В Югославии я облачился в купленные у Марека Лейбзуна джинсы с лейблой и медалью «Суперпенис» и окончательно трансформировался в европейского человека. Если и были в отношении меня какие-то подозрения, - они окончательно развеялись. Какой же музейный будет ходить в джинсах с медалью «Суперпенис»? Дураки там в Музее, что ли? А перед этим мы с Сашей хорошенько напились. Сначала я, правда, проведал Клавдию Алексеевну, поскольку моя доверенная Вера Сергеевна, с которой я конспиративно встретился на явочном месте - орошаемой брызгами кормовой палубе, - рассказывая мне подробности бегства немца с площади Мехико-плац, сообщила, что с Клавдией Алексеевной, спустя несколько часов сделалось плохо, и она даже на время потеряла дар речи. Судовой врач, осмотрев ее, в задумчивости вертел головой и в замешательстве заметил, что в его практике такое впервые, чтобы в одной и той же каюте происходило прямо-таки паломничество несчастных случаев. Он неуверенно заговорил о полтергейсте, а покидая каюту, украдкой перекрестился. Я отправился к Клавдии Алексеевне с намерением ее успокоить и приободрить. Войдя, я нашел ее лежащей в постели с хлопочущей возле нее Верой Сергеевной, которая как раз поила ее теплым чаем.
- Представляешь, сама не могу стакан удержать, - причмокивая, с нервным смешком произнесла Клавдия Алексеевна, отстраняя от себя руку Веры Сергеевны. – Рука как будто не моя.
- Вам и покушать обязательно надо, - строго заметила моя доверенная. – Врач так говорит.
- Ай, врач! Нет у меня аппетита. Что же это за круиз такой попался! – сокрушалась Клавдия, и я не мог понять, почему она все время то ли чмокает, то ли посвистывает. – Я планировала через пару лет съездить руководителем в Венецию и на этом уже закончить свои туристические вояжи, потому что Венеция – всему делу венец!.. А похоже, уже мне венец. – И мелко захохотала, будто по полу покатился подшипниковый шарик.
Я почувствовал себя неловко и только тут заметил, что рот Клавдии Алексеевны слегка перекошен – левый уголок ниже правого. Вот откуда это причмокивание! И тут же вспомнил государя, явившегося ко мне во сне всего два дня назад. Это он предупреждал, что с Клавдией случится удар! Как тут не дивиться его ясновидению! Как не провозглашать здравицы в его честь и не слагать о нем оды! Повезло нам с государем, ох, как повезло! Гениален государь – тут и говорить нечего, вещает и во сне, и на яву! Слушаться его надо беспрекословно! Не зря бойкие старухи из отряда его поддержки взывают с экранов телевизоров: «Нашего государя – на правление всем миром!».
- И что теперь будет? - просюсюкала Клавдия. У нее получилось «сто типель путит».
Я вспомнил, что государь обещал меня расстрелять.
- Да что будет? За границу точно больше не поеду.
- А в Югославии уже никаких неприятностей не будет? – беспокойно глядя на меня, спросила Клавдия и даже приподнялась на локтях в постели.
- В Югославии могут украсть наших девушек, - сказал я задумчиво, вспоминая инструктаж руководителя областного музея.
- То есть, как украсть?! – взвизгнула Клавдия. В горле у нее заклокотало, и она повалилась навзничь на подушку.
- Хватит, Викентий Викторович! – сурово воскликнула доверенная Вера Сергеевна и схватила меня за руку. – Вы любого до инсульта доведете!
Я хотел ей напомнить, что нужно ко мне обращаться на «ты» - так требуют правила конспирации, - но только виновато улыбнулся, пробормотал извинения и поспешно покинул каюту.
Вот тогда, после экскурсии на кладбище погибшим воинам второй мировой войны, мы с Сашей и напились. Саша явился ко мне в каюту с 700 – граммовой бутылкой югославского виньяка, напитка, не имеющего аналогов в безмерном алкогольном многообразии. Употреблять его в девственном виде – деньги на ветер, потому что организм воспротивится и неминуемо возвратит его обратно. Его надо пипеткой добавлять в очень немногие коктейли – для оригинального послевкусия и амбре. Я уже имел горький опыт, когда мы, студенты первого курса, встречали Новый год в общежитии. Тогда Вова -Дуб раздобыл этот виньяк в морпорту и предупредил, что пить его будем только под бой курантов, так как напиток редкий, а Новый год, как известно, как встретишь, так и проживешь. Поэтому мы пили белую и красную шипучки, то же самое шампанское, только в четыре раза дешевле, своего рода, визитные карточки Одессы, потому что эти вина производятся и продаются только в Одессе, - и только после боя курантов перешли к Вовиному напитку. Что с нами случилось, - я рассказывать не стану, потому что вы можете утратить аппетит. Скажу только, что утром, когда мы очнулись, нам бросился в глаза не вчерашний праздничный стол, который теперь был завален грязными тарелками и стаканами, а потолок, еще вчера ровный и белоснежный, а сейчас загаженный какой-то грязно-бурой массой. И от этого потолка вся наша комната приобретала крайне непристойный вид. Сначала мы удивились, потом возмутились, потом обоснованно заподозрили, так как Вова-Дуб был очень здоровый и крепкий, и у него могло получиться.
-Да вы что! – стал божиться Вова. – У меня брандспойт, что-ли?! И это не то, что вы думаете. Это Мише вчера сделалось дурно, он стал грешить на кабачковую икру и хотел ее выбросить, но не попал.
Саша грохнул бутылкой о стол.
- Сербский коньяк! – восторженно объявил он. – Четыре бутылки мы с Тамарой купили. На наши деньги стоит чуть больше двух рублей. Считай – даром. Будем дома друзей угощать. Одну бутылку еле у жены выпросил. Представляешь, все магазины в Белграде закрыты по случаю 1 Мая! Никаких сувениров не смогли купить! Хорошо, что в переходе попался этот виньяк.
- Да, повезло, - сказал я угрюмо.
- Пил такой?
- Доводилось…
- Закусить есть чем?
- Ничего нету. Но это даже лучше, чтоб продукты зря не переводить.
- Я это предусмотрел, - живо заметил Саша, не обратив внимания на мои слова о продуктах, и вытащил из кармана лимон.
- Нож есть?
- Нет.
- Да что ж у тебя ничего нет! – И достал из кармана перочинный ножик. – Сахара тоже, конечно, нет?
- А у тебя и сахар в кармане?
- Нет, сахара в кармане у меня нет. Я хотел по-царски: тоненько режешь лимончик, обильно посыпаешь его сахаром и потребляешь в качестве закуски. Какой-то наш царь такое придумал, я где-то читал, не помню какой именно…
- Твой тезка, - сказал я.
- Александр? А какой? Их, кажется, три было.
- Третий. Миротворец. Или второй – Вешатель. Нет, все-таки третий. Он точно коньяк лимоном закусывал. Пикуль об этом писал.
- Это его революционеры бомбой взорвали? – равнодушно спросил Саша, примериваясь ножом к золотистой кожуре.
- Нет, предыдущего. Третий, кажется, своей смертью помер. Редкий случай для российских государей.
- Это точно, - согласился Саша. – У нас что не государь – обязательно или пристрелят, или задушат, или яду подсыпят.
«Где-то я уже это слышал», - звеняще отозвалось в моей голове, как это обычно бывает при дежа вю.
- Все, готово! – сказал Саша, любовно глядя на тонко нарезанные кружочки лимона. – Давай по первой…
Он на треть наполнил чайные стаканы, и я сразу ощутил забытый запах – резкий, щемящий, приторно-кислый. Мы чокнулись, и Саша, запрокинув голову, немедля влил себе в рот все содержимое стакана, а я пить не стал, решив насладиться эффектом. А, собственно, чем наслаждаться? Глаза у Саши сразу округлились и полезли из орбит, а щеки раздулись, будто он надувал ртом футбольный мяч. Он зажал себе рот ладонью и бросился к умывальнику.
- Ох, мать твою!.. – Его выворачивало в раковину. – Керосин налили, что ли?
- Это благородный напиток, не терпящий к себе пренебрежительного отношения, - сказал я менторским тоном. - Его надо пить, наслаждаясь, малыми дозами, а не косушками, как Александр третий!
- Ничего себе – «наслаждаясь»! – вытирал слезы Саша. - Что ж ты не предупредил? Сам-то не стал пить!
- Я пригубил, а теперь закусываю лимончиком, как Александр третий!
- Пошел он на хер, твой Александр третий! Я лимончик даже не успел понюхать! – Саша утирал воспылавшие губы тыльной стороной ладони. – Небось, Александр третий сербский коньяк не употреблял! Освободитель хренов!
- Освободителем был Александр второй, - поправил я, жуя лимонную корочку. – И он же – Вешатель.
- А разве так бывает, - удивился Саша и стал по капле капать в свой стакан, - чтоб одновременно и Освободитель, и Вешатель?
- Не бывает. Но в России бывает. Я бы даже сказал, что в России только так и бывает. В России государь - Освободитель, а в Европе и Америке он – Вешатель. Вот такой парадокс, понимаешь!
- Да плевать нам на Европу и тем более - на Америку! Мы сами всё решать будем!
Наверное, какая-то доля алкоголя все же проникла в его пищеварительный тракт. А там просочилась в кровь и достигла мозга. А, может, никакой алкоголь никуда и не проникал, а просто мировоззрение моего доверенного Александра – суть нашей железобетонной пропаганды, как говорил Петя Тестов.
- Безусловно, - сказал я твердо. – Только так и не иначе! Давай за это и выпьем!
- Но чтоб опять не блевануть, - твердо ответил и Саша.
Сербский коньяк обжег пищевод, но только слегка тронул нежные струны рвотного рефлекса.
- Вторая пошла, как теща под лед, - удовлетворенно произнес Саша, посасывая лимонный кружочек. - А ты знаешь, что в казахской группе какой-то немец драпанул? Изменил, сука, нашей родине!
- По-моему, об этом уже все знают, – ответил я и начал врать, как учили в Ташкентской школе: - Во-первых, не драпанул, а остался погостить у своего родственника. А во-вторых, погостит немного и вернется в свой родной Талды-Курган…
- А так разве можно? –удивился Саша и даже перестал жевать лимон.
Я скривился.
- Вообще-то, не желательно. Надо было тогда ехать по гостевой визе, а не по туристической. Но ничего страшного. Может, просто штраф заплатит …
- Но тебе же за это ничего не будет? У них там, в казахской группе, наверное, свой работник музея искусств имеется?
Я не успел ответить. В дверь постучали.
- Моя Томка, наверное, - испуганно вскрикнул Саша и схватился за бутылку. «Понятно, - подумал я. – Спёр бутылочку у жены, а мне впаривает, что сама презентовала!».
Но вошел турист нашей группы - молодой, симпатичный лицом, с бородкой клинышком, как у Чехова. «Стоматолог», - вспомнил я его анкетные данные из выездного дела. В руках у стоматолога был бумажный сверток.
- Прошу прощения, что нарушаю ваш отдых, - деликатно сказал стоматолог.
- А ничего ты не нарушаешь! – обрадовался Саша, что это не его жена. – Присоединяйся! Что там у тебя – закуска? А у нас югославский коньяк! Вещь!..
- Да нет, я, собственно, по другому делу. – Смутился стоматолог и развернул сверток. Там оказалось штук пять или шесть карманных часов на цепочке. Корпус часов был сделан «под бронзу» и на нем были выгравированы китайские или японские орнаменты. Стоматолог взял одну из «луковиц», открыл крышку – и каюта наполнилась звуками «Венского вальса».
- Где ты их взял? – удивился я.
- Выменяли у евреев на водку, - ответил стоматолог. – Две бутылки моих и две жены. У нас такие часы можно продать рублей по пятьдесят, думаю. Но я боюсь, что на таможне у нас их отберут. Возьмите парочку к себе. Я потом вам бесплатно протезирование сделаю.
Саша посмотрел на меня. Ему было любопытно, как я отреагирую на предложение мелкого контрабандиста.
- А если нас с этими часами поймают? – ответил я, испытывая с одной стороны внутреннее удовлетворение своей глубокой зашифровкой, а с другой – еле сдерживаемое раздражение. Тут уже три человека не вернутся на родину, а он о своей наживе беспокоится!
Я не собирался сообщать о зубном враче-контрабандисте. Провезет свои «луковицы» через границу - его счастье. Не провезет – компенсирует утраченную выгоду зубным протезированием у себя в больнице. Правда, за границу больше не поедет. Это уж факт.
В эту ночь меня опять расстреливали. Причем, на этот раз всерьез и окончательно. Отделение тех же красноармейцев в белом обмундировании и белых обмотках вывело меня со связанными за спиною руками за околицу какого-то села. Меня подвели к глубокому рву, вырытому поспешно и неаккуратно, на дне которого уже лежало множество мертвых тел в кровавых пятнах и с неестественно вывернутыми конечностями, и приказали стать на самом краю, чтобы от пронзившей меня пули я упал не на родную землю, а свалился в ров, и им не пришлось бы мое тело сбрасывать туда вручную. Я выполнил распоряжение и стал на самом краю, не ощущая под пятками земной опоры. Не то что от пули – от дуновения ветра я мог свалиться в этот ров и остаться там навеки. Потому что выбраться наружу у меня уже не было ни сил, ни желания. Но я не хотел туда падать живым, а ждал пули. Пуля наверняка оборвет мою жизнь, а простое падение наверняка ее продлит, неизвестно насколько, и это будет уже не жизнь, а бесконечный ужас и страдание. Я стоял и равнодушно гадал – куда влетит смертельный залп: в грудь, в сердце, в голову? Безразлично. Лишь бы сразу и быстро.
А перед казнью меня допросили. Сначала меня заставили раздеться догола, и какие-то два типа в грязной и оборванной гражданской одежде, от которых несло самогонным перегаром, своими потными лапами хватали меня за руки и ноги и выкручивали их в разные стороны. А один из них даже раздвинул мои ягодицы. Потом они закончили досмотр и один из них доложил следователю, что уличительных улик не выявлено. Он так и сказал – «уличительных улик».
- Но сволочь, нутром чую, - добавил он.
Следователь в ранге коллежского асессора, исподлобья наблюдавшей за всей этой процедурой, кивком головы указал мне на стул возле стола, за которым он восседал, по-хозяйски упираясь локтями.
- Ты же русский, мать твою!..- сказал следователь.
- На 25 процентов, - ответил я.
- Как это? – не понял следователь.
- Дед русский, - ответил я, - у отца его мать, моя бабушка, была украинка, следовательно, отец только на 50 процентов русский, а моя мать- тоже украинка. Следовательно, я на 25 процентов русский. Простая арифметика.
- Причем тут арифметика! – повысил голос следователь и сжал кулаки. На нижних фалангах пальцев его левой руки, где обычно малахольные юнцы накалывают имена своих возлюбленных, – Таня, Лена, Валя, - я разглядел только четырежды наколотую букву Z латинского алфавита.
- А зачем вам столько «Z» на руке? – невольно вырвалось у меня.
- А ты что, не знаешь?
- Нет.
- Z — это значит «Зондеркоманда». Слышал о такой?
- Конечно. Во время второй мировой войны в нацистской Германии зондеркоманды занимались истреблением мирного населения, в основном, евреев.
- Причем тут нацистская Германия? – еще сильнее повысил голос следователь. – Зондеркоманды созданы на Руси по секретному указанию нашего государя Александра второго! Нацистов тогда еще и в помине не было! Ты слышал о «Эмском указе» государя?
- Нет, не слышал.
- То-то и оно. Не знаешь, а вякаешь. Как же ты, служа в таком авторитетном ведомстве, как Музей искусств, не знаешь о таком важном указе и секретном дополнении к нему?
- У нас свои циркуляры …
- Ну да, у вас свои. И один из них ты нарушил, за что пойдешь под расстрел.
Следователь замолчал и уставился на мою переносицу.
- Вон туда, - произнес он тихо и отчетливо, - пуля калибра семь шестьдесят пять. - И опять замолчал.
Я тоже молчал.
- Ты даже ничего не почувствуешь, - сказал следователь. – Вернее, почувствуешь, что в голове что-то взорвалось, но не успеешь понять.
- Откуда вы знаете? Вам что, приходилось подобное испытывать?
- Но-но! Не умничай! Ты не в том положении, чтобы умничать! – И опять сделал паузу, чтобы я все как следует прочувствовал. – Но всегда есть выход, даже из самого безвыходного положения, - прибавил он. Наверное, он ждал, что я спрошу: «Какой?», но я молчал. И тогда следователь сам спросил:
- Не хочешь знать – какой?
Я безразлично пожал плечами.
- Перейти на службу в Зондеркоманду, - сказал следователь. – И учти: ты очень легко отделаешься. Служить будешь во Фрунзе. Прекрасное место!
- Это же Киргизия …
- Правильно, Киргизия. Составная часть Российской конфедерации. Теплый климат, озеро Иссык-Куль, короче – курортные места!
- Мне уже предлагали Киргизию, - сказал я тихо.
- Когда это тебе предлагали? – удивился следователь. - Кто?
- В Ташкенте, после окончания спецкурса.
- И что?
- Я отказался. В Киргизии должны всё решать киргизы … В Бурятии – буряты, а в Хакассии – хакасы…
- Вздор не мели. Какие еще киргизы, какие буряты! Никто, конечно, не возражает, чтобы в зондеркомандах были и киргизы, и буряты. Но нужны русские… хотя бы на 25 процентов… Как, согласен? Или под расстрел?..
Во сне не так всё, как на яву. Карабины, словно живые, взметнулись стволами и уставились на меня своими черными глазами. Приклады плотно прижались к плечам красноармейцев. Время и пространство остановились, я слышал только отсчет секунд каким-то невидимым маятником, но вокруг ничего не менялось. И только в моей голове вихрем проносились последние мысли. Их было несколько, но они были так плотно спрессованы между собой, что казались только одной мыслью, причем, самой главной и важной. «Что случится со мной через несколько секунд, когда время сдвинется с мертвой точки, а затем уже остановится навсегда? Сейчас я это узнаю. А самое главное – узнаю, ЧТО ТАМ. Только как я узнаю, если мой мозг, мои глаза служить мне больше не будут? А что, если больше ничего не существует, а только этот мир, а все остальное – просто вздор, выдумка? Ведь не существовал же мир для меня до моего рождения, и я о нем ничего не знал и меня это ничуть не беспокоило, потому что меня просто не было. А сейчас я снова исчезну и уже ничего не буду знать ни об этом мире, ни о своей прожитой жизни, как будто их и вовсе не было. Я даже не буду знать, что ничего не знаю. Но если это так, то какой тогда смысл в наших жизнях? А ведь должен быть смысл! Иначе все это - ЗАЧЕМ?».
Выстрела я не слышал. Мне только обожгло грудь, дыхание перехватило, и я оказался посреди огромной зеленой долины. До самого горизонта со всех четырех сторон простиралась только сочная изумрудная трава и не было ни единого деревца, ни кустика, ни птиц, ни насекомых. «Вот как умирают», - подумал я, захотел пить и проснулся.
продолжение следует