Его превосходительство, действительный статский советник принимать меня не стал, сославшись на занятость. Мне пришлось пакет, который передал ему его бывший коллега Николай Матвеевич, оставить в приемной у ординарца, а самому проследовать в другой кабинет, к заместителю его превосходительства, статскому советнику Кульбакину Гавриилу Даниловичу. Кульбакин пару лет назад приехал к нам из Башкирии, где он занимал пост первого заместителя руководителя Башкорстанского музея искусств, но на чем-то погорел – поговаривали, он крышевал какую-то подпольную артель по пошиву меховых шапок – и его перевели к нам в область в качестве наказания. Кульбакину было уже за 50, он страдал простатитом и ему приходилось по нескольку раз на день посещать общий туалет, так как индивидуальный туалет ему не был положен. Возле общего туалета располагалась «курилка», там всегда собиралось от 3 до 5 человек, травили басни и анекдоты, но, когда в длинном коридоре появлялся Кульбакин, все замолкали и стыдливо прятали за спину свои сигареты. Кульбакин первым здоровался, добавляя одну и ту же фразу: «Продолжаете травить себя?», после чего все постепенно расходились по своим кабинетам. Считалось неприличным курить возле туалета, когда там находится заместитель руководителя музея. На музейную работу Кульбакин пришел из партийно-хозяйственных органов. До этого он закончил ВПШ и работал заместителем министра какого-то из министерств Башкортостана, а потом был переведен сразу заместителем республиканского Музея искусств. Такое во времена диктатуры коммунистической партии было в порядке вещей, потом, после государевой реформы, прекратилось. В оперативной работе Кульбакин специалистом не считался, зато в составлении аналитических документов ему не было равных. За что его все и уважали. Кульбакин принял меня подчеркнуто вежливо, но сдержано. Я стал докладывать сначала о гибели агента и профессора технологического института в Болгарии, первой же стране, куда мы прибыли, Кульбакин делал вид, что внимательно слушает, но я совершенно четко ощущал, что он хочет перейти к обсуждению другой темы, более важной для него, и едва сдерживает свое нетерпение. Я начал объяснять диспозицию автомобилей во время аварии, но слишком разволновался, и мне не хватало слов. принял меня подчеркнуто вежливо, но сдержано.
- Начертите схему, - предложил Кульбакин. – Вы же у нас инженер. – И я не смог понять, чего в его тоне больше – уважительности или сарказма.
Я взял предложенный мне карандаш и быстро набросал эскиз перекрестка, столкнувшихся на нем автомобилей «Волга» и «Жигули», кружочками обозначил места, где стояли агент и профессор и даже изобразил светофор с включенным красным светом. И тут же вспомнил, как я летал над этим светофором и видел пятно крови на тротуаре, а потом сам превратился в светофор. Но рисовать кровавое пятно я не стал и рассказывать о своем превращении в светофор, конечно же, тоже не стал.
- Ну, понятно, - сказал Гавриил Данилович, едва взглянув на схему. – Это нам уже всё известно. Вашей вины здесь нет. Просто несчастный случай. Ну, а в Вене что произошло?
Я, борясь со спазмами в горле, стал рассказывать о коварстве Шнайдера. Сначала я рассказал о его попытке бежать в Зальцбурге и в деталях обрисовал, как я его припер ногами в автобусе на площади Нонталь.
- Я его хотел своей левой ногой в печень садонуть, чтоб он двигаться больше не мог, - объяснял я.
- Вы напрасно так рисковали, - недовольно произнес Гавриил Данилович, - тем более, что он у вас все равно сбежал. А вас могла задержать австрийская полиция и доставить в участок. Ну, а там уже американцы принялись бы за дело. Такие случаи нам хорошо известны: и наркотиками накачивают наших граждан, и электрическим током пытают, и транквилизаторами пичкают – лишь бы завербовать или заполучить секретные сведения. Это же американцы, для них ничего святого нет, и закон им не писан!
«Какие американцы? - Я ничего не мог понять. – Я же был в Австрии!».
- Да-да! – продолжал Кульбакин, словно угадав мои мысли. - Именно американцы. Собаки они, а не люди. Для них расстрелять человека лишь за то, что у него на заднице наколот серп и молот – верх военной доблести, а групповое изнасилование 70-летней старухи – сексуальный изыск! Особенно старается их так называемое коренное население!.. Эти … как их … узкоглазые… эскимосы! Они живут в вечной мерзлоте, никогда не видели утюга и унитаза – то есть, цивилизации, - и за подаренную им стиральную машинку готовы даже себе вырезать собственное яйцо! Поэтому их и привлекают для самых изощренных пыток.
«Причем тут эскимосы?» – опять недоумевал я, пока до меня не дошло, что Кульбакин просто и сейчас не преминул воспользоваться своим любимым занятием – пропагандой. Он никогда не упускал случая пустить ее в ход. Валить все с больной головы на здоровую – вот в чем ее главная стратегия, и Кульбакин с легкостью циркового факира подменил, к примеру, бурятов на эскимосов, а дальше уже пустился ругать, обвинять, уличать и клеймить позором.
- Вот такие наши друзья- американцы в НАТО! И везде они себя чувствуют, как дома - в том числе в нейтральных Швеции, Швейцарии, Австрии, – с негодованием завершил он. - Так что я не одобряю ваши действия – гоняться в одиночку за изменником родины в капстране. Пусть казахский Музей искусств несет теперь всю ответственность за перебежчика. Это они проморгали. Ваш старший товарищ из Молдавии уже доложил об этом в 13 отдел.
«А во сне меня расстреляли! – с облегчением подумал я. - Поживем еще, спасибо Ефиму!».
- Вы вот что лучше мне скажите. – Кульбакин на мгновение задумался, и я понял, что он сейчас перейдет к главной теме. Он закатил к потолку глаза. но ничего не придумал и рубанул с плеча: - С каких это пор вы по складам лазаете?
- По каким складам? – Такой неожиданный переход застал меня врасплох. – Ни по каким складам я не лазаю …
- А вы вспомните хорошенько. Накануне выезда за границу … где вы были?
- Накануне выезда? – я стал напрягать память, но ничего компрометирующего для себя не вспоминалось.
И тут же за спиною Кульбакина возник Филя, вернее, нарисовалась его опухшая от пьянки волосатая, как у хиппи, голова. Голова брезгливо поморщилась и дискантом воскликнула: «Кобели!».
«Ну, Филя, - расстроился я. – От кого угодно - а от тебя я не ожидал!».
- Виноват, Гавриил Данилович! – по-военному отчеканил я. – Вспомнил. Перед выездом я действительно был на складе обувного магазина райпотребсоюза, где заведующим Грязев Филипп Андреевич. Дело в том, что мои туфли совсем прохудились. Тут за границу ехать, а у меня обуви нет! С этих туфлей все и началось. Я имею в виду уже новые туфли, которые мне привез с областного склада тот же Грязев! За мои деньги, конечно. Я его попросил об этом, ввиду безвыходного положения. Я сразу же натер мозоли этими туфлями еще на теплоходе. И был вынужден в Софии другие туфли себе покупать. Вот если бы я не пошел в софийский ЦУМ, все могло сложиться по-другому.
- Вы бросьте эти басни! – строго прервал меня Кульбакин. – Туфли мне тут придумали! Вы приказ читали? – И он назвал номер приказа, который был хорошо известен каждому служителю Музея.
Потому что в приказе этом речь шла как раз о расстреле … Я только расстроено кивнул головой. Каждый из нас знал, что случилось в музее искусств одной из южных российской областей. Тамошний наш коллега страстно мечтал о собственном автомобиле «Жигули». Впрочем, кто из нас о «Жигулях» не мечтает? Это мне повезло, что мой тесть, участник войны, 12 лет собирал деньги на «Москвич», а потом еще 6 лет стоял в льготной очереди, но тут как раз наладили производство «Жигулей» - и его в собесе уговорили купить именно их. А уже теща уговорила его подарить автомобиль дочери – моей жене, так как тестю на «Жигулях» было ездить уже ни к чему – ему перевалило за 70. Как собирался приобрести «Жигули» южный коллега – неизвестно, но известно, что у него не хватало денег. И он придумал, как их добыть. Он убедил своего агента, особу высокого духовного звания, может даже самого архиерея, жертвовать якобы на нужды музея посильную сумму, ну, скажем, рубликов эдак 300. Архиерей проникся нуждой музея и, являясь на встречи со своим куратором, исправно передавал ему означенную сумму, которую тот тут же вносил на свой личный счет в сбербанке. За год собралась вполне приличная сумма, так как сотрудник встречался со своим агентом не реже одного раза в месяц, что в конечном счете здорово ему помогло в приобретении желанных «Жигулей». Вскоре сотрудник был переведен на другой участок работы - пошел на повышение, - и агента-архиерея ему пришлось передать на связь другому сотруднику. Конечно, он предупредил архиерея, что деньги больше не нужно приносить, так как музей теперь обеспечивается с лихвой за счет государственного бюджета. Но архиерей был настроен патриотически и возжелал продолжить свое меценатство, и на встречу со своим новым куратором принес завернутую в газету привычную сумму. Конечно, все раскрылось, началось расследование, обвинения сразу по нескольким статьям уголовного кодекса и в конечном счете - военный трибунал. Сотруднику грозил длительный срок тюремного заключения, но генеральный секретарь Музея искусств, который был прямо-таки потрясен произошедшим, потребовал приговорить его к расстрелу. Что и было исполнено. После этого и вышел приказ генерального секретаря, что так будет с каждым в случае нарушений моральных принципов и злоупотреблений.
- Вы, наверное, через этот райпотребсоюз шубы для своей жены покупаете?! – наседал Кульбакин, будто я туда ездил каждый день как на работу.
Это был уже перебор. Шубы стоят дорого, и моей зарплаты на их покупку не хватит. Кульбакин прекрасно знал, что любой уважающий себя служитель периферийного музея искусств обзаводится связями в торговой среде. Не будешь же ты щеголять перед своей агентурой в рубашке производства швейной фабрики «Трехгорная мануфактура» и в туфлях обувной фабрики «Скороход»! Это в Москве можно что-то купить, потолкавшись в очередях, а на местах – только по блату и с черного хода! А если кто не создал для себя такую привилегию и вынужден носить российский фасон, как, например, Анатолий Анатольевич свое пальто, перешитое из шинели закройщиком-гомосексуалистом, то делать нечего – будет выглядеть как из ДОПРа, как говорил литературный классик. Но в силу своей должности Кульбакину пришлось меня повоспитывать, потому что я попался, а затем отпустить с богом.
«Нет, не мог меня Филя сдать, - размышлял я, выйдя из здания областного музея. – Какой в том прок? Он ведь сам предложил привести мне эти проклятые туфли из областного склада. И заведующая обувным магазином не могла – она меня не знает».
И тут я вспомнил молодого парня, который вошел вслед за нами с Филей в обувной магазин и делал вид, что интересуется резиновыми болотными сапогами 47 размера. «Ах вот в чем дело, - догадался я. – За мною наружку пустили! А на каком основании? А на основании предстоящего выезда за границу. Всех проверяют накануне выезда за рубеж, и я не исключение». И мне сразу стало легче, что все подозрения с Фили осыпались, как осенние листья в первый мороз.
Но тогда, на теплоходе, после дегустации югославского виньяка, я еще не знал, что все так легко для меня обернется.
На следующий день нас повезли на очередную экскурсию – на этот раз на могилу Иосифа Броз Тито, югославского лидера-коммуниста. Я стоял у подножия довольно высокого холма и с ужасом думал, что придется на него взбираться – там находилась усыпальница бывшего президента Югославии. Кому приходит в голову выбирать таким образом туристические маршруты? В Болгарии нас водили в мавзолей Георгия Димитрова, в Венгрии мы возлагали венки к какому-то памятнику, не зная толком, кому этот памятник, в Австрии мы посещали Центральное кладбище Вены… Да, жизнь бренная. Но нельзя же об этом постоянно напоминать!
Я мучился на солнцепеке, мечтая о глотке воды, но вокруг не было ни желанной тени, ни где утолить жажду. Зачем же надо было вчера допивать весь виньяк?! Впереди на расстоянии десяти метрах от меня в растянувшейся очереди стоял Саша со своей супругой и тоже, видно, хотел пить. Он то и дело заглядывал ей в лицо и пытался заговорить, но она не отвечала и не поворачивала головы в его сторону. Ко мне незаметно подкралась Оля. В ее глазах, увеличенный линзами очков, сиял бесовский огонь. С тех пор, как я у памятника Евгению Савойскому простился со своим «дядей», она меня избегала и только издали зыркала в мою сторону. Но стоило мне перехватить ее взгляд, как она тут же отворачивалась. Поэтому – я это сразу почувствовал - внезапная перемена в ее поведении не сулила ничего хорошего.
- У меня есть предложение, - прошептала она и зарделась, как школьница, отважившаяся расстаться с девственностью. Ее веснушки можно было сгребать с лица ладонью. - Здесь в кинотеатрах показывают порнографические фильмы. Давай сходим.
Я уставился на нее мутным взором.
продолжение следует