От автора
Я закончил рассказ «Загадка мемориальной доски»[1] и извлёк из дальнего ящика порядком запылившуюся папку с пожелтевшими материалами прошлых эпох. Меня заждались герои новых рассказов и повестей — цари и герцоги, шпионы и разведчики прошедших эпох.
Но не тут-то было. Ящик электронной почты, усиленно мигая, сообщал о всё новых и новых поступлениями. От читателей посыпались письма.
«Ты ещё не всё написал о жизни крепостного гения. Кое-какие моменты не освещены в достаточной мере. Значит, садись и пиши продолжение!» -
Слово читателя для меня закон. Так появился на свет этот рассказ.
1804 год. Кабинет генерала графа Моркова
— Учился, значит?! Академию посещал! Живописец! Художник! От слова худо! — произнеся это Ираклий Иванович Морков, подошёл к крепостному, взял за лацканы поношенного сюртука, притянул к себе и продолжил, — если мне память не изменяет, ты в столицу был отправлен на кондитера учиться. После чего своими Богом данными способностями должон кремом на тортах да пирожных рисовать. Гостей кулинарными шедеврами в восторг приводить.
— Барин, но я исполняя заказы на портреты, господ знатных, немалые деньги вашей семье приносить стану. С навыков, в Санкт-Петербурге, мною приобретённых, прибыль великая может образоваться, — робко возразил Василий Тропинин, — опять же, фамилия Моркова, господина моего и повелителя...
— Наказать бы тебя, — бесцеремонно перебил юношу граф, — да уж больно много заступников у моего кулинара-художника сыскалось, и первейший из них мой двоюродный братец, Алексей. А по сему определяю тебя на должность личного кондитера и лакея. Кроме прямых обязанностей, в свободное время будешь копии с картин западноевропейских и русских художников снимать. Усадьба большая, её украшать надобно. Согласись, сие занятие много лучше, чем барщину отрабатывать.
А когда справишься с этим поручением, дам новое. Уверен, придётся оно по душе тебе. И знания, полученные в Академии, в полной мере применить сможешь, — граф подошёл к окну и стал рассматривать простирающиеся до самого горизонта лесные угодья и поля:
— Задумка у меня имеется. В Малороссии, в Подолье владею именьицем, Кукавка. Надобно местную церковь после пожара в должный порядок привести. Написать для неё иконы. Ежели осилишь, расстараешься, отблагодарю щедро. Как тебе этакая перспектива?
tropinin2
Поездка в Подольскую губернию
Художник был в пути не одну неделю. Повозка со скромным скарбом тащилась по европейской части России и пересекала Малороссию с севера на юг, ибо имение, принадлежащее графу, находилось аккурат между реками Днестр и Южным Бугом. Много лет назад щедрая императрица Екатерина Вторая пожаловала эти места братьям Морковым, участвующим в подавлении восстания Тадеуша Костюшки.
Весь путь Василий предавался мечтам об Италии. Вот где можно было бы полностью отдаться искусству, воочию общаться с величайшими художниками Европы. Радовало лишь то, что будучи руководителем работ по восстановлению старой церкви, он имел возможность по собственному усмотрению, без хозяйского пригляда, распоряжаться своим временем, не ожидая барского окрика.
1806. Подолье. Усадьба городского головы Степана Ивановича Митрополова[2]
— Дорогие мои, имею для вас прекрасную новость, — хозяин дома весело взглянул на стоящих возле письменного стола, приёмных детей, иконописца Николая Катина и его сестру Аннушку, — Граф Морков отправляет в наши края художника Тропинина, того самого, с коим ты познавал науку живописания в столичной академии. Отныне будете жить как добрые соседи и друзья. Да и ремеслу великому друг у дружки поучиться дело богоугодное, — произнёс это Степан Иванович заметив, как вспыхнули щёки девушки и заблестели глаза.
— Анна! Даже не думай! Немедля выбрось эту глупость! — в голосе Митрополова появились стальные нотки, — он хоть и человек известный, и многие считают его гением, но всё же крепостной! Ты вольная селянка, ему не ровня.
— Дяденька Степан, дорогой наш. Я благодарна тебе по гроб жизни за то, что приютил нас после смерти маменьки. И братца Коленьку в столицу, на учёбу, за собственный кошт определил. Но с Васенькой я ещё в Петербурге…, словом, почитай помолвлены, почти... — всхлипнула Аннушка.
— Почти не считается. Пред алтарём ведь не стояли? Свидетели помолвки имеются? — Степан Иванович кинул взгляд на Николая в поиске поддержки.
— Только брат, — еле слышно ответила девушка, — он нас и познакомил. А Васе рано или поздно вольную обязательно дадут. Птицы в неволе плохо поют, а художники дурно рисуют.
— То одному Богу ведомо. Я же, по должности своей, хорошо знаком с документом земным! — городской голова подошёл к шкафу и извлёк оттуда толстый фолиант, протянул Анне, — чай грамоте обучена, читай вслух.
— «Брак и семья. Зако-но-датель-ство всеро-ссийс-кое», — по слогам прочитала девушка.
— Пропусти три страницы, начни с середины, — перебил её Митрополов, — там как раз про таких, как ты, сильно влюбчивых, писано!
— «Женщина-не дворянка, выйдя замуж за дворянина, становилась дворянкой, а дворянка, выйдя замуж за не дворянина, теряла свой статус. То же самое относится и к мещанскому сословию...»
— Это нас не касаемо, — Степан Иванович вырвал у Аннушки книгу и, нацепив на нос очки, нараспев произнёс:
— «Свободные женщины, вступавшие в брак с крепостными, свободу теряют. Тако же, как и муж становятся крепостной.»
— Всё равно я его люблю. Не позволите жениться по закону божьему, стану жить во блуде и ребёночка от Васеньки поимею, — слёзы ручьём полились из глаз девушки, и она закрыв лицо руками, стремглав выбежала из комнаты.
***
Прежде чем приступить работе, Тропинин детально изучил местные художественные традиции. Съездил в Каменец-Подольский, культурный центр Южной Малороссии. Поселился не в барском доме, а в крестьянской избе села Кукавка. Поступил так, чтобы быть подальше от графских соглядатаев и полностью распоряжаться собственным временем. Закончил, начатую ещё в академии работу «Портрет Яна Собесского», встретив местного жителя, со схожими чертами лица, дорисовал детали.
И, конечно, как можно чаще виделся с ненаглядной Аннушкой.
***
— Выйдешь за меня? — Тропинин прижал к себе, кохану[3].
Девушка молча кивнула и спрятала лицо на груди художника.
— Не страшишься, что подневольный я, крепостной, покудова.
— I що з того. Бог дарує людям любов, не дивлячись ні на що.
— Завтра же напишу графу письмо. Попрошу разрешения обвенчаться с тобой. Он не откажет, потому как ко мне с уважением стал относиться. Доверяет важные дела, всего здешнего имения касаемые. А по сему полагаю, что подарками одарит щедро, а может,...и вольную...
— Не спеши, — переходя на русский язык, возразила Аннушка, — ты же на этой стройке и маляр, и архитектор, и иконописец. Вот закончишь церковь восстанавливать, народу любо будет. В ней и повенчаемся, самыми первыми. Глядишь, барин на радостях, подобреет и отпустит на вольные хлеба. Заживём мы тогда счастливо. И будем жить долго, долго. Станешь портреты на заказ рисовать, а я детишек наших воспитывать, — девушка приподнялась на цыпочки и поцеловала любимого.
1807 год. Село Кукавка
Церковь, восстановленная из руин и расписанная приезжим художником, удалась на славу. Теперь местные жители узнавали Тропинина издалека, снимали кучмы[4], но он их почти не замечал, ибо голова была занята мыслями о незаконченном иконостасе и предстоящей свадьбе.
***
Вслед за освящением церкви состоялся долгожданный обряд венчания. Ираклий Иванович Морков поздравил молодых, после чего художника определил в персональные лакеи и помощники. А его законную супругу, в одночасье ставшую крепостной по собственной воле, приказал без промедления внести в ревизские сказки[5].
1823 год. Москва. Английский клуб
К графу Моркову подошла делегация.
— Генерал, позвольте полюбопытствовать. Мы с вами в какой стране живём?
— То есть? Не понял? Вы что, все пьяны? Извольте взглянуть в окно. За ним увидите наш Кремль и двуглавого державного орла на шпилях башен. В какой ещё стране, кроме России-матушки, этакую красоту можно лицезреть?
— Не о том спрашиваем, — выступил вперёд дворянин и известный коллекционер Павел Петрович Свиньин, — в цивилизованной стране обитаем или нет?
— К чему этот вопрос? Можете пояснить?
— А к тому, граф, что Наполеона более десяти лет назад победили. Европу освободили, а у себя дома подобное терпим! Портретисту вашему уж сорок семь лет стукнуло! И он всё ещё крепостной! Это нонсенс. Вот мы посовещались и решили, что будем ежедневно высказывать Моркову недовольство!
— Ах! Вы опять об этом. Ну, подумаю я, подумаю. Обещаю. А сейчас разрешите откланяться. Спешу-с. Дела неотложные, знаете-ли…— произнеся эти слова Ираклий Иванович развернулся на каблуках и поспешил к выходу, бормоча себе под нос:
— Ишь, чего удумали. Да расставание с ним смерти близкого родственника подобно.
***
Общественное мнение взяло верх. На пасху, в качестве подарка, Морков, скрепя сердцем, вольную знаменитому художнику подписал.
На мольбы Тропинина, дать также вольную жене Анне и сыну Арсению граф ответил категорическим отказом.
anna tropinina3
***
В сентябре того же года, за представленные в Академию живописные работы — «Портрет Скотникова», «Кружевница» и «Старик-нищий» портретисту было присвоено звание «Назначенного в академики»[6].
***
— Аннушка, — художник нежно обнял супругу, — а знаешь, намедни Ираклий Иванович хлопотал за меня. Восжелал определить в школу рисования преподавателем, чтобы я имел, при этом, постоянный доход, и ежедневно подле него пребывал.
— И ты, согласился?
— Нет, любимая. Ответил, что «хочу теперь спокойной жизни, ваше сиятельство, и никакой официальной обязанности на себя не приму». [7]
Надумал я обеспечить семье полную финансовую независимость. Перерисую всю местную знать. Портреты купцов создам, в халатах в домашней обстановке. Вельмож изображать стану без парадных мундиров. Накоплю денег и отправлюсь к графу. Бог даст, тебя и Арсенюшку нашего на волю выкуплю!
Пять лет спустя
Постоянные увещевания высшей знати Москвы и Петербурга возымели действие. Граф Ираклий Иванович Морков подписал вольную молодому художнику Арсению и всем его родственникам, включая мать Анну Тропинину, в девичестве Катину.
1855 год. Москва
На художника обрушились одновременно две беды. После пятидесяти лет совместной жизни скончалась любимая Анна Ивановна. А через некоторое время рядом с его жилищем обосновался гробовщик. И Академик второпях съехал с насиженного места. Приобрёл домик в Замоскворечье. Там написал свои самые известные картины: портрет Пушкина, и автопортрет с видом на Кремль.
1858 год.Москва
В тот год Василий Андреевич Тропинин, тихо скончался пережив свою ненаглядную Аннушку всего на три года.
2019 год. Болгария. 6-й международный пленэр, Близ Бургоса
Анна Владимировна Давыдченко, член Союза художников России, не спеша брела по узким улочкам старинного городка, придирчиво выбирала место для хорошей композиции. Вдруг всем телом ощутила, что именно здесь, сто девяносто лет назад, в составе русской армии за свободу братьев-болгар бился её предок, граф Аркадий Ираклиевич Морков.
- Какая же интересная стезя у членов нашего рода. Генерал сражался здесь мечом, а я, его праправнучка, подобно знаменитому Тропинину, покоряю эти земли холстом и кистью.
[1]— Журнал «Чайка» США:https://www.chayka.org/node/11914
[2]— «Мать Николая и Анны Катиных умерла рано, их отец, потомственный иконописец из села Коровничьи близ Прилук, вновь женился, а детей взял под опеку городской голова Степан Иванович Митрополов. На свои средства он послал Николая Катина в Петербург, очевидно, вместе с сестрой. Провинциальный художник по имени Николай Иванович Катин (или Катинов). Вольнообучающийся ученик Академии Художеств. Получил медали: в 1801 г. - 2 серебряную; в 1803 г. - 2 серебряную; в 1805 г. - 1 серебряную; в 1806 г. выдан аттестат 1 степени по живописи исторической со шпагой.» (https://shakko.ru/1705367.html)
[3]— любимую (укр.)
[4]— шапка из овечьей шерсти
[5]— документы, отражающие результаты проведения подушных переписей (ревизий) податного населения Российской империи в XVIII — 1-й половине XIX веков, проводившихся с целью налогообложения.
[6]— Императорская Академия художеств — высшее учебное заведение в области изобразительных искусств в Российской империи, существовавшее в период с 1757 до его упразднения в 1918 году правительством Российской советской Республики (Википедия)
[7]— https://русское-слово.рф/articles/220831/