старенький автобус «ЛАЗ», преодолев крутой и затяжной подъем, остановился. Распахнулись гармошки дверей и я, накинув капюшон, синей стеганой куртки из синтепона, заспешил по раскисшей от последнего снега и первой грязи тропинке к калитке в кирпичном заборе, за которым уютно спряталось несколько одноэтажных домиков. В одном из них жил закадычный студенческий друг Вовка Тарасенко. Он же Вовчик, Вуся, Кролик, Тарас. Кроликом величали Вовку за неутомимый и пылкий характер живчика во всем. В игре в футбол, когда он слету вбивал мяч под штангу, в игре на гитаре до кровавых мозолей под песни The Beatles. В танцах на студенческих вечерах под сопровождение группы нашего факультета «Станционные смотрители», в домашних посиделках под бурчание кассетного «Маяка» и под настоянную на грецких орехах самогонку с маринованными грибочками.
Окно его комнаты в тот вечер выглядело неприветливо темным. Походив вокруг да около и, постучав условленным сигналом, я понял, что нас не ждали. Обидно, досадно…
Присел на скамейку под кленом, которую мы притащили из парка на своих горбах пару лет назад, покурил прогорклую «Приму» и, взглянув на «Командирские часы» подаренные отцом с матерью по случаю двадцать первого года со дня появления на этот свет, поехал несолоно нахлебавши домой, само собой чертыхаясь.
Преддипломная практика завершилась пару дней назад, спешить в распахнутые двери альма-матер завтра особой нужды не было. Плюхнулся на узкую кровать и заснул богатырским сном. Разбудил тревожный звук телефона. Голос в трубке: « Приезжай под мачту. Тарас умер».
Тарас умер…
Под высоковольтной мачтой ЛЭП 110 КВ., – в пивной баре, который еще величали с подачи преподавателя высшей математики Баландина Евгения Николаевича, или попросту, но уважительно Бена, похожего на Дон – Кихота, - нашей пивной кафедрой, гудела толпа. За стойкой мерзли несколько друзей. Вовка Алимжанов налил треть стакана водки: - Пей.
Молча выпил, закусив вкрутую сваренным до синевы яйцом.
-Как это случилась?
- Вчера стужа была на улице. Они с Валеркой и Людмилой купили шампанского и спрятались в гараже. Замерзли. Вовчик завел «Жигули», ну и… Угорели одним словом. Петр Федорович, отец его проснулся ночью, слышит, машина где-то работает. Посмотрел на часы: почти четыре часа. Его словно током ударило: бегом к гаражу, а ворота изнутри заперты, двигатель работает. С соседями с трудом взломали запоры… Вовчик на руль голову уронил. Валерка с Людкой на заднем сидении.
«Скорая помощь» ехала часа три, хотя пешком дойти можно было за минут двадцать.
Приехали, когда уже рассвет забрезжил. Тарас еще дышал. А Валерка и Люда уже нет.
Откачивали его, откачивали…. Бесполезно. Врач «Скорой»: молодой парень, сказал, что даже если бы спасли, вряд ли он остался бы нормальным. Угарным газом мозг отравлен…
Открыли вторую бутылку, выпили…
- Пошли к нему. Может родителям помочь, чем нужно.
Понурив головы, зашагали рядком, клешами подметая дорожный мусор, не обращая, внимание, на сигналящий транспорт.
- Слышь, Алимжан, - ткнул друга в бок, - а ведь я вчера к нему, к Тарасу приходил. Разминулись.
- Да? – сплюнул Алимжан. – Считай, свезло тебе. А то бы и ты задохнулся.
Подошли к воротом и замялись, ощущая дрожь в коленках. Створки неожиданно распахнулись: военный санитарный автобус медленно выехал навстречу. Через стекло заметили в черном платке мать Вовчика,- Наталью Павловну, отца и еще несколько пассажиров.
- Наверное, в морг поехали, - обронил кто-то.
В морг… Вовка в морге… Тарас умер, и больше я его не увижу…
Увидел. Маленькой комната… гроб у окна. Черными нитками сшиты веки. Руки на груди под кружевами. Порезы щек от бритвы. Черные мулявинские усы… Стон матери: - И ты пришел, Стасик. Проходи, проходи…
Три гроба сквозь толпы людей пронесли на руках к главному корпусу института, по полозьям засунули в катафалки. Голова Вовчика качнулась безвольно.
-Бедный Кролик, - сжимая шапку, вымолвила его подруга и уткнулась мне в грудь.
На Северном кладбище, скользя по глине, поставили гробы у зияющих могил. Несколько речей, стук молотков, удары пульса в висках. Тарас умер.
На поминках слезы текли прямо в борщ. Соседки на кухне гремели посудой. Люди, сменяя друг друга за столами, молча чокались, вставали, прощались с родственниками, говоря привычное: «крепитесь, думайте о себе, его уже не вернуть».
Его уже не вернуть. Алимжану неожиданно стало не по себе: заломило в груди. Уложили на диван, вызвали «Скорую». В этот раз приехали быстро. Нервный стресс. Жить будет. Захватив несколько бутылок водки, врачи уехали. Жить будет. Надо жить. Жить, но как жить теперь без Тараса, без Вовчика, Вуси, Кролика. Нервный стресс.
Выбраться из кошмара заставила трудотерапия: подготовка к защите дипломной работы. Близился май. Сороковины со дня кончины… Мать Вовки и отец уже меньше плакали. Иногда их состарившиеся не к сроку лица осветлялись улыбкой, от услышанных от нас рассказов о сыне. Наталья Павловна вздохнув, спросила наклонившись: « Он, наверное, и с девушкой то не успел побыть ни разу?»
-Вовчик не успел? Что Вы.. Еще как успел. Он же…
Чуть не вырвалось вслух живчик.
-Вот и, слава Богу, - перекрестилась мать Тараса, - вот и хорошо, что успел. Жаль только внуков у нас теперь отец не будет, - заплакала, но быстро пришла в себя, вытерев глаза, - вы пейте, кушайте, ребята, кушайте.
Я посмотрел на портрет друга. Знакомые до боли черты. Рядом стакан водки… кусок хлеба поверх. Молча выпил. Пошел в его комнату. Рисунки Тараса: Маккартни, Леннон, Ринго… Мик Джагер. Пара в бальных костюмах кружится в вальсе. Серпантин, фейерверк. Рисовал к новому 1976 году.
Помянув, стало легче на душе.
Затем явилась ты о, незнакомка. Тебя привела в трехкомнатную квартиру на пятом этаже, которую, снимала у хозяйки Евгении Милаевой, двадцатипятилетней разведенной женщины, подружка Алимжана Лида с интересной фамилией Жинко.
-Познакомься Стас, это Ира. Мы вместе на подготовительных курсах в институте народного хозяйства занимаемся. Курносый носик, светлые волосы, ладная фигурка, загадочная улыбка и неожиданно низкий тембр голосовой: - Стас, пошли музыку послушаем.
Уединились в комнате отсутствующей Милаевой.
Нагнулась и хозяйски порылась в пластинках. Волосы прикрыли лицо, но разрез платья дивил подглядывающей в окно Вселенной и мне нежную грудь с небольшими сосками.
- Ватерлоо или,…- перехватив мой взгляд, взяла за руку, - станцуем?
Поставил пластинку на «Вегу», ощущая влажность собственных ладоней, вытер их незаметно о рубашку. – Станцуем!
Лидка, услышав музыку, заглянула: - О, как вы друг другу подходите, - подмигнув мне, а может Ирке, прикрыла дверь.
Танцевали , едва соприкасаясь. Молчали. Двадцать минут тишины под волшебную музыку.
-Мне пора. – Взглянула на тоненькие часики и, выбежав из комнаты, что-то шепнула Лидке на ухо и…
- Что стоишь? – толкнула меня Жинко, - догоняй.
Сбежал по ступенькам, увидел ее метрах в пятидесяти.
-Ира, подожди. Я тебя провожу.
Подставила локоток: - До трамвая.
- Еще только восемь вечера, может, быть погуляем? Сирень цветет…
- В другой раз ладно? Меня ждут дома.
Трамвай подошел некстати быстро. Помахала пальчиками. Улыбнулась.
Я, проводи ее, наверное, глупым взглядом, так как она несколько раз оборачивалась…
В гастрономе «Три поросенка», купил бутылку «Агдама».
- Верный ход, - обрадовался Алимжан, зубами срывая пробку.
- Стас, ты ей понравился. Знаешь, что шепнула? – подставила стакан Лидка.
-Что?
-Он славный.
- Хм. Слушай, Жинко, куда она так сорвалась то? На свидание? – усмехнулся Алимжан, поглядывая на меня.
- По секрету. Ей не проболтайтесь. У нее был недавно роман. Стас ты не волнуйся только. Был да сплыл. Так вот, у нее был роман с преподавателем. Он старше ее на десять лет. Ей восемнадцать, ему двадцать восемь. Ну и… Родители были недовольны. Отец у нее проректор Высшей партийной школы, мать – врач. Строгие нравы. А еще сестра у нее Валерия недавно разошлась с мужем, не захотела менять Барнаул на наш город. Так что…
- Комендантский час, короче говоря, - чокнулся я с Лидкой.
-Вроде того. Давайте на девятое мая, после парада встретимся и гульнем. Повод подходящий.
-У меня же диплом на носу.
- Да, ладно Стасик, ты же уже все почти нарисовал. Не становись букой, - ущипнула меня за бок захмелевшая Лидка, ты не такой, я знаю.
- Дай мне номер телефона Иры, - попросил я.
-Так ты даже телефон у нее не спросил?
- Не успел. Под впечатлением…
- Понравилась Ирка?
-Угу.
-Вот видишь, - улыбнулась Лида, - я с плохими девушками не вожусь, и друзьям не ….
-Не подкладываю, - хохотнул Алимжан, обнял подругу и они, покачиваясь, ушли в соседнюю комнату, откуда вскоре раздался ритмичный скрип кровати.
Девятого мая ожидать не было сил. Позвонил и, услышав знакомый голос, сказал:
-Привет, это я.
-Вам кого молодой человек?
- Мне? Быть может, я ошибся номером, если так, извинить прошу, но мне нужна Ирина.
-Сейчас я ее позову.
Спустя секунд тридцать:
-Алле.
- Ира, ну, наконец, то. Это Стас. Ничего, что побеспокоил?
- Нет-нет.
- Выходи, прошвырнемся.
-А ты где?
- За углом твоего дома из автомата звоню?
- Заходи.
- Да ну, неудобно как–то. Незваный гость хуже…
-Неудобно спать на потолке. И ты не Алимжан. Заходи. Квартира номер 61.
Первый этаж. Пыльный подъезд. Звоню. Открывает с папироской во рту, в майке на худом теле, симпатичный мужчина лет пятидесяти, из-за спины, которого выглядывает Ирина, из дальней комнаты молодая женщина, похожая на Ирину, только с темными кудряшками волос, из кухни – полная женщина. Смотрины. Этого мне еще не хватало для полного счастья. Здороваюсь, долго вытирая ноги о мокрую тряпку на входе.
-Проходи и не разувайся. – Отодвинув отца в сторону, тянет за рукав в свою комнатку Ирина. – Не смущайся. Присаживайся. Посмотри пока журналы. Я мигом.
Листаю журналы мод. Слышу за стенкой грохот посуды и шушуканье. На письменном столе под стеклом несколько фотографий: Ирина с классом – смешные косички, дерзкий взгляд абитуриентки. Ирина с подружкой. Где - то я эту мордашку видел…
Распахивается дверь: Ирина с подносом, на котором в вазочках салат с первыми овощами этого года: редиска, зеленый лучок и укропчик . На тарелках тонкие кружечки московской твердокопченой колбасы. Бутылка красного вина.
Помогаю поставить эти драгоценности на стол, поглядывая то на фото, то на Ирину, соображая, что моя Ирина симпатичней подружки. Моя Ирина, хм… Не рано ли губки раскатал?
-Наливай, Стас, что задумался.
Пьем, закусываем.
-Ира, два вопросика на засыпку.
-Давай, - вытерла губки салфеткой Ира, положив руки на коленки.
- Твоя сестра мне отвечала по телефону или мама?
-Сестра. Валерия.
-Обмишурился. Голоса похожи.
-Ничего. Бывает так часто. Разница у нас с ней несколько лет, а голоса в папу.
Каков второй вопрос?
Я постучал по фотке на столе: - Подружка твоя? В городе ее часто вижу. Симпатичная.
-Да. Одноклассница – Танюшка Толмачева. Все время в городе топчется, несмотря на то, что замужем.
- А муж как на это реагирует?
-А, по - моему им эта свадьба до одного места нужно была. На свадьбе Танька перед «Загсом» в «Волге» развалившись на заднем сидении, курит, сладкую водочку посасывает. А Сашка – без пяти минут муж с друзьями пиво хлыщет. Представляешь?
- С трудом. Но тебе верю.
- У них компания своя. Даже название придумали – «топтуны».
Я слушал ее голос, который звучал, касаясь клавиш моей души, посматривая на кончик ее носа с аккуратной и смешной впадинкой – овражком, отпивая «Саперави» и погружался в комфортное состояние сытости после тревожного месяца, из которого меня вывел стук в дверь. Валерия, заглянув в комнату, спросила: - Наелись ребята? Ирка неси посуду на кухню, нужно перемыть, пока вода идет. И вообще, пошли бы погулять, а то словно старички сидите и воркуете.
-Пойдем Стас?
- Ага, - ответил я, - пойдем, проветримся, однако.
-Стас, - усмехнулась Валерия, - ты в Сибири случайно не жил?
-А что?
-Сибиряки так говорят все время «ага», «однако».
- Нет, в Сибири пока побывать не пришлось. Пока не пришлось. Говорят, что красиво там. А Вы, Валерия жили в Сибири?
- В Барнауле она жила с мужем некоторое время, а потом разругались и развелись, - прикрыла за сестрой дверь Ира и, открыв шкаф, похвасталась, - смотри какие у меня джинсы. Нравятся?
Белые фирменные катоновые брючки мне понравились, чтобы не повторять «ага», ответил кивком.
- Отвернись, Стасик.
Я отошел к окну и услышал шорох одежд.
-Ну, как? – Ира стояла передо мной, уперев ручки в бока.
- Впечатляет и форма и содержание. Ну, ка… Stop taking. Ира там ниточка сзади…
- Держи ножницы, - портняжный инструмент без проблем удалил рудимент, но мне не хотелось убирать руки с талии девушки.
- А… не нравятся мне эти штаны. Ты льстишь Стас. Они мне велики и потом, белый цвет полнит, - надула губки Ирина и, спрятавшись за дверкой шкафа, сняла джинсы.
В отражении стекол буфета я увидел стройные ножки, аппетитную попку в белых ажурных трусиках.
-Не подглядывай.
-Ты как догадалась?
- Слышу твое дыхание.
- А я твое сердцебиение, - постучал я по дверке.
-Так мы идет гулять? Уже стемнело, - вынырнула из укрытия в ситцевом платье Ира, не отреагировав на мой посыл.
-В кино или потопчемся? – спросил я, подавая ей руку.
-Потопчемся, - ответила моя кукла Барби.
Топтались без цели долго, болтая о пустяках, устав, присели в парке на овальную лавочку в бетонной нише перед фонтанами с цветомузыкой.
-Это классная лавочка. С секретом, - наклонилась ко мне Ирина, - если сесть на один край и прошептать пару слов, то ты, к примеру, можешь услышать, что я сказала. Попробуем?
-Давай, - отодвинулся я на четыре метра.
- Готов? Слушай!- прошептала девушка.
Я услышал шелест губ: « Стас, ты читал Драйзера, «Американскую трагедию», «Гений?»
Признаться ее вопрос меня поразил. Я готов был услышать любую мимолетную фразу, но только не про знакомую мне фамилию прозаика, произведений которого я к стыду, не читал.
Она ждала ответ, прищурившись. Врать нет смысла. Завалю экзамен.
- Нет, Ира, не читал. Я люблю читать о художниках, музыкантах…
-Воинах, партизанах, свинопасах. - Достала сигарету Ирина.
Дал ей прикурить. Она, затянувшись, вымолвила: - Банкир, моя мечта. Вот поступлю на финансовый…
- И станешь Коробочкой, - вырвалось у меня.
Ира отодвинулась. Затем, вскочив, быстро зашагала прочь.
Я догнал ее.
- Отстань.
- Прости. Не хотел обидеть, - повернув ее к себе, увидел слезы, обнял и прикоснулся робко к губам, которые ответили мне сразу же. Не выпуская рук, опустились на скамейку. Ира умела классно целоваться, смею заметить. Ее язычок бесновался у меня во рту. Она, покусывая мне губы, смотрела широко открытыми глазами куда-то назад, в глубину ночного парка.
Проводил ее домой с сожаленьем. Она уже не дулась и не умничала. Расставаться в такую ночь не хотелось, но пришлось.
Месяц май приблизил День Победы. Иринка пришла в квартиру к Милаевой. Сев со мной рядом, чмокнула в щеку: - Налей квасу. Жарища сегодня.
За столом вовсю гулял праздник со слезами на глазах. По правую сторону от хозяйки сидел красавец болгарин Иван. По левую - плотный брюнет – Борис Френкель, одноклассник Жени. Алимжан с Лидой, Вовка Штепа с подругой Надей, ужасно похожей внешне на Анну Герман. Много пили, много закусывали, благо было чем. Вареные раки, копченые лещи, пиво и катализатор веселья - водка «коленвал» делали свое дело. Говорили невпопад, стараясь перекричать музыку и шарканье танцующих пар по свежевыкрашенному в темно – коричневый цвет полу.
- Это Женька Френкеля приобщила к ремонту. Он ради нее на все готов пойти. Нравится Женька ему, - сообщила Лидка, падая на стул.
- А Иван? – спросила, поддевая вилкой кусочек колбаски, Ира.
Жинко наклонилась к ней и что-то прошептала на ухо. Ира выслушав, рассмеялась.
- Девчоночьи тайны? – положил под столом руку на коленку Лидке Алимжан.
- Ага, - не могла никак успокоиться Ира, едва сдерживая смех.
-Короче, - начала Лидка.
- Лида!- пробасила Ира.
- А что? Свои же люди. Короче Женька любит, когда мужик не кончает подольше или вовсе не кончает при половом акте. А Боря… слабак… раз… два и пшик… сдувается, как мячик проколотый. А вот Иван тот удовлетворяет Женьку по полной программе. Как приходит в гости, так Женька на крыльях летает. А что творится за дверями ее комнаты, так это вообще не передать. Мы в такие дни разбегаемся кто куда, что бы не нервировать себя…
- А Милаев, муж ее? – уточнила Ира, - как в этом плане был ?
-В том – то и дело, что был. Он же алкоголик. Добухался, что не стоит у него член.
Вот Женька его и поперла на фиг. Кому такой муженек нужен то?
- Да, парень красивый этот Милаев, Стас. Видела его, как - то. На Делона чем-то смахивает и фигура ладная. И вот такая печаль с человеком случилась.
Я поперхнулся от всего услышанного костью от леща.
Алимжан застучав по моей спине, протянул корку хлеба и бутылку жигулевского: - Глотай и запивай. Проскочит.
-Ага, спасибо, друг. Уже проскочило.
Штепа, сняв со стенки гитару, тронул струны: « Соловьи, над полем боя соловьи. Как будто не было, и нет войны. Нет войны…»
За столом притихли. У меня пробежали мурашки по спине. Эту песню они всегда исполняли вместе с Вовкой Тарасенко. Исполняли вместе…
Теперь же мы слушали, переглядываясь, знакомые слова и грустили откровенно, не стесняясь, слез.
Один Иван не понимал, что происходит, поэтому углубился в тщательное выискивание косточек в рыбьем хвосте.
Штепа ладонью успокоил струны, мы, поднявшись, молча выпили за ушедших, стараясь водкой успокоить боль в душах.
- Да, жаль Штепа, что ты отказался от предложения петь в Москонцерте, - вздохнула Милаева, - если бы не твоя мама, смотрели бы на тебя сейчас по телевизору и радовались. Такой талант и в провинции чахнет.
Штепа закурил «Беломор» и вышел на балкон.
Надя обняла его и они, спустя несколько минут, попрощавшись, поехали к ней домой.
-Пойдем и мы, - глядя на Милаеву и Ивана, которые целовались, шепнула Ира.
Нас опередил Боря Френкель: выпив стопку водки, вытер потное лицо и, не попрощавшись, хлопнул дверью, так, что Лидка вздрогнула и чуть не свалилась с худых коленок Алимжана. – Придурок. Махнула нам рукой и потащила любовника в свою комнату.
-Вот и день утихает, - спустившись с крыльца, сказала задумчиво Ирина, - а жаль.
Машины изредка тревожили ночную тишину. Из окна напротив раздалось: «Говорят, что некрасиво, некрасиво отбивать девчонок у друзей своих…»
-«Алешкина любовь», обожаю, - присела на лавочку Ирина.
Я нарвал большой букет сирени: - Это тебе!
Ирина поднялась и, сделав книксен, поцеловала меня в губы так, что у меня зашумела и без этого уже хмельная голова.
Стали видеться реже: у нее вступительные экзамены, у меня последние шаги на пути к защите дипломной работы. Перезваниваясь, намечали встречи, но они не случались.
Однажды нам повезло: повод был, и карты легли удачно. Последний звонок в институте решили отметить в тесной компании в ресторане « Тихий причал». В складчину заказали столик у края небольшой эстрады. Танцевали, шутили, пили…
Я заметил, что Ирина постоянно подливает мне водку в рюмку, чтобы она не пустовала. Заметил, но выводов не сделал даже после того, как, попытавшись пригласить девушку на танец, под смех зала, оказался на полу. Странное состояние: мозг соображает, но ноги словно чужие, не хотят повиноваться. Алимжан помог мне подняться и проводил в туалет.
- Стас, она же тебя спаивает, ты, что этого не замечаешь?
- Все путем, старина. Я в норме…
Официант принес счет. Мы переглянулись удивленно…
Штепа присвистнул. Ирка, усмехнувшись, поднялась и, взяв Лидку под руку, пошла на выход.
-Шеф, - подозвал я официанта щелчком пальцев, - часы возьми в залог до завтра.
Тот, покрутив мои « командирские», снисходительно и понимающе кивнул и мы под «семь сорок», раздвигая толпу, вышли на душную улицу. Я попытался взять Ирину под руку, но она, уклонившись, сказала: - Нужна прогулка – передышка. Некоторым она, возможно, будет полезна. Алимжан в обнимку с Лидой шел чуть сбоку. Меня под белы ручки взял Штепа и его Надежда. Ирина шла, впереди насвистывая болеро Равеля.
Освещение еле мерцающих ночных фонарей скрадывало мое неловкое состояние. Я, спотыкаясь, пытался вырваться из дружеских рук и рвануть в преследование за своей дамой, которая неожиданно остановилась перед глубокой траншеей, через которую строители перебросили шаткий мостик из плохо сбитых гнилых досок.
Воспользовавшись тем, что Штепа прикуривая, ослабил хватку моей руки, я, сделав несколько шагов, оказался возле Ирины. Взял ее за руку и потянул на мостик. Она слегка толкнула меня в грудь. Увидел штыри арматуры… Услышал визг Лидки… Почувствовал, что кто-то схватил меня за ворот рубашки и потащил наверх… Треск материи…
- Бог мой, - трезвея на секунду, взглянул я в хищную пасть канавы, поднялся, отряхнув брюки. Надежда держала в руках воротник. – Дай я тебя расцелую, моя спасительница.
-Ну-ну. Ерунда. Ехал бы ты домой Стас, - вытерла мое лицо Надя, а ты Ира, хороша подруга. Зачем же так?
- Захочу, Рассохин будет спать у меня под окнами на лавочке. Захочу он… - фыркнула недовольно Ирина и, выбежав на дорогу, взяла такси.
-Что это с ней сегодня? – Штепа спросил у Лиды.
- Не знаю, - потупив взгляд, ответила Жинко, затем попросила Алимжана, - помоги Стасу домой добраться. Все равно вечер испорчен.
Алимжан с нескрываемым разочарованием усадил меня в такси, и сев рядом опустил стекло до упора. Водитель, услышав адрес, погнал «Волгу» по проспекту на север.
Машина, скрипя шинами и тормозными колодками, вписывалась то в один поворот, то в другой. Меня бросало то на дверку, то на Алимжана. Мелькнула мысль: «Штормит что ли?» Нащупал мизинцем ручку на двери. Машина в который раз накренилась. Порыв ветра… мат водителя: « Едрены, батоны, в корень плоскогубцы. Нажрутся, а потом в такси лезут»… Перед глазами черный асфальт и искры…
- Ты живой Стас?
-А? Полет нормальный. Командир не ругайся. Бывает.
- И на «е» бывает, и на «о» бывает. Пристегни ремни и не дергайся, - обнял меня за шею Алимжан.
Утром сидим с ним в тени тополиной аллеи. Холодное пиво едва помогает восстановиться…
- Стас, что ты с этой Иркой нянчишься? Вздрючил бы ее по самое не хочу, - сплюнул тугую слюну Алимжан, - смотри вон Лидка, словно шелковая. А эта…
- Не бурчи, друг гасконец и так чайник разваливается на части. Не врублюсь я и сам что-то. Все было нормально и вдруг.
- Ты хоть помнишь вчерашний вечер?
- Если по правде, - смутно.
- Если захочу, Стас будет на лавочке под моим окном ночевать, - скопировал голос Ирины Алимжан и констатировал, - маленькая блядь.
- Не понял? – навис я над ним, - подробней плииз.
- Лидка из деревни вернется, у нее расспроси подробности. Похмелился?
- С тобой похмелишься…
- Пошли по домам. Отоспимся, а вечером на старом месте встречаемся.
- Ты прав! Через два дня защита, а я никакой…
Защита прошла на «ура». Пять баллов, но на душе кошки скребут. Вечером у дома Милаевой с полной сеткой закуси и выпивки ждем с Алимжаном Лидку. Сначала показывается ее длинный носик, а вот и она Жинко: радостно бросается на шею Алимжана с высоких ступенек. За ней с паузой в пару секунд выпархивает Ирка. Увидев меня, целует в щеку: - Поздравляю сибиряк с отличной оценкой.
-Ребята пошли в детский садик посидим за столиком, я из деревни сметану привезла крестьянскую, колбаску копченую домашнюю.
Намазываем сметану на хлеб словно масло, запиваем коньяком. Темно… шныряют, рассекая воздух крыльями, летучие мыши. Алимжан усаживает Лидку на колени. Она шепчет мне: - посади Ирку и ты на колени, что комплексуешь?
Не отвечаю, только прикасаюсь к Ирке. Она вздрагивает и опускает бретельку лифчика. Ощущаю под рукой неожиданно мягкую грудь с нежным соском. Целую Ирку в пухлые губы. Чувствую ее руку у себя на груди. Сажусь удобней. Ирка расстегивает змейку брюк, которые сшил мне незадолго до смерти Тарас. Она гладит мне живот.
Шепчет на ухо: - У тебя животик, как у девушки. Ее пальцы оттягивают резинку трусов и прикасаются к напрягшемуся слегка члену, массируют яички …
Вскрикиваю,… Ирка поцарапала острыми ногтями мне кожу…
- Что там у вас? – облизываясь, уточняет Лидка.
- Крыса пробежала, наверное, - хохочет Алимжан.
Ирка отстраняется на миг, а затем прикасается губами к моему пенису, оттягивает крайнюю плоть и язычком начинает совершать круговые движения. Вздрагиваю,… раздвигаю ей ноги и…
- Мне пора, - она, вскакивая, забирает со стола сигареты и зажигалку, запихивает их в сумочку.
Застегиваю брюки: - Я тебя провожу. Пойдем в домик на куриных ножках, в нем есть лавочка удобная.
- Там мочой воняет и собаки насрали. Не пойду. Не провожай. На такси доеду.
-Вот облом, так облом, - сокрушается Алимжан. – я тебе говорил Стас, что она…
- Лида, - перебиваю его, - ты мне скажи подруга, ну что ей нужно, а? Играет или это ее кредо поиздеваться ?
- Да, динамовка она, Стас и блядь, - не унимается Алимжан.
- Знаешь, Стас, блядь не блядь, но у каждой из девушки должен быть выбор из нескольких вариантов.
- И у тебя? – грозно спрашивает у подруги Алимжан.
- У всех. Вот и она тебя сравнивает с Аркадием, - говорит Лидка.
- Что еще за Аркадий? – повисает в воздухе мой вопрос.- У него, что в штанах кувалда? Ей нужен молотобоец? Этой сопле восемнадцатилетней?
-Она говорила мне, что ты ей нравишься, но тебе же скоро уезжать по распределению. А нам учиться здесь. Вот она и мечется между тобой и Аркашей Мовсесяном.
-Так он еще и армянин? – возмущается Алимжан, - вот сука, Ирка.
-Допустим Алимжанчик, ты тоже не русский, - возражает Лидка.
- Но не армяшка же? Давай выпьем Стас, и забей ты на нее болт на эту Ирку. Найдем тебе другую девчонку.
Пью коньяк, прощаюсь: - Спасибо, Лида. Раньше нужно было мне обо всем рассказать.
- Нравится она тебе? – подходит ко мне Лида.
- Что скрывать? Нравится.
- Я с ней поговорю!
- Не смей! - кричит на нее Алимжан, - пусть катится…
- Пожалуй, я покачусь, куда нибудь подальше, - чешу затылок, к примеру, в Сибирь.
- Хорошо подумал, что сказал? – хмыкает Алимжан, - из-за этой прошмандовки в Сибирь?
- Пока ребята. Отдыхайте. У вас своя свадьба. У нас, вернее, у меня своя…
Терплю дней двадцать. Не звоню, стараюсь о ней не думать. Не получается. Думаю. Звоню. Соглашается на встречу. Приглашает к себе домой. Тщательно бреюсь, брызгаюсь одеколоном. Вот и знакомый дом, вот знакомый подъезд. Жму на звонок. Долго по ту сторону ни звука. Затем дверь настежь: - А это ты…
-Мне уйти?
-Проходи, коль пришел.
Захожу в ее комнату. На стуле укрытый простыней сидит кучерявый парень. Вокруг него на ковре валяются стриженые рыжие волосы.
Ирка ему улыбаясь: - У нас тут парикмахерская. Это Аркадий. Познакомьтесь.
Не протягивая руки, молча сажусь на диван.
Ирка: - Фу, Стас, это ты надушился так, что дышать нечем?
Открывает настежь окно.
Аркаша берет ее за руку, целует ладонь: - Я пойду, пожалуй.
- Если хочешь, иди, - фыркает недовольно Ирка. Проводив Мовсесяна, останавливается на пороге комнаты: - Ну и…
Смотрит глазками бойко.
- Слушай Ира, пойдем к Наде и Штепе в гости. Они приглашали на картошку жареную, - бормочу под нос, слыша, как внутри у меня все кипит от непонимания « за что и почему».
- Стас, ну что ты мнешься все. Мучаешься. Ты даже в гости пригласить меня как следует, не можешь. У тебя что, раньше девушек никогда не было? Молчишь. Опять молчишь?
-Почему не было. Была. Тоже, кстати Ириной звали. Сейчас в Москве живет. Замуж вышла.
-Вот и правильно сделала, что в Москву уехала и замуж вышла. – Села напротив меня на стул Ирина, закинув ногу за ногу. – Месяц как знакомы, а домой к себе ни разу не звал. Почему?
-Месяц это очень малый срок Ира, чтобы…
- Это малый срок? Ну, даешь. Девять месяцев, что ли ждать? Ты меня любишь Стас?
-Люблю Ира, - попытался ее обнять.
-Пусти.
Я прошелся из угла в угол, стараясь не смотреть ей в глаза, попросил: - Проводи меня.
Она, хмыкнув, затворила за мной дверь. Щелкнули замки, звякнула цепочка.
На перроне меня провожали все. Даже Женька Милаева пришла с маленьким букетом незабудок. Лидка чмокнула в щеку: - не исчезни там в своей Сибири, Стасик.
Я несколько раз обернулся ...
-Она не придет. Не жди. Она сказала, что ты ей нравишься…но
-Я это слышал сто раз, Лида от тебя. Я ей нравлюсь, а барахтается в койках она с другими. Так?
- Так, ну и ты же не звал ее замуж?
-Чтобы она как ее старшая сестра Валерия через месяц сбежала от меня? Все,… все ребята я поехал. Даст Бог, увидимся.
Спустя пару месяцев получаю письмо со строками: « Стас, ты хороший мальчик. А я, кажется, люблю Володю…»
Ей кажется, что она любит какого – то Володю и пишет об этом мне. Бррр.
Ну, что же напишу и я ей, к примеру, таким образом: « Ира, я тебя люблю. Если хочешь, все брошу здесь. Приеду и давай поженимся».
Писем больше я не получал. Спустя год родной город встретил отпускника – сибиряка с распростертыми объятиями. Запахи манили, запахи пьянили…Я, отвыкнув от суеты большого города, шарахался от машин, от топтунов.
Посидели « под мачтой» с Алимжаном и Штепой, помянули Тараса. Штепа женился на Наде. Лидка Жинко сделав аборт, сменила квартиру, затаилась.
-Что у тебя с Лидкой то произошло, Али? – плеснул я другу пивка.
- Замуж захотела.
- А ты?
-Предки на дыбы: она не татарка. Не допустим. Нашла коса на камень. Поцапались. Аборт сделала. Фиг с ней. У меня сейчас другая пассия. Пальчики оближешь.
-Ну –ну.
Пошли по тротуару, куда глаза глядят. А глаза глядели на другую сторону улицы, где на тротуаре под березой стояла знакомая фигура.
- Стас, ты что остановился?
- Идите, я догоню, - перебежал дорогу, - привет, Ира. Гуляешь? Как жизнь?
Похудевшая с кругами под глазами Ирина смотрела на меня так, как при первой встрече, пожалуй, как при первой.
-Стас пошли на концерт. У меня два билета есть. Дуэт Липси и солист Грэг Бонам.
- Стас, тебя ждать или нет? – окрикнул, нахмурившись Алимжан.
- Нет.
- А где твой муж Володя, Ира? – вопрос в лоб.
Короткий ответ: - Уехал.
Пробираемся сквозь ряды к своим местам. Зал полон. Люди сидят на ступеньках.
Парень с программкой тянет молоденькую девчушку за руку и спрашивает у меня: - Скажите, пожалуйста, где восьмой ряд, места тридцатое и место..
- Не знаем, – прерывает его Ирина, - не нужно опаздывать…
Жарко. Бегу в буфет. Покупаю эскимо.
- Спасибо, Стас.
- Ты похудела, но…
-Смотри на сцену, Рассохин.
Концерт, не смотря на рекламу, так себе. Грэг Бонам – кучерявый перезрелый бой с гитарой, спел несколько шлягеров для разогрева. Дуэт Липси – две симпатичные блондинки…. серебряные облегающие превосходные фигурки костюмы. Стиль диско.
Голоса не фонтан.
-Пошли отсюда Стас, - потянула меня за руку. - Жопами подергали бабенки и что? И это призеры Евровидения?
Присели на лавочку возле дома Ирины.
- Подожди Стас, сейчас я маме скажу, что пришла.
Подбежала к окну. Постучала.
Мать высунулась наружу: - Ты с кем это Ира?
- Это Стас Рассохин, мама.
- Ааа – протянула безучастно женщина.
-Стас дай закурить, - подняв высоко платье, опустилась рядом Ирина.
Затянулась: - голова закружилась, сто лет не курила, а у меня папа умер, Стас.
- Да ты что? Василий Тихонович? Прими соболезнование, Ира. Как же так? Еще не старый человек.
- Пятьдесят шесть лет ему было всего. Врачи… врачи… банальный гепатит у него был, а поставили диагноз – рак. Неправильно лечили. По знакомству.
Взял ее за руку. Не вырвалась.
-Так, где твой муж, Ира?
- Стас…
- Ладно. Умолкаю.
- Ты в отпуск приехал или насовсем? – затушила сигарету туфелькой и поднялась.
-Пока не решил. И там ничего уже не привлекает, но и здесь…
-Я пойду домой, Стас, - поправила мне воротник рубашки.
-Ира…
Захлопнула дверь, не обернувшись.
* * *
-Так, так, так, Рассохин, опять ночь провел с другой женщиной, - спустилась в кружевном прозрачном пеньюаре загорелая рыжеволосая женщина по крутой лестнице. – Показывай, показывай. Красивая дама. Лебединая шея, белая кожа, упругий животик. Наверное, не рожала? Села к Стасу на колени.
- Мадлен, рожала ли она, или нет, мне не ведомо сие, - усмехнулся Рассохин.
- Вот только взгляд у нее мне не очень нравится.
-Чем же, дорогая?
- Улыбка холодная, колючая и даже…
-Ты хочешь сказать – хищная?
- Вот – вот. Мастер точен в определении. Он знает, что задумал. Расчетливая улыбка светской львицы. Та, другая женщина, на таежной тропе, которую позавчера ты явил свету и мне, была помягче, добрее. Больше мне по духу. Искренне заявляю. Довольна. А с этой, что будем делать красоткой? Оставим у себя?
Рассохин, вздохнув, обнял Мадлен, прижался к ее груди.
-Стасик, борода колется, и поверни картину к стене, у меня такое впечатление, что эта дамочка подглядывает, хочет выйти из холста и присоединиться к нам с тобой.
Стас, пересадив жену в плетеное кресло, погладил ее по волосам. Подойдя к портрету, написал на листке бумаги: «Ир…» потом неторопливо исправил: «Незнакомка». Немного подумав, дополнил: «продается», скотчем прилепив, бумажку к раме, набросил на картину белую простынку, измазанную красками.
