НИ РАЗУ... ОЛОВЯННЫЙ СОЛДАТИК... НЕ ПОЕДУ... (Свободные формы)

Глава первая    

Я позвонила «дежурному» и мы договорились. Встреча совпадала с днём моего рождения; он об этом не знал.  Комната свидания была похожа на шкаф, с отделённым умывальником в углу. «Дежурный исправно работал», в основном на себя; а мне оставалось только держать такт. Ничего не мешало думать, и я была благодарна ему за трудоспособность и усердие.
Настроение соответствовало обстановке.
Вспоминала руки мамы и плачущего папу, который собрал вокруг себя чужих детей. Растерянную фигуру сестры, и начальника таможни, обещавшего мне, что все мы там будем?!
Когда поезд тронулся, отключилась на ограде Брестского жел. вокзала. Всё потеряло смысл. Только горечь  разлуки с годовалым сыном звало скорей назад, в Ригу, где он ждёт меня, пока я пытаюсь осознать случившиеся.
В Брестской крепости пришло облегчение; там слёзы естественное состояние.
Желание закурить растянулось до Рижского вокзала. Отходила с полчаса вокруг киоска, первый раз в жизни, купила сигареты и закурила как заправская.
Пришло время «заново учиться ходить».
А ведь казалось, что судьба не предвещала ничего плохого; всё как у всех послевоенных детей. Правда, очень мешало заикание, от  которого смогла избавиться уже в подростковом возрасте. И главную роль в этом, и во многом другом, сыграла моя Геша – женщина, ставшая мне почти мамой, подругой и помощницей во всём.
– Я расскажу тебе анекдот – сказала Геша, при первой нашей встрече, и мы, одновременно, стали рассказывать один и тот же.
Она совершала в своей жизни много больших и маленьких подвигов; но для меня – это народный театр, в который привела за руку и, совершив чудо, как режиссёр, довела до актёрского мастерства.
Роль Липочки в «Бесприданнице», дипломная работа Геши, была судьбоносной. Комиссия театрального общества Латвии предложила мне направление в училище им. Щукина без вступительных экзаменов.
Жаль, что молодость не умеет воспользоваться случаем, а мама, не разделив мой восторг, сердито проверила в тёплых ли я панталонах, т.к. на улице зима - И МЕЧТА НЕ СБЫЛАСЬ.
Все, кто вырос, в еврейских семьях знают, что: идиш, образование или надёжная профессия, (специальность), сохранение девственности до свадьбы, брак с хорошим еврейским парнем - ЭТО СЧАСТЬЕ ДЛЯ ЕВРЕЙСКИХ РОДИТЕЛЕЙ.
А тут театральный, да в Москве, да в общежитии – это не для еврейской девушки.
– МЫ ЖИВЁМ БЕДНОЙ, НО КРАСИВОЙ ЕВРЕЙСКОЙ ЖИЗНЬЮ – говорила мама, с гордо поднятой головой. А ТЫ, СОВЕТСКАЯ, А ФОНЬКЕ /КАК РУССКАЯ/. Комсомол и кружки различные; только стать проституткой.
Так меня давно называли в семье за мои разносторонние интересы. Это слово произносилось как нарицательное.
Например, сестра моя кричала маме:
– Эта проститутка опять украла чулки.
– Мне некогда сейчас пойти купить, а мои порвались. У тебя их склад. Опаздываю на репетицию – отвечала я, уже надевая новые.
Вообще всем в доме руководила мама. Но если нужно было забить гвоздь, то звали Федьку, а если починить сантехнику – Ваську.
Как-то ей удалось устроиться на рынок в ларёк, продавцом (туда и сейчас берут только проверенных людей). Маме приходилось работать с утра до позднего вечера. Так в доме появилась няня.
Многие девушки из деревни приезжали в город подработать. Вот такая няня была и у нас. Ей хотелось погулять, сходить в кино и на танцы, а не ухаживать за чужими детьми. Тем более, что буквально за углом нашего дома располагалось общежитие профтехучилища, где кавалеров пруд пруди.
Она оставляла одну из нас с ребятами из училища дома, а другую брала с собой то в кино, то на танцы. Я помню чёрные шинели, на которых засыпала в кино и на открытых танцплощадках. Даже смутно помню фильм «Тарзан» 50-тых годов.
Сестра моя «продала» нашу няню маме – и лафа закончилась.
Мне было очень жаль.
Спустя много лет другое поколение ФЗУ-шников опустило мне на голову, из окна верхнего этажа общежития, яйцо. Оно приземлилось на модную тогда причёску «колокол» и растеклось. Вернулась домой, помыть голову. Но я не была на них в обиде т.к. с детства относилась к чёрным шинелям с определённой нежностью.
Пришлось нас с сестрой определить в садик. Он находился в центре города, на первом этаже огромного красивого здания. Весь второй этаж занимали кабинеты следователей КГБ.
В то время когда маму допрашивали в одном из этих кабинетов и «стращали» пистолетом, она слышала как детский сад, выходя строем на прогулку, пел какую-то песенку. В этом хоре голосов были и наши; её детей.
У следователя вопрос простой и решение однозначное. Если мама принимала участия в махинациях её хозяина на рынке, то в камеру. А если не принимала, но знала об этих махинациях, то сдай хозяина и проходи по делу как свидетель. Наверное, помог ей бог, но мучили КГБешники на совесть.  
Папа забирал нас из садика, и мы ждали маму на рынке, пока она не закончит работу. Вообще папа всюду ходил за ней «хвостиком».
Так нас всегда видели знакомые и соседи. Мама впереди держит за руки нас с сестрой; папа, чуть отставая, идёт и сосёт конфетку (он не курил и любил карамельки). Покупал их себе сам, и это был его неприкосновенный запас.
Если кто-то, из встреченных знакомых, спрашивал:
–  В каком классе учатся твои девочки, или ходят в садик?
Папа сразу же уточнял ответ у мамы.
Она приучила нас, детей, что вся домашняя работа только её. Мы спокойно принимали завтрак в постель, а мама под нашим диваном мыла полы. Не у кого не возникало сомнений, что это неправильно. Но если маме становилось плохо, а это случалось, как правило ночью, то папа садился рядом и плакал, уговаривая её не умирать. Дина, сестра моя, просыпалась и возмущалась, что за шум по ночам,  завтра идти в школу. Только я хватала с вешалки пальто и бежала к телефон-автомату вызвать скорую помощь..
Мы с Диной спали валетиком на дивана-кровати. Однажды ночью мне приснился страшный сон. Как будто немец хочет ударить мою маму. Рядом с ней только я, и он меня не замечает. Обхожу тихонько его сзади, резко забираюсь на спину и со всей силой даю пенделя. Просыпаюсь от крика сестры. Родители, напуганные её криком, стоят рядом – ЭТО БЫЛ СТРАШНЫЙ СОН.
Но неудобство в таком спанье было ещё и в том, что читать мне приходилось, пристёгивая лампочку на прищепке к книге.
Напротив нашего дома была большая городская библиотека. Я очень любила ходить туда и часто читала в читальном зале. Библиотекарша советовала, что читать. В основном, конечно, всё по возрасту и с советским уклоном. Приходилось хитрить; готовила список интересующих книг и брала их, якобы для родителей.
«Сталинское время» запечатлелось по эпизодам из нашей семейной жизни.
Папа с трудом устроился в какую-то артель по пошиву обуви. До войны он занимал пост администратора большого частного, очень престижного магазина готовой мужской одежды у немца Шомера – «Магазины Шомера», так называлась эта сеть. После войны, пришлось учиться новому ремеслу, и он в этом преуспел. Но в артели по пошиву обуви работал сплочённый коллектив из зажиточных евреев, видимо крутили какие-то дела, и мой отец, по своей порядочности, не смог с ними сработаться. Мама там же убирала. Прожить на эти деньги было невозможно  и папа начал шить обувь дома, халтурить.
Помню вечно завешенные окна плотными одеялами т.к. мы жили на первом этаже. Если кто-то стучал в дверь, то моих родителей просто охватывал ужас. Вначале посылали нас, детей, спросить кто там.
Помимо всех страхов была ещё одна причина, по которой двери в нашей квартире сразу на стук не открывались. Ещё в подростковом возрасте мама переболела грибковым заболеванием (себорея). Методы лечения были несовершенны, и ей смолоду приходилось носить маленький паричок-накладку.   (Когда моя сестра в детстве тоже болела грибковым заболеванием, то мама пошила нам перчатки и шапочки; чтобы только я не заразилась).
После войны мама осталась почти без волос, носила парик. Он был плохого качества, натирал и парил ей голову. Приходилось дома его не носить, а постоянно ходить в платке, очень неудобно. Это была трагедия. И как я теперь понимаю, во всех женских отношениях. Жалея маму, я научилась укладывать парик в красивые причёски.
К нам приходил какой-то человек, от него всегда вкусно пахло карамелью. После его ухода оставались кусками чёрный пористый шоколад и конфеты без фантиков, поэтому мы никогда не знали названий. Ещё приходил очень толстый дядька, но уходил всегда худым. Это он приносил кожу для пошива заготовок обуви. Друг отца, сапожник, забирал заготовки, выполнял свою часть работы, и мама продавала обувь на рынке. Всё ради «куска хлеба» для детей.    
Соседка, тётя Маня, часто ходила с ней на базар продавать эту обувь. Это было очень рискованное занятие, но если удавалось заработать, то мы с сестрой, соседские дети Ольга с Володей, усаживались к аппетитно заставленному едой столу, и наши мамы были счастливы.
Часто, чтобы как-то «свести концы», одалживали деньги до получки у соседей. Маме было неудобно просить и она посылала нас с сестрой. Нашу семью считали порядочной и никогда не отказывали.
Когда доживали до получек и отдавали основные долги, мама усаживала меня напротив себя и как пасьянс раскладывала остаток денег. Она рассказывала, как и на что их потратит, так ей удастся дотянуть до следующей получки. Это продолжалось из месяца в месяц. Я очень внимательно слушала её; и опыт пригодился мне в дальнейшей жизни.
Видимо с отцом ей такие разговоры не удавались.
Когда он работал на обувной фабрике, то отдавал от получки, сколько считал нужным, а остаток прятал себе в заначку. Если мама обнаруживала факт утечки денег – скандал не утихал. Папа, в таких или подобных случаях, бежал из дома – до ужина, или молчал до своего предела.
А когда предел наступал ….
Крик и ругань вперемежку с каждодневными заботами, по праздникам застолье с друзьями, стоянием по ночам то за дровами, то за мебелью или холодильником – это и была наша КРАСИВАЯ ЕВРЕЙСКАЯ ЖИЗНЬ.
Уже тогда я была в семье как легкомысленная сволочь - /эпитет мамы/, не воспринимавшая такую «КРАСИВУЮ ЕВРЕЙСКУЮ ЖИЗНЬЮ».
Никогда не была против “еврейской жизни”, но не понимала и не пойму, что у жизни есть национальность.
Осипший голос вернул меня в реальность.
– Я устал бродить по улицам – сказал он «дежурному».
Мы наспех попрощались; но упрёк догнал:
– Неужели два разведённых человека не могут быть счастливы?
– Конечно могут и даже должны!

Глава вторая

Был случай, который врезался в память как заноза. Я работала в комсомольско-молодёжной бригаде швейной фабрики «Латвия». Приехала делегация из Италии, по обмену опытом. В доме офицеров организовали встречу, с банкетом и концертом художественной самодеятельности. Как участница, открывала программу песней. Вдруг вижу, мой отец появился в зале. Не дав мне допеть, хватает под локоть и ведёт на выход – жаль, что пол не разверзся, и я от стыда не провалилась вниз.
Мастер нашей бригады стала выяснять причину такого поведения. Но он только сказал, что мне рано по возрасту бывать в таких местах. Истинная причина была в том, что родители все мои увлечения считали распутством. Подруги ушли со мной. Папа разговаривал на идиш так быстро, что переводить подругам я не успевала. Дома разговор перерос в скандал. В это время мама расстилала постели, и доставала из ящика дивана постельные принадлежности. Папа ударил меня по лицу, и я упала в открытый ящик, задев металлическим накаблучником его губу. Он был контужен во время войны – вскипел не на шутку, и от боли стал ногой запихивать меня глубже в ящик, пока мама не оттащила его, а я уже не могла кричать – только плакала.
Мама ходила со мной по врачам, спрашивала восстановиться ли голос, т.к. я хорошо пою. Рассказывала, что мой отец тоже хорошо поёт, и до войны пел в синагоге; видно это у неё по наследству.
В вечерней школе причину моего молчания не знали, но разрешили отвечать у доски письменно. Через полгода лечения голос восстановился.
Молчание совпало с возвращением из отпуска моей первой девичьей  любви. Это был еврейский мальчик, на год старше меня. Мы с ним познакомились в компании, которую организовали дети друзей моих родителей (дочерняя фирма). Хотя его родители не входили в круг наших знакомых, но  его в нашем доме  приняли. В первое посещение мама отличилась своей непосредственностью. Она зашла в комнату с огромной кастрюлей и попросила его понюхать, т.к. готовила в ней рыбу, а сейчас хочет готовить холодец. Илья абсолютно не смутился, и понюхав, ответил, что не пахнет.
Так мама продемонстрировала, что он в доме свой.
Наша дружба продолжалась несколько месяцев и закончилась очень эмоционально. Илья настаивал на нашей близости, а я, не понимая, зачем это нужно, отговаривалась. Он долго мучил меня испытаниями; приходил с утра, когда только родители уходили на работу. Ему хотелось застать меня врасплох, но я была непреклонна.
Отец Ильи всегда пристально рассматривал девочек, с которыми он дружил. В отношении меня сказал:
– Вот предыдущая твоя девушка была такой маленькой, что её нужно было бы искать в постели. А эта тоже невелика ростом, но в постели её будет искать приятно.
Я очень переживала наш разрыв. Мне казалось, что жизнь закончилась и никогда другой любви не будет. Начался нервный срыв, со всеми сопутствующими симптомами: боялась темноты, постоянно плакала и т.д. Всё боролось во мне с несправедливостью ситуации.
Неужели любовь обязательно должна сочетаться с постельной близостью?  - так думала я в шестнадцать лет?!
Наверное, мои любимые литературные герои «навеяли» мне такое понимание. Но не было человека, который мог бы объяснить эту важную и неотъемлемую часть человеческой природы, и природы жизни вообще. Только школьные программы по ботаники и зоологии «проговаривали» что-то на эту тему.
Конечно, я не была совсем непросвещённой дурочкой, но проблема была глубже, в воспитании, а точнее в еврейском воспитании.
Девственность ассоциировалась с целомудренностью перед будущим мужем. Слово блядь – дурно пахло, а не говорило о навыках любви.
Когда была ещё подростком, то часто наблюдала, как мужчины из компании родителей, смазливыми глазками рассматривали мои появляющиеся округлости и намёками пытались говорить о всяких пошлостях. Этот факт и многие другие из моих наблюдений, ещё больше закрепили уверенность в том, что еврейские мужчины склонны изменять своим жёнам.
Я не единожды видела как мой отец зажимал симпатичную соседку, с которой дружила моя мама. Однажды он даже пошёл с ней на фабричный вечер, а мама осталась дома.
Думаю, что немало горьких слез, она проливала в подушку. Но чувство долга брало вверх. Муж и дети, забота о них, работа, вот в чём смысл жизни – так считала мама.
После моей трагической первой любви, она отправила меня летом к своим друзьям, которые работали в доме отдыха на Юрмале. У них был мальчик, лет четырёх, а я любила детей и была хорошей нянькой. Их жилая комната находилась на первом этаже мужского корпуса. Каждых две недели менялись постояльцы, и помимо ежедневных уборок приходилось делать генеральные, менять бельё и т.д. Мы со Светой справлялись. Муж Светы, Лёва, работал в Риге и возвращался поздно. Вечерами я была свободна.
В один из заездов поселилась интереснейшая троица: водитель автобуса средних лет, молодой парень, очень похожий на актёра Олега Видова, и математик из Казани. Их сплачивала любовь к карточным играм, я «замыкала» четвёрку т.к. играли в основном «пару на пару».
Вечером гуляли по пляжу той же компанией. Водитель автобуса был маленький и толстенький. По размеру ему подходила моя обувь, и мы развлекались тем, что он обувал мои туфли на шпильках. Это веселило не только нас, но и окружающих. Если я уходила на танцы, то у корпуса меня всегда дожидался Лёня – математик. Как правило, он рекомендовал моему кавалеру попрощаться, а мне пойти спать. Мне казалось, что наши дружеские отношения и разница в возрасте, ему было 25, а мне только исполнилось 17, давали право так себя вести со мной.
Их время пребывания в доме отдыха почти заканчивалось, и Лёня пригласил меня на прощальный ужин к ним в комнату.  Стол был накрыт, холодная водка ждала своих потребителей. Не хватало только приглашённых, т.к. приборов было больше чем присутствующих. Лёня явно нервничал. Время шло, а гости не появлялись. Пришлось признаться, что он ждёт моих родителей. Оказалось, что стол накрыт по поводу нашей с ним помолвки. Мои родители были в сговоре. Накануне он был у нас дома, и вызвал полное доверие и симпатию. Показал паспорт, где не было печати о женитьбе, а главное - пятую графу заполняло слово ЕВРЕЙ.
Ещё один важный факт, склонивший моих родителей в его пользу, он из Казани, где живёт брат моей мамы, дядя Герц, со своей второй семьёй. Леня уверил их, что он приложит все усилия к тому, чтобы я поступила и окончила Казанский университет, где он преподавал математику, (всё было подтверждено документально). Обещал быть верным надёжным мужем, и другом по жизни.
– Ну, что же, пока «суд да дело», налей стаканчик – сказала я.
Вася, автобусник, посмотрел на меня добрыми, всепонимающими глазами.
– Ты ведь не пьёшь? – удивлённо спросил Лёня.
– Откуда ты знаешь. Хочешь на мне жениться, а ничего обо мне не узнал. Тебя даже не насторожило, что родители мои так быстро согласились меня отправить.
– Так как насчёт стаканчика?
И он налил до краёв. Я медленно пила эту «гадость» и вспоминала фильм «Судьба человека». Надо выстоять!
Вася стоял рядом с бутербродом. На его лице была гримаса сострадания.
Главное пройти ровно по половицам, мелькнуло в голове, и это всё, что я помню.
Наутро не чувствовала своего тела. А Лёва заботливо обтирал пот на моём лице. Света плакала и периодически намачивала полотенце в тазике с водой.
– Слава богу, ты проснулась – сказал Лёва. Мы не могли тебя откачать. Ночью не услышали, как сама пошла в туалет. Там Олег сидел на унитазе. Стаскивая его, ты кричала, что это твоё место и ты первая. Еле успокоили. Вот, Лёня вернул тебе книгу. Написал записку. Он уехал очень расстроенный; каялся, сказал, что всё понял, но уже не исправишь.
Не виню родителей в легковерии. Только хочу рассказать предысторию, которая как-то объясняет их поступок. В нашей семье была уже такая практика, когда моя двоюродная сестра Берлета познакомилась с красивым офицером из Калининграда. Он приехал в командировку в Ригу и случайно увидел её в окне пошивочного ателье; оторвал погон и зашёл пришить.
Она, после смерти матери, воспитывалась в семьях своих двух тётушек. Мама умерла ещё до войны. Отец её, старший брат моей мамы, дядя Герц, во время войны женился вторично, и, имея своих шестерых детей, не мог принять к себе дочь от первого брака.
Так она осталась в Риге у своих не очень счастливых тётушек.
Зара с дочкой Лялей, занимала одну крохотную комнату на шестом этаже без лифта, а вторую комнату занимала семья тети Мэри, общей любимице всех детей нашей родни (мы её называли тётя моя – и это было для каждого из нас). У неё было двое своих детей: Маша и Алик. Муж, французский еврей, оставшийся после войны в Риге, вскоре ушёл к другой женщине.
Берлета была как «дочь полка», но любимая и желанная.
Борис уже преподавал в Калининградской военной академии, обещал Берлете «светлое будущее», и тётушки, включая мою маму, согласились отправить Берлету «в светлое никуда».
Она все же стала фельдшером, работала в заводской поликлинике. Борис вскоре получил трёхкомнатную квартиру в Калининграде. Но его родители не приняли Берлету, они считали, что их блистательный сын достоин лучшей партии, а не бесприданницу с сомнительным прошлым. Да ещё у них не было 10 лет детей, и этот факт очень отразился на семейных отношениях. Всё же чудо случилось, родилась дочь.
Борис великолепно играл на фортепьяно, любил семью, дослужился до звания подполковника, а родителям не забывал отдавать дань уважения и заботы. Все обстоятельства соответствовали «красивой еврейской жизни», но я никогда не видела Берлету счастливой. Любя её всей душой, ещё девчонкой догадывалась о том, что терзает эту поистине красивую и умную женщину. Её подобрали из самых благородных побуждений, но не забыли о том, что подобрали.
И этот чужой опыт был для меня табу на всю мою жизнь.

Глава третья.

Родители мои выросли в буржуазной Латвии; в небогатых семьях. Папа рос без отца, и ему пришлось даже приписать себе пару лет, чтобы раньше пойти работать. А мама сумела в 18 открыть на рынке свой собственный магазин хозтоваров. Она очень гордилась этим, и, наверное, по праву. Деньги ей дал в долг средний брат, Лёва. Он получил приданое при  женитьбе?…
Тогда еврейская молодёжь мечтала уехать в Палестину, поднимать еврейское государство; сионистское движение им. «Гордон». У мамы был уже ухажёр, который уехал в Палестину как сионист; и она должна была ехать в этой группе молодёжи, но родители не отпустили. А когда он вернулся за ней – была уже женой и матерью.
С детства помню рассказ мамы о том, как в сорок первом году, когда немцы были уже в Риге, оставив в поезде маленького годовалого сына с соседской девочкой-подростком Двейрой, побежала за родителями.  Но, она их не нашла и еле успела заскочить в последний вагон, уходящего в эвакуацию поезда.
Только после войны ей рассказали, что многие, в том числе и её родители, прятались в подвалах, откуда перейдя дорогу, под немецким конвоем и лай собак, были сожжены в местной синагоге.
А в эвакуации умер, навсегда оставшийся трёхлетним, мой братик Фроим. Позже, в г. Кизил-Орда, когда отец приехал в короткий отпуск после госпиталя, родилась сестра Дина, 1,5 кг. весом. Так и выхаживала её мама в прямом и переносном смысле всю жизнь.
После войны родители вернулись в Ригу, пришли в свою довоенную квартиру. Ничего в квартире не было, только чудом уцелевшая детская кроватка моего умершего братика; и  мама не смогла оставаться там жить.
Мамин брат Лёва с семьёй, вернулись из эвакуации раньше, и жили в однокомнатной квартире вчетвером, на пятом этаже без лифта, с удобствами на лестнице. Люди были рады, что выжили в этой страшной войне; и не задумывались о будущем. По этой причине мои родители остались жить с ними. Туда меня принесли из роддома, а моя тётя Роза дохаживала срок до рождения третьего ребёнка.
Это был дурдом, а не квартира – девять человек, из них пятеро детей разного возраста. Поэтому мои родители, добиваясь жилья, с радостью пошли жить в первую, предложенную им жилплощадь.
Мы жили в небольшой двухкомнатной, 18-ти метровой квартирке с частичными удобствами, на первом этаже. Эти частичные удобства не сразу оказались в квартире. Вначале они были в общем коридоре на три семьи.  
Помещение было отведено под это дело довольно большое, и каждый хранил, что хотел. К примеру, соседи, родители Ольги с Володей, квасили на зиму капусту или солили огурцы. В туалете можно было выпить и закусить.
По этой причине от крыс отбоя не было; я всегда боялась туда ходить, особенно вечером со свечёй т.к. электричества не было.
Однажды, поддерживая одной рукой спущенные штаны, а другой, держась за своё хозяйство, папа «залетел» в квартиру из туалета. Оказалось, что крыса из унитаза пыталась схватить его зубами за яйца. Не смешно -  слава богу, всё обошлось.
Потом, как-то мама смогла вместить туалетик у нас в квартирке.  В этом туалетике я часто плакала от обиды, когда с ней ссорилась. Она меня уговаривала, через закрытую дверь, выйти поесть, и если я выходила, то это был знак нашего перемирия.  
В этом же туалетике, после отъезда моих родителей, Ольга выбила дверную защёлку, когда поняла, что я очень надолго задержалась не по делу. Вряд ли бы  совершила с собой что-то. Но ей спасибо, что спасла от минутной слабости.
Зимой квартиру очень трудно было обогреть, печки держали тепло, пока топились. Мы с сестрой часто простужались так серьёзно, что попадали в больницу. Там, наверное, чтобы скоротать время, устраивали концерты для больных и медперсонала.
– У Вас талантливые дети – говорили маме.
Ей это льстило, но не думаю, что приходило в голову сделать из этого наше будущее.
А дома, когда выдавался свободный вечер, мама усаживалась на диван, и мы с сестрой устраивали концерт с песнями, танцами и, конечно, конферансом.
Я видела, с какой любовью и гордостью она смотрела эти домашние представления, пела с нами. Ведь мама очень любила петь и танцевать.
Летом все еврейские семьи выезжали на дачи, в Юрмалу. Это было престижно –  показатель материального достатка, ну и, конечно, в целях оздоровления.
Моя мама старалась, как могла. Снимали даже курятник, переоборудованный под летнюю комнату. Но видимо это тоже было дорого для нас. И тогда мама устраивалась на летний сезон работать в дома отдыха или санатории, где предоставляли бесплатное жильё для всей семьи. Эту работу мои родители умудрялись сочетать с посменной работой на заводе. Только, чтобы дети были на взморье; пили козье молоко, набирались сил и здоровья на зиму. Правда, уже мама давала нам какие-то поручения по дому.
Но большую часть дня мы с сестрой были предоставлены сами себе. Организовывали концерты «на больших площадках», во дворах дач. Привлекали много детей, отыскивали таланты. Расклеивали афиши на вокзалах и в торговых центрах. Собиралось много народу. Концерты проходили на УРА!
Я даже умудрилась поставить спектакль «Золушка». С декорацией и костюмами помогали многие родители «актёров».
В основном, мы были как обычные дети. Я дружила с мальчишками, гоняла в футбол, стояла на воротах.
Все дети нашего поколения любили играть в войну. Во дворе мы нашли заброшенный погреб. Там расположился наш  военный штаб. Имея опыт ведения боя, хоть и печальный, была назначена командиром у русских (ещё в четыре года пробила лоб, об острую ручку кухонного стола – шла в атаку), а Дина была писарем у немцев.  Однажды мы захватили сестру в плен. Она не выдавала пароль немцев. В наказание мы её привязали к дереву на всю ночь, чтоб одумалась. Мама бегала по двору и искала Дину. Сердце моё не выдержало, я её отвязала и привела домой. Мало того, что меня судил штаб, так и дома попало «под первое число». Так закончилась моя детская военная карьера.
Дина больше всего любила рисовать, а ещё собирала цветы, и готовила  гербарий на зиму, к школе. Талант к рисованию мог дать ей профессию. После окончания восьмилетки она сдала экзамены на подготовительный курс в художественное училище. Отзанималась год, а когда нужно было поехать сдавать основные экзамены, то проспала – и не поехала. Так закончилась её художественная карьера, но, для неё, это было уже не детство.
Как ни странно, но как раз на взморье с моей сестрой происходили всякие казусы. Однажды она, со слезами на глазах, прибежала во двор и потащила меня в дом. Стала мне показывать, что у неё идет кровь из того места, откуда писает. Я тоже испугалась и, собрав на дворе подорожник, мочила его в тазу, а сестра прикладывала.
За этим занятием застали нас родители, когда вернулись с работы. Мы стали маме рассказывать; наверное, когда купались Дина порезалась. Но она ударила её по лицу, и моя сестра ещё больше заплакала. Потом объяснила нам, что когда девочка взрослеет, то у неё начинаются месячные, и это тот случай; хотя несколько рановато т.к. моей сестре было 11 лет. А ударить надо для того, чтобы месячные проходили безболезненно – такая примета.
В предыдущее лето с моей сестрой произошёл другой казус; стали твердеть груди. Мама приглашала профессоров, платила большие, по тем временам, деньги за частные визиты. Сестру держали в постели всё лето; кололи и травили лекарствами, но затвердение увеличивалось в размерах. Когда мы вернулись домой, кто-то из маминых подруг посоветовал показать ребёнка районному врачу. Оказалось, что начали развиваться груди.
Вот так я постигала женскую грамоту на горестях моей сестры.
В это же лето меня укусила собака. Она оказалась бешеной, и мне сделали 60 уколов в живот. Но на этом мои приключения не закончились - я влюбилась. Мне было лет шесть, а Саша чуть постарше. Ему нравилась моя подружка, и как это часто бывает, он ей не нравился. Всё же на нашу дружбу это не влияло.
Мечтали об опасном морском путешествии. Я плавать не умела, так и не научилась. Но если чувствовала под ногами «пол», то не боялась глубины. Наверное, по этой причине согласилась на дальнее путешествие по морю.
У нас были друзья на спасательной станции пляжа, и они дали лодку покататься. Море было спокойное; Саша прекрасно справлялся на вёслах.
Мы с подружкой собирали водоросли или просто руками водили по воде. Через какое-то время увидели вдалеке от нас  судно.
Моряки кричали нам что-то не по-русски; кидали бананы, которые к нам не долетали. Мы тоже пытались что-то отвечать. Вдруг до Саши дошло, что мы чуть ли не в нейтральных водах, и пора срочно грести назад к берегу. Меняясь на вёслах, через бесконечное время, как нам казалось, увидели наш пляж. Сколько было и счастья, и горя одновременно, когда наши родители нас увидели. Мы отсутствовали весь день.
Запомнила на всю жизнь, как мама плакала и целовала платье, брошенное мною на берегу ещё утром.
Около железнодорожной станции стояли очень высокие качели, как будто построенные не для детей. Шиком считалось не бояться раскачиваться до верхней ветви ели, росшей неподалёку. Споры, заклады, «звезды высшего пилотажа» - всё работало как тотализатор. Я, в своей возрастной группе, не считалась трусихой. Но были ребята, и один из них страшно пострадал, которые не отличали бесстрашие от безумства. Саша был один из таких.
Когда уже в зрелом возрасте пришла работать на «Вагоностроительный» завод, то была приятно удивлена, что начальником техбюро механосборочного цеха был тот же Саша, но уже отец двоих детей.
Потом, несколько летних сезонов, мама работала в пансионате, поваром рабочей столовой. У нас появился целый дом. В нашей столовой питались работники местной милиции. Они, нас с сестрой, называли культработниками. Наверное потому-что я иногда пела на танцах в нашем пансионате. Но мы были для них официантками во время обеда. Рано утром мама получала со склада продукты, и они с отцом уезжали на основную работу. Мы с сестрой должны были начистить овощи, разлить компот, прибрать в столовой.
Рядом с нашим домом были теннисные корты. Жора считался лучшим игроком. Он привлекал к себе влюблённые взгляды многих молодых девушек, не только как хороший игрок в теннис, но и по внешности очень выделялся из общей толпы ребят. Может быть, мне так казалось. Это был парень из семьи зажиточных евреев. У них была своя собственная дача и машина. На пляже, в уютном месте, около стены дома отдыха ЦК, всегда собирались компании таких семей. Не знаю, по какой причине, но это место никто другой не занимал. А мы, другие, могли только любоваться издалека на красивые купальники и шезлонги.
Жора мне очень нравился, может быть своей недоступностью. Однако уже просыпающаяся женская интуиция подсказывала, что и я ему не безразлична. Всё решило кино. Он позвал меня в кино, как-то неожиданно – подошёл и пригласил. Я даже ничего не ответила. Родители были в Риге, на работе; денег нет, а он ничего не сказал о билетах. И вот я лечу сдавать молочные бутылки; у меня даже в мыслях не было, что билеты купит Жора.
В другой раз он пригласил меня покататься на лодке; был очень красивый островок, как бы посреди реки Лиелупе. Там, без всяких слов, Жора решил овладеть мною. И тут опять моя просыпающаяся интуиция не подвела – ведь я из другого клана, значит и вести себя со мной можно бесцеремонно.
Мы кувыркались в высокой траве, потом перешли просто в рукопашную.
– Я не думал, что ты такая сильная и неприступная, сказал Жора.
– А я не думала, что ты просто дурак – ответила я.
Наши встречи закончились также неожиданно, как и начались. Моё самолюбие и девичья гордость очень страдали. Было больно сознавать, что со мной так поступили по той причине, что я не вхожу в «элиту». По социальному статусу – обслуга. Но Жора оплошал….
Осенью моя сестра должна была пойти в вечернюю школу (т.к. проспала экзамен в художественное училище). Когда в нашей семье обсуждали вопрос, в какую вечернюю школу Дину отдать учиться, то я родителям сказала, что в центре города есть престижная школа, (и это правда), где в основном учатся дети богатых евреев. Вопрос был так и решён.
Каждый вечер, почти через весь центр города, папа ехал встречать мою сестру из школы. Выждав какое-то время, я напросилась и поехала с ним.  В этой школе учился Жора. Он заметил нас с отцом, когда спускался с одноклассниками по лестнице. Я видела испуг и страх на его лице; речь стала сбивчивой и бестолковой. Он не знал, куда деть глаза. Значит, не всё решают деньги, подумала я, а есть ещё что-то?

Глава четвёртая.

После «восьмилетки» я тоже пошла в вечернюю школу, но в нашем районе. Работала на швейном комбинате «Дайле». Комсомольская карьера росла, и на съезде в горкоме партии объявили меня лучшим секретарём комсомола лёгкой промышленности. Наградили поездкой в г. Иваново, в составе лучших комсоргов Латвии. Тов. Рубикс Альфред Петрович, председатель горисполкома Риги,  предложил мне рекомендацию в партию. Я поблагодарила, со слезами на глазах, и отказалась, по твёрдой убеждённости, что ещё «не доросла» быть коммунистом.  
Все знали, что Иваново – город невест. Каково же было наше удивление, когда в аэропорту встретила нас делегация ребят во главе с первым секретарём горкома. Две недели пролетели как один день. Встречи, посещение ткацких производств, отдых на природе – всё доставляло радость. Первый секретарь горкома, Борис, в прошлом учитель, всюду бывал с нами. Из всей нашей группы больше всего внимания он уделял мне. С первого дня мы тайно влюбились друг в друга, но это было явно всем. Поездка подходила к концу, и мы договорились о переписке, а летом он обещал приехать в Ригу. Когда поезд уже набирал скорость, до меня долетели слова его помощницы Сони:
– Боря женат, и у него маленькие дети.
Не знаю, как дотерпела до возвращения домой. А ночью, залив письмо слезами, написала Бори, чтобы забыл меня навсегда. Через некоторое время получила ответ:
– Фаина, займись грамматикой. Тебе скоро поступать в институт. Летом приеду, и рассею твои обвинения.
Моё письмо было приложено, и все ошибки подчёркнуты.  Он, действительно приехал летом, но дверь я ему не открыла.
Потом, среди комсомольских знакомых, мне рассказали, что Соня влюблена в него «по уши».  И это была её месть за нелюбовь.
На «огоньке», который проводился в честь ноябрьских праздников, от горкома комсомола, я оказалась за одним столиком с парнем, примерно одного возраста с Борей. Мы очень хорошо общались весь вечер. Саша, так его звали, что-то пытался рассказать мне своё, наболевшее. Я помню, что он, рассказывая, старался сам понять, и объяснить мне о трудностях, с которыми сталкиваются молодые семьи в начальный период совместной жизни. Конечно, теоретически, всё было как бы понятно.
Но это совершенно другая фаза жизни; ещё мною не пройденная и не осмысленная.
Начался период, когда мне стали нравиться не сверстники, а ребята старше 25–ти. Мне казалось, что именно в таком возрасте начинаешь серьёзно «видеть и понимать» жизнь; её многогранность.
На работе я общалась с Гешей и Реной. Геша, не контролировала каждый мой шаг, как мои родители. Я ей рассказывала обо всём. Она слушала меня, и, стараясь не обидеть, объясняла  понятно и аргументировано. Никогда не приводила примеры из своей жизни (вот мы ходили в одной паре валенок и т.д.)
Единственное, от чего она меня всегда оберегала, так это от импульсивных поступков.
Так было в народном театре, когда Герман стал проявлять ко мне внимание. Он был хорошим, талантливым парнем, но что-то в нём уже надломлено; вероятно в семье. Я знала по себе эти проблемы, и Геша старалась огородить меня от чужой боли. Ей казалось, что лучше для меня дружба с парнем, чья судьба обошла серьёзные «изъяны» жизни.
Рена с мужем жили в одной квартире с семьёй сестры.
Сестра с мужем - два учителя. Рена была без высшего образования, а муж Макс, часовым мастером. Но никто в их доме, не разделял общую семью по социальному статусу. Я бывала у них довольно часто, и видела, что они живут очень интересно. В доме большая библиотека. Никогда не слышала за столом пустых разговоров ни о чём. Всегда можно было что-то «приобрести» для ума. Приходили друзья, но не «лишние люди».
В канун Нового года мы собрались пойти на заводской вечер. Макс привёл своего друга Симона, познакомить со мной. Все переживали, понравимся ли мы друг другу. Меня никто об этом не предупредил, и я естественно приняла его появление по принципу: друг моих друзей, мой друг.
После вечера Симон предложил мне прогуляться. Нам было интересно вдвоём; расставаться не хотелось, и мы зашли в какой-то бар, немного посидеть. Провожая домой, Симон назначил мне свидание. Возвращались уже за полночь. Когда прощались у дома, случилось непредсказуемое.
Я стояла лицом к нашему двору, и  вдруг в проёме арки появилась моя мама:
– Я в Бениных туфлях, без штанов – сказала моя мама. Мне холодно. Уже два часа ночи, а тебя, маленькая сволочь, ещё нет дома.
Симон не обернулся к ней. А только спросил: «Это твоя мама?»
– Да, это моя мама. Извини, я пошла домой.
Я уже знала, что не смогу, после такого, пойти на свидание. Но как объяснишь это маме?
Симон долго ждал меня в назначенном месте, а потом, продрогнув, пошёл к Рене. Там он рассказал, что произошло вчера. Все укатывались со смеху. А я, в это время, плакала дома от безысходности.
Нам никогда не удавалось с мамой сесть и поговорить о каких-то вещах, важных для нас обеих. Ничего не принималось на обоюдных началах, всё уже было предписано. Но всё же, мы  пришли к договору, что уходя, я оставляю записку, куда иду и когда вернусь. Однако был уже личный опыт; такая система работала против меня. Так случилось на вечере с итальянцами.
В тот день я уходила действительно на всю ночь т.к. была членом счётной комиссии предвыборной компании. Мой штаб находился в том же злополучном доме офицеров. Закончили считать голоса уже под утро. Домой можно было добраться на трамвае или идти пешком, что одной небезопасно.
Первый трамвай подходит к пяти часам утра. На остановке я, и ещё один парень. Естественно, что в таких случаях, находится тема для разговора. Трамвая нет, и мы идём пешком; нам в один и тот же район. Он оказался фотографом. По-русски говорит с ярко выраженным латышским акцентом. Дошли к моему дому без проблем. Они начались в чужом подъезде, куда затащил меня силком, этот фотограф. Не знаю, сколько времени мы боролись, но силы были на исходе. Вспомнились слова Жоры:
– А ты сильная. Откуда в такой маленькой девочке столько упорства?
Фотограф сказал что-то подобное, и эти слова придали  мне прилив сил. Я как-то вывернулась и убежала.
Дома все спокойно спали, а я подумала:
– Вот ведь как бывает; мне грозила опасность, а моя записка усыпила родительскую бдительность.
Я действительно пережила настоящий животный страх. Несколько дней боялась выходить на улицу. Фотограф на следующий день решился прийти извиняться. Позвонили в дверь и отдали маме букет роз. Стало ещё страшней.  Пришлось всё рассказать дома.
Прошло время, и меня всецело поглотила идея создания художественной самодеятельности на комбинате. Сын нашей семейной портнихи, Борис Иоффе, занимался музыкой, играл на гитаре, хотел «сколотить» ансамбль. Но денег на аппаратуру не было, и помещения для репетиций тоже.
Добилась, по комсомольской линии, покупки инструментов для ансамбля, а «Дайле» арендовал клуб молочного комбината. Моих комсомолок, за которыми раньше бегала по танцам в неприличные клубы, отбирала спиртное и сигареты, просто подменили.
Мы подготовили программу праздничного концерта ко дню восьмого марта. Руководство хвалило меня за талант и организаторские способности, но только начальнице головного предприятия тов. Штрекере, не нравился мой почин. Её и так «колотило» оттого, что моя еврейская физиономия красуется на доске почёта. Но это место я занимала по производственным показателям, и аргументов у Штрекере не было, чтобы меня убрать с доски почёта. Зато она сумела в день концерта занять клуб флюорографическим кабинетом. Концерт пришлось перенести; праздник не получился.
Штрекере поручила мне закупить подарки, на праздник 8-ое марта, для всего коллектива женщин. Время оставалось немного. По статье безналичного расхода, товары отпускались в основном ширпотребовские. Пришлось приложить максимум смекалки, чтобы купить что-то интересное.
Всё подготовила для проведения праздничной лотереи, (изначально она планировалась на концерте). Десять подарков из трёхсот были красивые, с тиснением, альбомы  для фотографий. Штрекере это очень не понравилось, и она настаивала, чтобы я их раздала без лотереи своим комсомолкам. Условия проведения лотереи я не изменила. Женщины, которым достались альбомы, благодарили от души. Штрекере разозлило это ещё больше; и она мне «объявила войну». Газеты писали о нашей производственной самодеятельности; но мы продержались недолго. Не знаю точно, что она наговорила директору комбината, но нашу самодеятельность прикрыли из-за ненадобности.
  Поделилась своими неприятностями с начальником ДОСААФ. Он, как еврей еврейке, рассказал мне, что Штрекере была в войну надзирательницей в детском  концлагере «Саласпилс», под Ригой. Как и каким образом, она избежала наказания ему неизвестно. Но факт в её биографии подлинный. Известно только, что она под покровительством какого-то высокопоставленного лица в правительстве.
Теперь я точнее представляла рассказ тёти Гени, одной из подруг моей мамы, которая ещё подростком попала в концлагерь. Она рассказывала, что некоторые немцы были добрее, чем латыши. Они тайком отдавали хлеб заключённым детям, а вот такие, как Штрекере, я думаю, забирали хлеб вместе с жизнями этих детей.
Но ничего не доказано, и сколько ещё ходят и будут ходить по миру таких недоказанных и недобитых.
Ещё раз в жизни я вспомнила о Штрекере, когда смотрела какой-то латышский фильм о войне. Там надзирательница в женском блоке концлагеря, как две капли воды, была похожа на неё.
Вот это талантливый режиссер, подумалось мне. Как точно нашёл прообраз.

Глава пятая.

Рыночная площадь отделяет наш район от центра города. И там, как бы царила другая жизнь. Ещё в юности я поняла, что если кто-то хочет тебя проводить вечером домой, то достаточно сказать, что живёшь в Московском районе, и предложение само по себе отпадёт. Только уж если отчаянный или  очень понравилась. Но я, как только пересекала черту города за рыночной площадью, чувствовала себя более защищенной, чем в центре.
Весь наш Московский район был во время войны еврейским гетто. До войны наша квартира была молочным магазином, наверное, поэтому «служила» кухней еврейского гетто т.к. были цементные полы. Не раз мальчишки послевоенного времени взламывали замки погребов нашего дома; искали и находили золото, столовые приборы из мельхиора и предметы украшения.
Друзья моих родителей «прошли через этот ад», и я с детства помню  рассказанную историю их семьи.
Когда истощённых людей, в лохмотьях, немцы гнали по улице в сторону леса Румбула, отделили часть колонны. Так получилось, что отец этой семьи попал на расстрел в Румбульский лес, а девочки-подростки в лагерь.
Старшая сестра в лагере заболела тифом. Чтобы её не уничтожили, младшая, Геня, по ночам рыла руками под нарами яму, и спрятала там больную сестру. Свою баланду отдавала ей. Однажды попыталась получить ещё одну порцию, но приклад выбил из руки грязную миску, и большой палец повис как на верёвочке.
Люди стали смеяться только тогда, когда лежали на нарах облитые бензином т.к. немцы готовились к ликвидации лагеря – война приближалась к концу.
Кто-то вышел за барак по нужде.
– Русские солдаты бегают по лагерю; вставайте, мы спасены!!!
Но никто не поверил ему – набросились и убили.
Дожил бы до свободы… - но видно судьба его догнала.
После войны район отстроили, создали всю необходимую инфраструктуру, но новосёлы неохотно переселялись. Район славился пьяницами, наркоманами и хулиганами. Если кто-то ещё не сидел, то обязательно сядет, или будет торговать водкой; пока не сядет или не убьют.
Но именно «эта публика» оказала поддержку в моей непростой ситуации, когда осталась одна с годовалым дитём. Порой, вместо очередного флакона политуры, покупали нам с сыном хлеб.
А у нас было и такое время…
После приезда из Бреста, надо было перебираться в нашу маленькую квартирку, где практически прожила всю жизнь.
Как войти, в опустошенную?
Решила, пусть сначала придут туда чужие люди, а я со временем «подстроюсь». Так появилась молодая пара, милиционер с женой, в той квартире, где прошло моё детство и взросление.
Вскоре и мне пришлось набраться храбрости; купила кой-какую мебель и… пришла туда с сыном жить. Теперь я хозяйка квартиры, и уже мама не откроет дверь, не скажет: «Иди кушать».
… Готовлю, забылась, иду взять кухонное полотенце в шкафу, который стоял «100 лет» на одном месте – увы – ни шкафа, ни полотенца. И вдруг – реальность вперемежку с безысходностью. Слёзы, отчаянье, нечем дышать – но время не повернёшь вспять. Надо работать, готовить, убирать – растить сына, а эмоции зажать в кулак. Да и Женя, мой муж, здесь прописан – это результат «сталинского режима», введённого мною в доме при родителях; значит после армии, вернётся домой.
Чтобы не сойти с ума попросилась, хоть временно в училище, по специализации конструктор-чертёжник. Пришла к директору; рассказала мою ситуацию. Она после моего рассказа долго молчала, но потом, объяснив, что с дипломом техникума в училище не берут, всё же предложила походить на занятия столько, сколько мне потребуется.
Вот такие отзывчивые люди помогали мне выжить.
Затем появились другие постояльцы; Валина двоюродная сестра, Лена с подругой. Я забывала о том, что это мои квартиранты, и мы питались как семья. Когда впервые услышала ночью шуршание фольги от разворачиваемой шоколадки, и поняла, что это Лена так изощрённо её поедает – пришла в шок. Ведь я не считаюсь ни с чем; как так можно? Но об этом никому не сказала, и в дальнейшем виду не показывала.
Эта черта характера Лены, шокирует меня по отношению не только ко мне, но и к своей двоюродной сестре, моей наироднейшей подруги Вали, которая поддерживала её во всём.
С моей соседкой Олей, меня связывали только некоторые моменты воспоминаний из детства. У меня как-то появился набор детской алюминиевой посуды. Во дворе он произвёл впечатление. Оля стала играть со мной в какую-то девчоночью игру. А когда я собралась домой, то недосчиталась чайничка из набора. Началась ссора; Оля обозвала меня жидовкой.
Вообще, если мы с сестрой выходили во двор, то нас не сразу принимала дворовая компания. А если и принимала, то все игры заканчивались словом жидовки. Это было по любому поводу и без него. Просто вместо имён. Но мама научила нас отвечать следующим словосочетанием: жид насрал тебе на вид, а жидовка на головку.
Это было как игра, и не более. Нам, конечно, что-то отвечали, но «запал» уже проходил, и мы либо продолжали играть дальше, либо уходили. С мальчишками было проще. Я была азартна; любила часами играть в «биту», а среди мальчишек оскорблением считалось слово мухлёвщик. Если играли в казаки-разбойники, то предатель. Местом для этой игры были развалины старой церкви, неподалёку от нашего дома. Там находили пустые гильзы от снарядов, каски, пробитые пулями, и множество атрибутов прошедшей войны.
Наши дворы вообще не были приспособлены для детских игр. Разбитый старый асфальт, обшарпанные подъезды и сараи не подходили даже для салок. Но это  моя одна из любимых игр, и я всё время была с разбитыми коленками. Чтобы не расстраивать маму заходила к Ольге смыть кровь.
Родители Оли с Володей ничем не отличались от публики нашего района. В доме всегда пили и ругались. Но тётя Маня умудрялась сочетать пьянку с чистотой в доме, и запасами готовой еды. Она, по-соседски, дружила с моей мамой, наверное, поэтому и ко мне относилась хорошо.
Когда по возрасту закончились дворовые игры, мы с Олей почти не виделись. Она рано повзрослела, и наши интересы не пересекались. Случайно встречаясь, почти не здоровались.
– Унтершлаг (это моя девичья фамилия) как ты будешь теперь жить? – спросила она при встрече в подворотне.
– Не знаю, как-то буду – у меня маленький сын, буду ради него. Он ни в чём не виноват.
– Я приду к тебе жить, если хочешь, и помогу, чем смогу.
– Спасибо, приходи хоть сегодня.
Оля работала стеклодувом на стекольном заводе в три смены. Мы приноровились так; когда она возвращалась с ночной смены, то я уходила в утреннюю. Таким образом Дима был под нашим присмотром. Порой, после ночной смены Оля засыпая, просыпалась только от дурного запаха подгузника.
Она, своим появлением, открыла мне совсем другой мир. Пройдя «по низам жизни», знала о ней больше правды, чем я. Моя девичья кличка, среди подруг «розовая», вполне соответствовала до тех пор, пока не открылись для меня негативные стороны во многих аспектах. Подруги по концертам, театрам и лекториям, боялись даже мне звонить, а вдруг попрошу помощи? Только однажды я обратилась к одной из маминых подруг. Она тоже входила в число близких, обещающих маме позаботиться обо мне. Но со дня отъезда моих родителей мы ещё не встречались. Необходимость заставила меня пойти к ней и попросить немного денег в долг.
Их семья готовилась к отъезду в Израиль. В доме было всё упаковано и тётя Аня, сетуя на безденежье, дала мне стакан топлёного гусиного жира и немного вареной колбасы. Мне не хотелось обижать тётю Аню, а главное я представляла, как мой отказ оговорится в Израиле, при встрече с мамой, поэтому подношения приняла. Дома эти подношения я вытоптала ногами, плача от обиды. Больше никогда не обращалась к маминым подругам. Да и обратиться было особо не к кому.
Ещё одна «родная» подруга сразу же после отъезда моих родителей пришла ко мне в дом и сказала, что моя мама должна ей денег, и она забирает раскладушку и швейную папину машину вместо возврата долга. На этом наши «узы» закончились.
Весь смысл жизни был только в сыне. Это он не давал мне расслабиться; если ты мама – то соответствуй.

Глава шестая.

В этот год Димочка очень болел. Приходилось часто пропускать работу. Начальник нашего проектного отдела завода «Гидрометприборов» вызвал меня, и очень деликатно, предварительно похвалив, пофилософствовал на тему дети и работа. Наша группа проектировала передвижную метеолабораторию. Работа была интересная, а коллектив -  сплочённая команда. Жаль было уходить; но моя философия была иной – прежде всего здоровье сына.
Двейра, (эта соседская девочка, которая отправилась с мамой и её первенцем в эвакуацию; о её судьбе можно написать отдельную книгу), после военных сталинских лагерей вернулась в Латвию. Ей с подругой по несчастью Верой, можно было селиться за 101км. Они устроились в колхоз – скотницами. Получили старый дом; «завели» корову, кур, «развели» огород. Вот в это моё трудное время Двейра сама предложила мне отправить к ним в деревню Димочку; «поставить его на ноги» - парное молоко, деревенский воздух и пр.
Это был выход из положения, ведь постоянные бронхиты и воспаления среднего уха, нажитые в городских яслях, к добру не приведут. Поменяв работу на молочный отдел магазина (неделя работы, неделя выходная), мы с Ольгой отвезли сына в деревню. Там пригодился опыт полевых работ комсомольских лет. А у Димки щёки стали видны из-за шеи.
В молочный магазин самообслуживания устроила меня Таня, жена Лёни Туровецкого, соседского еврейского мальчика. Она и взяла меня к себе в напарницы. Отработав несколько месяцев, выявилась недостача в кассе. Пришлось покрывать половину недостачи из моей получки. Как мне потом объяснила по-пьяни Таня – это я внесла стоимость одного сапога из купленной ей пары. Но это была не лучшая Танина «фишка». По её вине Лёня оказался в тюрьме, подрался с милиционером т.к. Тане показалось, что тот ей подмигнул на пригородном вокзале. В тюрьму она ему долго не писала, и Леня «изловчился» позвонить ей из кабинета директора. За этот проступок избили так, что он остался с одной почкой. А когда ему удалось по дороге из тюрьмы на «химию» заехать домой, то Таня в это время, с крутым торговцем водкой обедала в Москве, в ресторане «Пекин». Нежданно-негаданно, спустя какое-то время, Таня, без зазора совести, пришла ко мне за советом: «Как же ей теперь помириться с Лёней?»
– Как приедешь на вокзал, ползи до его барака на четвереньках. Увидит твои порванные колготки и синяки на коленках, может, простит – сказала я.
Так и получилось.
Наша дружба с Лёней осталась в воспоминаниях о детстве и юности. Даже когда они с Таней уезжали в Америку, мы не простились, а ведь выросли в одном доме. Его родители торговали пивом в бане, и он оставался у нас на весь день. Так нас и прозвали во дворе – жених и невеста. Но это было очень далеко от истины т.к. роман у Лёни был с моей подругой и его соседкой, Валей. Наши дворы выглядели как прямоугольные колодцы, окружённые домами. Вот, во втором дворе, на последнем этаже, (дворы друг от друга отделяли арки для въезда грузовых машин), окна Вали и Лёни находились друг против друга. Их соединяла бельевая верёвка, натянутая на блоки. Так они передавали записки и назначали свидания на нейтральной территории.
В лет шестнадцать с Валей мы работали в ателье индпошива, т.е. учились индивидуально шить одежду, от кроя до готового изделия. Наше ателье находилось на окраине города, где были только частные дома. Мастер, который обучал Валю, занимал один из больших домов, и в подвальном помещении содержал свою подпольную швейную мастерскую. Туда приезжали люди из Средней Азии, Грузии; чтобы частным образом обучиться мастерству.  Но на официальной работе он тоже не филонил. Утром забирался на стол, ноги по-йоговски - к вечеру костюм готов. А Вале всегда говорил: «Не шей скрости» (т.е. насквозь ткани). Мастер по пошиву женской одежды была абсолютно не практична в житейских вопросах. Она любила слушать пение птиц по утрам, и с детским восторгом радовалась каждому цветку. Я очень хотела ей угодить как ученица. Однажды она мне впервые поручила, сделать петли на пальто. Я так тщательно их обшивала на машинке, что только тогда, когда почувствовала запах паленой ткани, подняла глаза. Случилось непоправимое – от лампы над швейной машиной выгорела дыра на рукаве пальто; зато петли получились отличные. Моему горю не было конца. Мастер меня не ругала, но была в полном смятении. Я сказала, что оплачу с получки клиенту ущерб. Но она позвала мою маму, объяснила ей, где есть мастерская художественной штопки; и таким образом спасли пальто. Клиентка ничего не заметила; но я прекрасно понимала, как себя чувствовала моя мастер,  очень порядочный человек, сдавая такое изделие.  
Мы с Валей, сшили себе одинаковые платья. Нам казалось, что это объясняет всем нашу дружбу.
  В нашем дворе было трое ребят старшего поколения, которых сплачивал общий интерес к спорту в одну команду; они занимались боксом; были мастерами спорта. Толик, по кличке «белый», из-за цвета волос, взял шефство над Лёней и «учил его жизни», увлёк спортом. Толик прекрасно играл на трубе, и это было для него не просто увлечение. Мама, воспитавшая сына без отца, им очень гордилась. Все его уважали, включая моих родителей.
Толик всегда делал мне комплименты, от которых я смущалась. Он всё говорил, что будет ждать, пока подрасту, и через пару лет случай представился.
Я очень любила посещать вечера во дворце культуры завода «ВЭФ». Там, перед каждым танцем, выходила бальная пара и показывала, как надо правильно танцевать тот или иной танец. Публика собиралась студенческая. Был у меня «негласный» кавалер Гвидон. Мы с ним хорошо танцевали в паре, но на этом наши отношения заканчивались.
В тот вечер появился очень красивый парень; он был из новеньких. Осмотрев «контингент», пригласил меня на танец. Это, наверное, по той причине, что на мне было новое платье, которое я сшила  практически сама, под руководством моей мастерицы. Всё в этом платье мне нравилось т.к. вложила в него душу.
Не я его носила, а оно меня.  Мы танцевали весь вечер, ни одного слова не сказав друг другу. Потом он исчез также неожиданно, как и появился; я была очень удручена таким фактом.
Вдруг в зале увидела Толика - «белого» и он пригласил меня на танец. По дороге домой предложил зайти в ресторан «Таллин»; это было заведение очень популярное, по тем временам. Как же я могла признаться ему, что в ресторанах ещё не бывала и спиртного почти не пробовала.
– Конечно – сказала я, только ненадолго. Дома волнуются. Ты же знаешь моих родителей.
Спиртной коктейль был препротивный, и ноги после него не слушались. По дороге домой Толик читал стихи, рассказывал об учёбе в Ленинградском Вузе. Так, незаметно, мы подошли к дому. Мама, которая ждала меня на улице, увидев нас с Толиком, растеряла все подготовленные слова. А он поздоровался, извинился за поздний час, и сказал, что в доме пионеров затянулся вечер.
У мамы не было вопросов.
Судьба нас перехлестнула ещё раз. Когда Толик вернулся в Ригу, после развода с питерской дочерью генерала, а я вернулась в нашу квартиру, после отъезда моих родителей.  Мы с Ольгой рады были его видеть.
Он возмужал, и его лицо выглядело ещё более красивым. Засиделись за бутылкой хорошего коньяка, и наши несчастья рассказывались сами собой. У каждого было много наболевшего. Казалось, что ниточка завязалась, в наших отношениях. Но его редкие визиты дальше одноразового секса ни к чему не привели – детство и юношество ушли в никуда, мы стали очень взрослыми и умудренными не по годам.
Через много лет я видела Толика, совершенно пьяного в троллейбусе. Он вычислял какие-то математические формулы, громко – на весь троллейбус.

Глава седьмая.

– Почему ты так долго на работе? – спросил меня Миша, заглянув в техбюро.
– Чертю дипломную работу. Времени осталось мало, прогуляла его в Москве с мужем. Вот теперь тороплюсь.
– Я не совсем знаю строительные чертежи, но если хочешь, бескорыстно предлагаю свою помощь.
– Спасибо, если предлагаешь по-дружески.
Мы с Мишей были знакомы в основном по заводской столовой. Они с Лёней, его товарищем, часто подсаживались ко мне. Конечно, Миша знал, что Лёня уже «проложил тропинку» к нашим отношениям. Оказалось, что училище, в котором я пыталась «обрести душевный покой и войти в равновесие» после отъезда моих родителей, находилось рядом с его домом. Лёня как бы случайно встречал меня по вечерам. Так и получилось, а главное совершенно естественно, что Лёня оказался моим вторым мужчиной после мужа. Это произошло не потому, что у меня были какие-то глубокие чувства к нему. Скорее всего, он располагал к себе своим искренним отношением. Ведь я давно догадывалась, но мне было страшно это признать и трудно с этим согласиться, что мой муж в Москве давно мне изменяет.
Последний приезд в Москву принёс большое разочарование и нестерпимую душевную боль. Там совсем не ждали меня, и многое из самостоятельной московской жизни Жени открылось уже не в догадках. Оправдать этот факт тем, что мы вынуждены жить в разных городах, пока он учится в аспирантуре, я так и не смогла. Но в этот московский приезд забеременела, и уже что-то изменить было невозможно.
Я решила оставить ребёнка, хотя Женя был от этого не в восторге. Он говорил о моём, якобы, слабом здоровье; о том, что это для нас несвоевременно и многое другое. Но я была тверда в своём решении, и все его доводы звучали напрасно. Уезжая сказала, что в двадцать два года могу принимать самостоятельное решение; что после аборта вообще не смогу забеременеть, поэтому категорически отказываюсь от его предложения и это для меня желанный ребёнок.  
Но вернусь к повествованию т.к. мысли мои завели далеко….
Времени оставалось мало до защиты дипломной работы, а проект ещё не готов, и я с радостью приняла помощь Миши.
Он оставался после работы со мной, и с усердием чертил. Хотя ещё дополнительно, ночью, выпекал мацу в синагоге.
В канун еврейской пасхи мы засиделись допоздна. Миша предложил зайти к его друзьям, посидеть и послушать хорошую музыку в честь праздника. Я согласилась, с условием, что ненадолго. Дом, в который пришли, был полон гостей, вечеринка в самом разгаре. Оказалось, что у меня там были знакомые. Моё появление компания приняла безоговорочно. Миша был счастлив.
Отношения с Лёней как неожиданно начались, так и закончились. Я думаю, что Миша об этом знал и был доволен. Однако он ни в чём не проявлял своих чувств ко мне; но был готов ждать, сколько нужно, чтобы открыться. Я просто это знала. Дипломную работу защитила на отлично. И в этом была большая заслуга Миши.
Беременность моя визуально уже начала проявляться. Однажды Миша заглянул к нам в техбюро и попросил меня выйти.
– Ты беременна? – спросил он с явным раздражением.
– Я замужем, а от этого бывают дети.
– Ну и дура же ты!!! Всё испортила, сама того не понимая. Ведь я люблю тебя. Зачем тебе этот русский парень. Он ничего тебе в жизни не принесёт, кроме разочарований. Разве ты не понимаешь, что творишь?
– Я люблю своего мужа. Иначе бы не была беременна от него.
Миша чуть не плакал.
И я, чувствуя его боль, сказала:
– Мы просто поздно встретились.
От дома до работы нужно было идти пешком  минут пятнадцать. Мы с Валей жили в одном доме и работали вместе уже не на первой работе. Вот ей и пришлось проходить со мной все тяготы первой половины моей  беременности. Наш путь до работы растягивался на сорок пять  минут из-за того, что все подворотни были моими.
Наше общение с Женей, за время моей беременности, в основном, состояло из переписок. Только в последние месяцы он смог приехать в Ригу. Факт рождения ребёнка был им принят, и даже казалось, что он ждёт его с радостью.
У проходной завода стояла с коляской; ждала подруг, чтобы показать им своего ребёнка. Неожиданно появился Миша. Он подошёл ко мне, заглянул в коляску и посмотрел на ребёнка.
– Больше похож на него, чем на тебя, а мог бы быть похож на нас обеих. Но всё же поздравляю тебя, и желаю расти ему здоровым. Ты не забывай о себе, а то совсем похудела….
– Будь счастлив. Ты заслужил, и обязательно будешь.
Девчонки окружили меня, наперебой поздравляли и хвалили моё дитё. Миша затерялся в толпе, и больше никогда в жизни наши пути не пересекались.
Лариса, красивая женщина, воспитывающая сама дочь, давала мне практические советы, этакий  курс молодой мамы. Мы подружились с первых дней, работая в одном техбюро. Я многим делилась с ней о наших отношениях с Женей. Она бывала у нас в гостях, когда Женя вернулся из армии; т.е. знала изнутри о нашей семье.  
Психологию одинокой разведённой женщины я тогда не понимала. Мне многое из её советов было просто неприемлемо. Лариса очень порядочная и скромная, из бывших отличниц в школе и в Вузе, тоже не могла понять многое из того, что мне представлялось неправильным. Она жила со своими родителями, получая помощь и поддержку по всем вопросам, но была несвободна в выборе своих действий, т.к. печальный опыт замужества не оставил его. Как бы отбывала наказание за содеянное. И это был её крест.
Когда наши семейные отношения зашли полностью в тупиковую ситуацию, и я подала на развод, Лариса не поддерживала мою точку зрения. Ей казалось, что можно многое исправить другим путём. Но с годами, переосмыслив тогдашние суждения, мне открылся простой закон женской логики.
Любая другая женщина уверена в том, что она бы разобралась не так в чужой семейной жизни, как это сделала жена.
И это был тот случай с Ларисой.
После нашего первого судебного разбирательства по поводу развода Женя позвонил именно Ларисе, т.к. он интуитивно, как мужчина чувствовал её поддержку. Он пригласил её в кино, а там рассказывал, как ему больно думать о распаде нашей семьи. У Ларисы было сложное положение; мужчина, который вызывает симпатию и желание; и подруга, которая сама отказалась от этого мужчины. Чужой опыт не даёт плодов для размышлений. Поэтому она поддерживала с ним отношения до тех пор, пока сама не раскусила, что же ему от неё нужно. И всё-таки ей было приятно сознавать, что она нравится.  Мне, как женщине, понятен  её шаг предательства нашей дружбы. Но, по жизни скажу, что послушные и примерные девочки могут совершать более нечистоплотные поступки больше из любопытства, чем по сознательности.
У меня была ещё одна очень хорошая подруга, Нина. Работая в книжном магазине, она оставляла Жени, интересующую его литературу. Это была дружеская помощь. А вот когда после развода я встретила её у себя дома, в неурочный час, наедине с Женей, то уже не сомневалась в «надёжности» женской дружбы.

Глава восьмая.

Мы пришли в институт физкультуры, когда концерт уже начался, и я еле упросила дежурного студента пустить нас на балкон.
Девушка, садитесь на моё место – подавал мне знак какой-то молодой человек с первого ряда. Потом он нашёл меня в танцевальном зале и так весь вечер; я тут и он тут как тут… СУДЬБА?
Мой кавалер был велогонщиком, студентом четвёртого курса, и прочил в науку. Уже около такси он застал меня и спросил как меня найти. Сказала только, что работаю в парфюмерном отделе, а по вечерам учусь.
Воспоминания того вечера быстро испарились, но ЕЁ ВЕЛИЧЕСТВО СУДЬБА продолжала свою работу без моего участия. Не прошло и полгода, как  Женя позвонил мне в магазин.
Почти как в кинофильме «Девушка без адреса». Каждая встреча сближала нас. Откровение за откровением, шаг за шагом, понимание и внимание, казалось во всём.  Как можно объяснить любовь? Невозможно! Но желание быть всегда вместе, уже думать за двоих…
– Я не хочу больше расставаться с тобой – сказал Женя, провожая меня до дверей.
Дверь открылась, и папа ответил:
– Уже поздно, молодой человек. Может быть вы и хороший парень, но пошли бы вы к ебени матери.
Вот так папа познакомился с Женей.
А мама увиделась с ним в другой вечер, когда ждали меня с папой у дома.
– Молодой человек, Вы знаете, что она жидовка? – спросила мама.
– Я знаю, что она еврейка, и этот факт очень уважаю – и начал перечислять известнейших и уважаемых людей еврейской национальности в различных областях.
В какой-то из дней слышу, что на улице опять дерутся наши местные торгаши водкой. Это частое явление. Даже зима им не помеха. Сами торгуют, сами пробуют товар. Какая-то женщина старалась отобрать у мужчины коробку с обувью; как мне показалось из окна. Хорошо, что мы не встречаемся с Женей у дома, подумалось мне, но что-то внутри ёкнуло… Ведь с такой публикой может произойти всё, что угодно.
При встрече Женя повёл меня на вокзал в камеру хранения. Там лежала кукла - негритенок.
– Это тебе подарок из Москвы. Извини, что коробка помята – сказал Женя. Я вчера надеялся, что вдруг ты выйдешь из дома, или выглянешь в окно. Прождал пару часов напротив твоих окон. Но это не понравилось вашей местной публике. Одна пьяная женщина видимо решила, что это обувь, и с воплем накинулась забирать коробку, утверждая, что её. Вот и помялась…
Через небольшой период времени, Женя отважился попросить моей руки у родителей, и сделал это в оригинальной форме.
– Я всей душой привязался к вашей дочери; люблю её. Хочу быть ей мужем, и стать для вас сыном. Но мне нельзя приходить к вам. Мы как собаки бегаем по улицам. Нам даже негде просто посидеть, поговорить - приблизительно так сказал Женя моим родителям.
– Мы евреи – сказала мама. Это совершенно другая культура и обычаи. Никогда не может быть семьи между людьми разной культуры, а любовь – это дрэк (говно). Я не верю в любовь. Уважение в семье, вот что важно.
  Пришлось завести дома «сталинский режим», чтобы Женя мог приходить к нам домой.
Так случилось, что почти одновременно я познакомилась с Женей и ХОРОШИМ ЕВРЕЙСКИМ ПАРНЕМ, Ефимчиком – это определение соответствовало действительности. Маме он очень нравился.
Моя троюродная сестра Вера училась в педагогическом училище, где были только девушки. Наши отношения, как говорят сегодня, складывались на партнёрстве. У меня было много друзей среди студентов института гражданской авиации, а у Веры девушки из училища и хорошая квартира в центре.
Сложилась своя домашняя компания.
Мы проводили вечера юмора, домашние капустники и мн. др. Всегда было весело и интересно. Вера играла на пианино, а студенты приходили со своими музыкальными инструментами. Так создался свой ансамбль.
Собиралось до 50 человек. Наши родители были не против таких сборищ. В еврейских ребятах недостатка не было. Моя двоюродная сестра, тоже Фаина, моя школьная подруга Света, и подруга Веры, Дона, и я - составляли костяк компании. Мы готовили вкуснейшую еду, писали сценарии вечеров, в общем, занимались всей организацией. У нас даже был свой гимн, нами же написанный. Вот туда я и пригласила Женю на Новый год, (он позвонил мне впервые как раз перед новым годом). Парень Веры, Аркадий, пришёл с другом. Это был Ефимчик. Он только демобилизовался, уже работал зубным техником, и был готов к серьёзным изменениям в личной жизни. Я поняла, что Ефимчик определил меня себе в пару. Увидев нас с Женей вместе, он приложил всю изобретательность, чтобы мне понравиться. И ему это удалось.
Но был один факт, который однозначно ставил на наших отношениях точку – он заикался, в результате нелепового несчастного случая. Провалился в открытый люк недостроенного лифта в чердачном помещении медицинского училища.
Мне  было страшно даже себе представить, что наши дети тоже будут заикаться. Да и пройдя тяжёлую борьбу против своего недуга, который мне так портил жизнь, как можно было себе  представить ежесекундно слышать заикание, жалеть этого человека, и не знать, как помочь ему и себе?
Я не с кем не могла поговорить о том, что меня мучает, тем более с мамой.
Понимая угрозу, которая нависла над нашими отношениями, Женя сказал мне:
– Если ты уйдёшь, то я умру.
Эти слова сыграли для меня решающую роль.
Ефимчик неоднократно пытался наладить со мной дружбу. В своих ухаживаниях он не проявлял напора, а наоборот; понимал, что выбор за мной. Но как я могла ему объяснить, в чём наша причина. Я действительно была на перепутье. Всё во мне говорило в пользу Ефимчика, но….
Потеряв надежду, он однажды сказал мне:
– Ты будешь высоко взлетать, но низко падать.
Я не обиделась на него, и как-то подспудно, даже согласилась.
После развода, появился повод позвонить ему, т.к. Двейре нужно было обратиться к зубному технику. Он с нечаянной радостью назначил нам встречу у себя дома.
Вся его семья была в сборе; все хотели посмотреть и познакомиться с женщиной, которую он продолжал любить. Приняли нас как родных. Двейра осталась с родителями допивать чай, а мы пошли погулять и пообщаться. Он был готов начать наши отношения «с чистого листа»; но откровенно сказал о том как ему будет сложно принять ребёнка от соперника. Мы стояли на конечной остановки трамвая. Я заскочила и трамвай ушёл. Ефимчик звонил, говорил, что это были мысли вслух и т.д. Но для меня вопрос о нас однозначно отпал. Так закончилась, не начавшись наша любовь.
Только Геша восприняла Женю как своего. Мы часто у них бывали. Женя играл с Гешиным братом Лёней в шахматы, а мы троицей, плюс мама Геши, в преферанс. Жаль, что они уехали в Израиль раньше, чем была наша свадьба. Но переписка продолжалась до тех пор, пока Геша не вышла замуж, и не уехала в Германию. Знаю по письмам, что судьба в Израиле не была к ней благосклонна, и она жалела, что уехала от нас. У неё не было своих детей, и мы занимали эту – нишу.
Помню, я как-то спросила Гешу:
– Почему ты не родила ребёнка от бывшего мужа офицера?
Геша не задумываясь ответила:
– А кто мне дал право рожать детей, не имея возможности создать им будущее?
Она была права, мне нечего было ей ответить.
Когда приехали мои родители в Израиль, Геша поддерживала с ними связь. Но узнав, что Женя просил их отложить отъезд до окончания аспирантуры и готов был переехать всей семьёй – отчитала и перестала с ними общаться.
К сожалению, больше ничего не знаю о судьбе Геши и её семье. Сохранила только нашу переписку и сувениры. Я по сей день часто её вспоминаю и скучаю по ней, как по родному и очень близкому мне человеку.
Но продолжу о нас с Женей. На Рижском взморье, куда попросилась перевести меня на туристический сезон, работала в гастрономе. А Женя сдавал госэкзакмены, и по утрам работал на хлебокомбинате. Иногда спала у подруги, снимающей «угол» на лето. Но в основном, ожидая отхода последней электрички, мы укладывались на скамейки привокзального зала ожидания, а первой электричкой Женя уезжал на работу, а я шла в магазин. Вечером, встречаясь у моря; я с бутылкой молока, а он со свежим батоном хлеба – БЫЛИ СЧАСТЛИВЫ!
Затем Женя добился студенческой путёвки в дом отдыха на две недели; по ночам он готовился к экзаменам для сдачи кандидатского минимума, а я помогала ему чем могла. В мой день рождения должна была состояться наша свадьба, но пришлось отложить. Мама с папой не простили меня, и упорно, очень переживая, просили одуматься.
Выпускной бал в институте физкультуры был в конце июня. Женя почти весь вечер просил приглашать на танец то декана, то его руководителя по научной работе. Потом, после окончания вечера, он нёс меня на руках до общежития. Предварительно договорился с соседом, чтобы тот исчез на ночь. Всё было между нами, но я не понимая, что нужно потерпеть боль, жаловалась и так он берёг меня две недели, почти не причиняя мне боли.
Мои родители видя, что мы не расстаёмся ужесточились и мне пришлось проявить протест. Я улетела с Женей к нему на родину, чтобы познакомиться с его роднёй. Самолёт приземлился в Ростов-на-Дону. До Персиановки, Новочеркасской области, как-то добирались. Там прошла юность Жени.
Отец профессор на кафедре, бывший первый секретарь горисполкома Ростовской области, а мачеха, заменившая ему маму, помощница в быту и на работе. Как вписаться в эту идиллию?
– Ты комсомолка? – спросил Афанасий Никитич, всматриваясь в меня подслеповатыми глазами.
– Да, даже бывший секретарь комсомольской организации – ответила я.
– Доченька моя! – воскликнул отец, крепко обнял и поцеловал.
Дети мои, впоследствии писал отец, читали ли вы речь Л.И.Брежнева за … число? Обязательно прочтите и обсудите в семье – так жил, верил и понимал жизнь Афанасий Никитич.
Отдав свой дом заводу НЕВЗ, под «отдых выходного дня» и получив хрущевку взамен, он не жалел ни о чём. Нет больше таких большевиков – жаль, что и в то время их было не много.
Брат Жени с семьёй жили в Ростов-на-Дону. Когда мы к ним приезжали, застолье переходило за полночь.
Так прошло лето.
Свадьбу переносили по срокам трижды; плохая примета говорили подруги и не ошиблись. Через семь лет бракоразводный процесс  откладывался шесть раз.
Старшая сестра Жени оказалась в Риге после окончания техникума, по распределению. Вышла замуж за КГБешника, и тоже работала в КГБ химиком. Алю родство с еврейской семьёй явно не устраивало. Она, скрепя сердцем, согласилась провести наш свадебный вечер у них дома т.к. занимали две большие комнаты в общей квартире.
Мама моя готовила, а центральное блюдо - плов, готовил туркмен, муж одной из моих подруг. Школьные подруги и коллеги по работе тоже присутствовали. Но свадьба была странной т.к. по одну сторону сидели евреи, а по другую русские. Женя пригласил институтских евреев, с которыми общался. Из нашей родни никого не было; они были за чистоту расы.
Был холодный ноябрь, меня украли, продержали в подъезде; не помню, чтобы Женя искал меня. Тонкие капроновые чулочки подвели, простудилась капитально. На второй день как-то вяло продолжалось застолье.

«Мы евреи» - говорила мама

  На школьной перемене Рейн подошёл ко мне и резко толкнул, я упала в проходе, между партами.
–  Жидовка, попробуй пожаловаться учительнице – сказал он.
Мне было больно сознавать, что никто из класса не подал руки, чтобы помочь подняться. Но Борис, мальчик из бедной многодетной семьи, намочил свой не очень чистый носовой платок и приложил к моему кровоточащему носу. Мы сидели с ним за одной партой. С удивлением смотрела, как  четвероклассник умеет всё делать, что касается домоводства и рукоделия. Никто в классе, включая девочек, не умели так быстро и качественно пришивать пуговицы, как он.
Учительница по географии явно недолюбливала евреев, но по долгу службы маскировала это чувство насколько могла. Однако двойку за четверть поставила мне с удовольствием. Мама пришла выяснять с ней отношения в присутствии директора школы.
Она спросила учительницу:
–  Вам что не нравится нос моей дочери?
Вместо неё ответил директор:
–  При чём здесь нос вашей дочери, речь идёт о её знаниях.
– Ну, так проверьте сами эти знания – ответила мама.
Я никогда не училась на хорошо и отлично. Но на твёрдую тройку обязательно вытягивала, кроме любимого предмета физики; тут старалась на хорошо.
Во всех школьных характеристиках писали: «Девочка способная, может учиться лучше».
Директор был зол на меня за одну проделку. Я сидела в классе за последней партой, а за моей спиной была печка. Со всего класса стекались оторванные страницы для растопки; и печь «заурчала». Через некоторое время ворвался директор школы, задыхаясь от кашля. Оказывается, печка выходила другой стороной в кабинет директора и там была закрыта заслонка для выхода гари. Представился случай искупить вину перед директором только через много лет. Он узнал меня за прилавком большого нового магазина в районе, где жил. Деликатно попросил достать ему кожаный портфель. Я выполнила просьбу, рассчиталась за истопленную печь.
В вечерней школе на выпускном экзамене по физике произошёл очень приятный момент. Сдав на четыре балла, ответив на сложный билет, я с облегчением вышла из класса. Но через короткий промежуток времени меня позвали назад.  Робко и нехотя открыла дверь. Нина Владимировна, наша учительница, с сердечной улыбкой на лице, протягивала мне толстенную книгу о космонавтике:
–  Поздравляем тебя с днём рождения! Будь физиком, если захочешь, у тебя всё получится.
–  Это Вам спасибо – ответила я, чуть сдерживая слёзы.
По дороге домой вспомнила слова моей первой учительницы, Марии Ивановны:
–  Ты пишешь, как курица лапой. В лучшем случае будешь портнихой.
С годами я бы с ней поспорила. Мне пришлось быть портнихой. Там, как курица лапой не пошьёшь. Она, наверное, сама шить не умела, а мы первоклашки, уверовали, что все портнихи в школе писали как курица….
В первом классе заметила маленькую и бледненькую девочку. С ней за партой никто не сидел, и я подсела. Так мы с Валей дружили все школьные годы. Она жила в деревянном доме, с водяной колонкой на улице. Я Вале помогала по дому, делала всё, что нужно было; только бы ей не доставалось от сестры или матери.
Мама и сводная сестра работали на железной дороге. Сестра, Галя, работала проводницей, была разведена и вела «свободный» образ жизни, а мама драила вагоны, в основном по ночам. Неля Адамовна пила, возможно, уже спилась, разницу ещё не понимала. Видела трезвой только в банные дни; когда она нас водила в городскую баню и тоже драила такой же щёткой как вагоны.  
Все секреты мы доверяли друг другу. Это с ней оставила годовалого Димочку, когда уехала провожать моих родных до Бреста, хотя у неё уже был свой, тоже годовалый. Тепло наших отношений помню как на ощупь. Но теперь, оглядываясь назад, очень хорошо понимаю, почему дружили годами, а расстались вмиг.
Тоже могу сказать и о второй моей школьной подруге Свете. Мы все жили в одном бедном районе, а там других семей и не было. Если отец Светы пил безбожно, а мать работала как на износ на швейной фабрике, то и судьбы их детей, к сожалению, сложились не лучшим образом, но слава богу, не повторили участи родителей.
Когда мама Светы узнала, что я дружу с русским парнем, сыном профессора, в укор дочери сказала:
– Вот видишь, эта жидовка нашла себе завидную партию, а ты?  
И в каждой из этих семей, где могла остаться спать и поесть, всё равно я была жидовка.
Наверное, и это тоже передаётся по наследству.

Глава девятая.

Впервые была в Москве в шестнадцать лет, и то по случаю. Поехала провожать подругу по работе с миссией обмена производственным опытом на Кунцевскую фабрику. Из нашей группы не пришёл один человек и меня, как комсомольского лидера, тут же включили в список. Успела позвонить домой, улетела с 13-ю копейками в кармане; подарков привезла на 100 рублей. Папе привезла летние босоножки, он был очень доволен. А деньги в долг дала мне подруга – просто поделила свои пополам.
Жили в гостинице «Звёздная», а рядом был ресторан «Лель» - вот туда и  забрели вечерком. Какая-то весёлая компания поддерживала радостными криками и песнями парня, танцующего на столе. Тогда прошёл фильм «Я шагаю по Москве», и все пели песни из этого кинофильма. Мы присоединились; и тоже стали подпевать, и аплодировать парню, который точь-в-точь танцевал и пел как в кинофильме. Когда парень закончил петь и слез со стола, то вдруг поняли, что это и есть главный исполнитель – Никита Михалков.
Не дав додумать ситуацию, кто-то меня обнял как старую знакомую:
– Танечка, пошли, я провожу тебя домой, ведь я обещал твоей маме – сказал Никита.
И вся весёлая компания настоятельно стала уговаривать меня послушаться. Я чудом успела увлечь за собой подругу в машину. Проехав почти пол-Москвы, как мне тогда казалось, не переставала  утверждать об ошибке. Вдруг машина остановилась, все гурьбой вышли и стали с нами прощаться. Оказалось, что Таня здесь жила.
– Большой привет маме - сказал Никита, я обязательно к вам скоро зайду, и поцеловал меня в лоб.
Компания быстро загрузилась обратно в машину, а мы с подругой добрались до нашей гостиницы только под утро.
Через многие годы, когда была в гостях у мамы Владимира Высоцкого, на Большой Грузинке, слышала упрёк в адрес соседа Никиты Михалкова; который всячески ставил препоны Нине Максимовне, добивающей получить разрешение от местных властей на расширение «предбанника» в квартире за счёт лишнего метра за лифтом. И только Иосиф Кобзон помог ей в этом нелёгком деле.
А хотелось, и слава богу получилось, в «предбаннике» повесить афиши Володиных работ в театре и многое другое. Человек, входивший в квартиру, сразу же ощущал присутствие Володи – и это очень грело душу!  
Потом, уже без счёта, бывала в Москве, когда Женя учился в аспирантуре. Не зная города, ходила в основном пешком, особенно по  всей ул. Горького; вспоминаю с теплотой эти первые прогулки.
Однажды мы с Женей пошли в ресторан «Пекин». К нам за столик подсел китаец, работающий на радио в Москве. Он показал фотографию своей семьи и утверждал, что я очень похожа на его жену – мы вежливо кивали.
На следующий день, гуляя по ул. Горького слышу из толпы крик:
– Трудное имя, трудное имя, здравствуйте – это китаец увидел меня, а имени не запомнил. Так что и в Москве можно встретиться…
Моя школьная подруга Валя, тогда работала проводницей на фирменном поезде «Латвия», Рига – Москва. Через неё я поддерживала Женю продуктами и деньгами; не раз проезжала сама «зайцем».
Мы успевали день побыть вместе, ходили в кино; купив 200 грамм дешёвых конфет, запивая газировкой из автомата. А утром я возвращалась в Ригу, и сразу с вокзала шла на работу.
Время было прекрасное!
Всё заводоуправление Рижского завода «Гидрометприборов» знало, что любая командировка в Москву или через Москву – это моя, но и я со всей ответственностью выполняла эту миссию. Уже на прежней работе был некоторый опыт. Шахнович, начальник проектного отдела института «Латгипроторг» носом учуял мою способность.
Командировочный народ – это «племя спасателей» Госпланов. Утверждения чего-то с кем-то оттуда, из министерства, «выколачивание» поставок и т.д.
Тут нужен особый талант, сродни актёрскому мастерству – города, истории, люди; новые встречи и расставания; всё в этом слове – командировка.
Вот в одну из таких командировок, направляясь в Тюмень, вечером, без предупреждения, я, моля бога о том, чтобы Женя был дома, поднимаюсь бегом по лестнице и, затаив дыхание, звоню в дверь. Ура – он дома!
– Какого бабая ты приехала – от неожиданности произнёс Женя. От меня только что ушла женщина, ты ее, наверное, встретила на лестнице?
Но любовь бывает глухой, немой, слепой и разной – на то она и любовь!
– Шутка, сказал Женя. Это я от нечаянной радости.
Так вот, наш сын, Димочка, московского зачатия. В эту ночь, впервые за два года замужества, поняла, о чём так сладострастно говорили девчонки на работе во время чаепития. Думаю, что ту, которая спускалась по лестнице, тогда лишили  этого, а мне случайно перепало. Но это уже с позиции моего опыта прожитых лет.
Прибытие в Тюмень выпало на субботу. Устроилась в гостиницу, в двухместный номер, и поехала на завод; разведать обстановку. На проходной стоял мужичок, в потёртом пиджачке. Он очень заинтересованно и подробно спросил меня: «За чем я приехала?». Я рассказала ему из вежливости, полагая, что говорю с любопытным охранником. Посетовала на то, что до меня уже было два «толкача», но тщетно. Вежливо попрощалась и ушла в недоумении. Зачем охраннику такая исчерпывающая информация?
В воскресенье с утра вновь отправилась на завод. Настроение было угнетающее т.к. соседка моя по комнате приехала за трупом своего мужа; результат аварии на газопроводе. Я рада была тому, что был повод уйти из гостиницы. Душа болела от сочувствия чужому горю. Придя на проходную, представилась и попросила пройти к начальнику сбыта. Секретарша встретила меня как старую знакомую и сказала, что меня уже ждут, и мой заказ готов. Удивилась, но зашла к начальнику. За столом, улыбаясь, сидел мой старый знакомый, субботний охранник.
Вот когда приходит на ум поговорка: «Не плюй в колодец…»
Возвращалась в Ригу тоже через Москву. Жени не было дома, и дверь открыл сосед, Володя. Он уже закончил аспирантуру и преподавал в Московском физико-техническом институте под началом своего отца. В комнате (бывшая ванная), которую снимал Женя, стояли цветы.
Наверное, Женя решил скрасить «свою нечаянную радость» в прошлый мой приезд – подумала я. Но Володя не дал расслабиться и размечтаться.
– Тебе нравятся цветы? Ты приезжала, но меня не было тогда в Москве. Вот решил тебя порадовать в этот приезд. Ну и себя заодно.
– Спасибо. Цветы очень красивые, а ты прекрасный друг.
Володя покормил меня с дороги, напоил чаем с вкусным домашним пирогом.
– Ты точно собираешься летом приехать с другом в отпуск на Юрмалу?
– Да, всё как обговаривали с тобой раннее. Ты только позаботься о съёмном жилье. Хорошо?
– Я всё сделаю лучшим образом. Моя школьная подруга, Света, очень ждёт твоего приезда. Уж я ей тебя расписала….
– Что делать, ты замужем, придётся знакомиться со Светой – как-то безрадостно ответил Володя.
Женя пришёл домой рано. Решили вечером пойти в кино. В кинотеатре, перед началом сеанса, всегда играл оркестр – это создавало праздничную атмосферу. Мне нравилось под звуки музыки сидеть в буфете, впереди ещё хорошее кино, потом прогулка по красивой вечерней Москве!

А часики тикали...

Ещё в начале 1969 года папа стал получать письма из Израиля от какой-то тёти,  которая видела его в двухмесячном возрасте. Обещала нашей семье  светлое будущее и всяческую поддержку, писала о воссоединении семьи и прочее…. И мои родители со старшей сестрой дважды подавали документы на выезд, но получали отказы.
Это и помешало мне поступить в институт после техникума. Сдала успешно два экзамена по математике, вдруг вызвали в деканат и предложили написать отказ от своих родителей, обосновывая, что не готовы обучать специалистов для другой страны.
Я отказ не написала, а пришла на экзамен по физике. Однако, преподаватель показал мне бумагу, что я до экзамена не допущена.
А в 1972 году, после очередной попытки, родители получили разрешение.
И моя мама сказала:
– У нас есть ещё одна дочь, и она послушная. Пора ехать. Даже тот факт, что они с папой, работая на одном заводе, к новому году должны были получить хорошее жильё, их не остановил.
– Софья Алтеровна и Бениамин Шаевич, подумайте – говорил Женя. Может быть, Вы повремените с переездом. Дайте мне закончить аспирантуру, отработать какое-то время, тогда поедем всей семьёй и лучше в Америку.
Мама сказала:
– Эта ваша жизнь, моя дочь сделала так, как хотела. А мы евреи, и должны жить в Израиле.
15 мая 1972 года в 6.00 утра Женя, уже кандидат биологических наук, в 25 лет, ушёл на год в армию, т.к. в институте не было военной кафедры, а днём я уехала провожать моих родных до Бреста. Годовалого сына оставила у своей школьной подруги. Это был день рождения моего папы.
И начало моего нового и очень непростого этапа жизни в 24 года...

Глава десятая.

Все годы аспирантуры ему приходилось ложиться в больницу на обследование, чтобы отсрочить призыв. Была проблема ещё со студенческих лет; зимние тренировки и велопробеги повлияли на мочеполовую систему.
Однажды, получив письмо с подробным описанием как добираться до больницы, я срочно вылетела в Москву. Нашла больницу без проблем; но проблемой стал тот факт, что Жени там не оказалось.
Была поздняя осень, и я, сидя в сквере около больничного корпуса изрядно продрогла. Идти было некуда. В отделении сказали, что утром он был на процедурах, решила ждать. Подошла ко мне женщина, наблюдавшая за мной из окна своего дома, предложила переночевать. Но я решила ждать до победного….
И вот, кто-то забирается в окно больничного корпуса.
Каково же было Женино удивление, когда он увидел меня.
–  Ты почему здесь? – спросил он, явно не понимая, кто я. Только вернулся из библиотеки.
–  Незачем было заполнять бумагу просто ненужной информацией, если тебе ни к чему. Я привыкла доверять твоим письмам.
–  Ну, что делать, поедем домой – сказал Женя неуверенно. Я снимаю комнату далеко, а метро уже не работает. Добрались далеко за полночь.
Не успели мы лечь в постель, как услышали громкие разговоры в коридоре общей квартиры. В дверь настойчиво постучали. Это соседи вызвали милицию.
–  Нет больше сил мириться, с его ночными приходами; постоянно какие-то девицы и т.д. – говорили соседи наперебой.
Женя попросил у меня паспорт; предъявил его милиционерам, и соседи разошлись. На этот раз оказалась законная жена. Но мне всё было представлено, как желание соседей отобрать комнату; вот откуда бунт. И я, в очередной раз попалась, как с письмом.
«Обжёгшись на молоке, дуют на воду» - но это не для влюблённых.
Последний раз Женя лежал в военном госпитале в Риге; уже отслужив три месяца в Гвардейске. Приходя к нему в госпиталь, он мне через ограду давал какие-то таблетки от инфекционного заболевания. Я их принимала, а догадки пришли уже с возрастом и опытом.
А до этого, он пригласил меня в Гвардейск, и мы встретились с большой радостью. Ведь расставаясь, мы не успели поговорить о многом, важном для нас обоих.
Тогда он смог найти слова, которые давали надежду на наше общее будущее. Жаль, что их хватило не на долго.
После госпиталя попал служить в ЦСК, в Москву – друзья о нём позаботились. Он разъезжал с хоккейной сборной в составе бригады врачей, как биохимик спорта, т.е. по специальности; и подрабатывал натурщиком в училище им. Щукина.
Они были на сборах в Бакуриани. Там снимали фильм «Суровые километры», где в главной роли Жанна Болотова. Пошла серия писем о Жанне, что она его называет греческим воином и т.д. Видимо увлечение было настолько впечатляющим, что он не мог отвлечься от него даже когда писал мне письма. Я почти не отвечала. Надо было выживать и это занимало всю повседневность существования.
Через год службы Женя сдал форму новенькую, как и получил.
Мы виделись за этот период один раз. Были в гостях у его двоюродного брата; московская семья, с которой у меня сложились очень дружеские отношения ещё при знакомстве.
Юра Внуков, двоюродный брат, рассказал про Женины проделки на его даче. Говорил, что пытался урезонить его, но получил ответ:
- Фаину не тронь, это святое.
Потом, через многие годы, когда я смогла попасть в Москву, чтобы сделать операцию своему сыну, жила у них. Мы уже с Женей были в разводе, но меня приняли как родную.
У Юры Внукова были очень приятельские отношения с Пустоваловыми Валей и Юрой; он часто приезжал к нам, и я уже жила в Олайне. Наши отношения всегда были дружелюбными, а с Женей он практически не общался.
Помню, когда ещё Женя учился в аспирантуре и наши встречи только сближали нас; мы были в гостях у его родни в Лионозово. Нас хорошо приняли. Женя попросил меня спеть, он любил, когда я пела. Всё было здорово и по-родственному. Там же мы купили две шубы из искусственного меха; это первые шаги отечественного производства. Денег было в обрез и Женя уговорил меня продать в Риге вторую шубу по двойной цене, чтобы окупить затраты.
Сейчас пишу об этом и краснею, всю жизнь корю себя за этот поступок. Я её продала своей троюродной сестре, которая сама еле сводила концы с концами. Всегда помню об этом и больше никогда в жизни так не грешила.
Ночевали в Подмосковье, у Жениной тёти, Марии Никитичне. Она была прекрасной рассказчицей; слушая, ты невольно мысленно рисуешь все образы и пейзажи, присутствующие в её рассказах – «говорит, как пишет»
Вот она мне и рассказала, как-то неожиданно для самой себя, о том, как Женя попал в аспирантуру.
Осень была поздняя… . Лето как будто не хотело уступать….
Примерно так начала рассказ Мария Никитична. А речь шла о том, что Женя узнал, куда едет отдыхать с семьёй его будущая руководительница, и направился на тот же курорт. Там познакомился с её дочерью; начал «женихаться». Очаровал всю семью. Умышленно не называю фамилию семьи т.к. она очень известная и истинно уважаемая. Наверное, уже в Москве, достигнув цели, ему пришлось признаться, что он почти женат. Ведь свадьба наша состоялась только в ноябре. Думаю, что огорчил хороших людей и «русскую красавицу».
Но другой известный еврей «взял его под своё крыло», и он поменял руководителя.
Потом уже, через какие-то годы, его бывший руководитель с женой приехали в Ригу, и остановились у нас. Мы были тогда в разводе, и Женя очень просил меня, не раскрывать этот факт перед гостями. Я согласилась; мы прекрасно приняли гостей. В очередном экскурсе по магазинам, Ирина, наша гостья, сказала мне фразу, которую запомнила на всю свою жизнь
–  Мужчина любит того ребёнка, с матерью которого он спит.
Тогда мне показалось это пошлостью. Но потом, по жизни, я удостоверилась в правоте этих слов.
В то лето к нам приехал и друг по Гвардейску; врач, который отправил его в Ригу на лечение. Но его жена пророческих фраз не произносила; видимо в неё жизни не было столько бурь. И опять наш спектакль повторился.
  В общем, «вокруг одни евреи» - эта фраза ключевая, во многих моих житейских ситуациях.  Помнится, что приезжая в Москву, Женя брал меня с собой только в такую компанию, где выгодно показать, что я еврейка.
И всё же было одно обстоятельство, которое могло послужить во благо сохранения семьи.  После окончания техникума, руководитель по трудовой практике, зная о том, что мой муж учится в Москве, в аспирантуре, дал мне рекомендательное письмо о трудоустройстве к своему фронтовому другу, управляющему «Академстроя» Москвы.
Он встретил меня очень доброжелательно. Предложил место в проектном отделе, а по окончании аспирантуры Жени кафедру в новом Академгородке
г. Пущено на Оке. Соответственно, мне там должность и нам служебную квартиру. Но вопрос «застрял» в моей прописке; надо было быть холостой, чтобы прописаться в общежитие.
Женя новость принял критически, а на моё предложение развестись поднял «бурю в стакане».
–  Никогда, слышишь, никогда я не дам тебе развода, даже фиктивный.
Его слова оказались почти пророческими. Действительно, он мне не давал развода, и я его потом добивалась шестикратно.

Глава одиннадцатая.

Как я уже упоминала, за рыночной площадью начинался наш район. Рыночные крытые павильоны растянулись вдоль берега реки Даугава. В пятнадцати минутах ходьбы от рынка, мост отделял остров Звиргздусала от основной части города. Там царила пасторальная атмосфера. Многие жители острова занимались рыбалкой; держали коров, кур, кроликов. Когда утром коров вели на пастбище, центральная единственная улица была не пешеходна. Помню, какой-то год было наводнение и жители острова могли передвигаться только на лодках. На этом острове прошло наше с сестрой детство. Там жила семья, с которой мама познакомилась в эвакуации. Их дружба с годами переросла в родство.
Я с детства считала, что Шурик и Голда – тоже мои брат и сестра. Всегда буду помнить их чудесный дом, с яблоней - белый налив, и уютно пристроенным столом под ней. Дядя Алтер занимался разведением чернобурок, а тетя Люба вела всё большое хозяйство и мама моя помогала ей рука об руку.
Всё хорошее, что было в детстве, связано с этим островом. Там была купальня, песчаный карьер; где дети проводили всё летнее время. Еврейские дети держались своей группой, но так как их было немало, с ними приходилось считаться; поэтому разборок по национальным принадлежностям не помню. Скорее всего, разборки были между островными ребятами и городскими; но еврейские дети в этом не участвовали. Ещё до рождения Димочки, там мама сняла нам с Женей комнату в доме дяди Лазаря, брата тёти Любы.
Почти перед моими родами праздновали свадьбу моей «дворовой» подруги Вали. Среди гостей, со стороны жениха, была племянница; «кровь с молоком» - так говорят о таких. Мне было очевидно, что её контакт с Женей необратим. Интуиция меня не подвела и на этот раз. Я их застала целующими в подворотне.
Ни слёзы, ни уговоры не помогли; на второй день всё повторилось. Не знаю, чем закончился их роман, но эта девица спрашивала Валю:
– Фаина не умерла при родах?
– Нет, не умерла, а слава богу, родила прекрасного мальчика.
– Очень жаль. Я желала ей умереть при родах.
У хозяев не было своих детей, и тётя Маня очень хорошо восприняла появление в их доме маленького человечка. Женя в основном был в Москве, и хозяйка очень мне помогала осваивать курс молодой мамы.
Соседская девочка, Матля, ей было лет четырнадцать, с удовольствием гуляла во дворе с ребёнком. По вечерам, после отработки на заводе, приходили мои родители, часто уже с готовым обедом; так что по любому вопросу была поддержка. Папа всё разглядывал себя в зеркало и находил с Димочкой  сходство, это приводило его в восторг. Думаю, что и мама Женю по-своему полюбила, но национальный вопрос вносил брешь. Однако появление ребёнка помирил всех.
Когда Женя уже заканчивал аспирантуру, то несколько месяцев был «дома».  У него сложились комерческо-дружеские отношения с моей мамой. Он подрабатывал на молочном комбинате, а мама приходила к забору комбината забрать то, что плохо лежало рядом с Женей. Это было советское время, и мораль советского человека странно отличала своё от общественного, но я отрицательно к этому относилась – были частые раздоры по этому поводу.
Время, которое мы прожили на острове знаменательно многими событиями, но одно было судьбоносным.
– Скоро у нас будут гости – сказал Женя; я встретил своего друга Юру, с которым учились в институте. Мы познакомились с ним ещё в Москве при поступлении в Московский институт физкультуры; но не набрав нужное количество баллов вместе приехали поступать в Рижский. Потом к нему перебралась семья из Читы. Отличные ребята, его жена Валя, приняла меня как своего сына. Я прошу тебя, Фаня, без твоих шуточек – это очень взрослые и серьёзные люди, и приём должен быть на уровне.
И я очень постаралась. Так постаралась, что выйдя от нас, Валя сказала Юре:
– К этой чопорной интеллигентке я больше никогда в жизни не приду. Ну и говно взял Женя в жёны. Просто жалко такого парня!
А через какое-то время мы с Валей случайно встретились на рынке. Я была с коляской и покупками, и Валя согласилась меня проводить. С тех пор  началась наша дружба; мы не только стали подругами – мы стали роднёй. После нашего развода  Валя с Юрой практически с Женей не общались. Они всегда были моей семьёй. И я безгранично благодарна им за то, что и в радости, и в горе они были рядом.
В это время Юрий Иванович устроился на работу в совхоз – техникум «Булдури», посёлок «Салиены» - заведовал спортивной жизнью. Получил небольшое жильё. Валя устроилась паспортисткой в управление.
Но и расстояние не отвергло нашей дружбы. У нас с сыном появился дом, где нам всегда были рады. Их дети, Витя и Лариса, считали Димку своим младшим братом.
Впоследствии, с помощью Вали, смогла Двейру с Верой перевести туда жить. Они получили хорошую квартиру, (потом двухкомнатную в новом доме), дали участок под посев; работали также скотницами.
Я работала на «Вагоностроительном» заводе, где был очень благоустроенный детсад; и вскоре должна была получить там место для ребёнка.  Мне опять пришлось  отдать Димочку Двейре с Верой до получения заводского садика.      Женя приезжал несколько раз в совхоз. Говорил, что от ребёнка пахнет коровьими лепёшками, и он это не потерпит.
А Димочка катался на хозяйской собаке Бобке, который позволял ему делать с ним, что хотелось, и даже не замечал моё исчезновение, после проведённых с ним выходных. И опять бригады из моих близких друзей приезжали на полевые работы. Оля уже была замужем за Толиком; и какое-то время пожили у Двейры с Верой. По утрам он чистил хлев; что было подспорьем для хозяек, а ему причиталось парное молоко сразу после удоя.
  У Вали с Юрой тоже был небольшой участок земли; мы и там с удовольствием работали. Местом отдыха было озеро Бебербекю. Невозможно описать эту красоту! Оно утопало в сосновом бору. Мы готовили еду на костре, купались – засиживались допоздна.
В посёлок шёл рейсовый автобус из Риги. Публика была всегда почти постоянная; все поселковые жители. Однажды сосед по дому, милиционер с плохой репутацией, (пьяница и драчун), пришёл к Юре и попросил его быть свидетелем того, что он якобы вчера ехал в автобусе и видел его стычку с одним из жителей посёлка. Не узрев в этой просьбе подвоха, Юра согласился дать заведомо ложные показания. За что и получил год тюрьмы. Эта была трагедия для всех нас. Шок, горе, абсурд — всё было в это страшное время.
Помню, как мы с Валей лущили «Приму» для передачи пайка. Елена Ивановна, мама Вали, занималась детьми, а Валя больше болела, чем работала. После освобождения Юры, Валя тоже попала в тюрьму на год. Работая паспортисткой, она подписывала бумаги на прописку несуществующих жильцов посёлка, по просьбе начальника. Ей перепадали конфеты с коньяком, а начальнику взятки.
И эта была катастрофа семьи. Валя в тюрьме сильно болела и её освободили досрочно.
Вряд ли можно «уложить» жизнь, протяжённостью в 20 лет, в несколько предложений. Но знаю, что очень немногим семьям удалось сохранить теплоту и понимание на столь долгий срок, как посчастливилось это сделать нам с Валей. Наша дружба с годами крепла, и была примером нашим детям.

Глава двенадцатая.

Женя отдыхал где-то на юге. Завёл очередную интрижку с замужней женщиной. Очевидно муж пришёл домой не вовремя; вернулся с отпуска со шрамом на голове, скреплённый медицинскими скобами. По этой причине не мыл голову какое-то время и завелись вши. Дима бегал из постели в постель: то к маме, то к папе; пришлось лечить обеих от этого недуга.
За все шесть лет, которые прожили под одной крышей после развода, было очень много болезненных ситуаций, но, наверное, мы ещё продолжали любить друг друга, и наступали моменты перемирия и надежды на будущее. В один из таких моментов мы договорились после работы поехать на Юрмалу. Погода была отличная, и ничто не предвещало угрозы нашим планам. Единственной угрозой было безденежье; заняв на работе денег под получку, «летела пулей» домой. Окно в спальне было зашторено, и в полумраке я увидела какую-то большую сумку в коридоре.
Кто же приехал и с дороги отдыхает? – подумала я.
Но из спальни раздавались сладкие стоны, и вопрос отпал сам собой. Женя уже выходил, наспех натягивая штаны. А под своим одеялом нашла «огромадную» девушку, наверное, лет 15-ти. Она была пловчихой, оттого и здоровенная, как выяснилось потом. Но было не до юмора, и не до выяснений. Лариса Фарафонова, так её звали, наспех оделась и убежала, а я, задыхаясь от боли и слёз, просила Женю догнать её т.к. боялась, что в таком состоянии можно попасть под машину или ещё что-то – криком я её вернула.
А он искренне объяснял, как его бедного соблазнили:
– Она работает на фабрике, где я подрабатываю  физруком и не даёт мне прохода; а вот сейчас пришла сама в наш дом и ….
Вещи из шкафа летели на лестничную площадку, я что-то кричала и горько плакала; Лариса в недоумении слушала Женю. Не знаю сколько времени это продолжалось, но он вскоре ушёл, прихватив ракетки для тенниса. Через какое-то время появились в квартире люди в милицейской форме. Женя по-деловому показывал им на выброшенные вещи; говорил, что мы в разводе, а я посягаю на его свободу и площадь.
В участок меня вели под руки Женя с Ларисой. Там «каждый из нашего треугольника» написал заявление о том, что произошло. Каково же было удивление Жени, когда ему зачитали заявление Ларисы Фарафоновой.
Она писала о том, что родители её разведены, и она живёт в общежитии по месту работы. Женя лишил её девственности, клянясь в неземной любви. Он стал ей близким, единственным родным человеком. Она знала, что он в разводе, но с женой близких отношений не поддерживает, хотя живут они в одной квартире. После сегодняшней «сцены» ей стало всё понятно, и она просит правосудие наказать его по всей строгости закона.
На этом история не закончилась. Фарафонову он лишил работы и общежития, припугнув всё рассказать её родителям; и она заявление забрала. А я не стала его лишать прав на преподавание. Хотя об этом меня уговаривала сама прокурорша.
Лариса стала приходить ко мне. Рассказывала, что мама вторично вышла замуж и она ей не нужна. Я её кормила и успокаивала. А потом узнала, что Лариса в беседе с подружками удивлялась:
–  На что Фаина рассчитывает, когда ей уже 26, а мне почти 16?
Через много лет, когда мы уже жили в Олайне, судьба опять свела нас с Ларисой. Дима занимался ручным мячом, и команда должна была лететь на соревнования в Белую церковь. Тренер не мог заказать авиабилеты на всю команду. Удивителен был тот факт, что кассирша авиакассы, обратив внимание на фамилию Кушниренко Димитрий, спросила тренера:
– Это сын Фаины?
И, получив подтверждающий ответ, нашла возможность предоставить билеты. Об этом рассказал мне тренер.
Я из любопытства поехала в кассу аэрофлота и увидела Ларису Фарафонову под фамилией Бычкова за окошком одной из касс.
А тогда положение было безвыходное, мы продолжали жить в одной квартире. Перемирия сменялись очередными предательствами, пока не пришла ко мне Оля, племянница Жени, которую он водил ещё в детский сад. Когда Женя бросил с ней встречаться, из чувства мести, она пришла ко мне с чистосердечным признанием. Аргументом для правдивости её слов послужило демонстрация родинок около груди.
– Женя так их любил целовать – сказала Оля и горько заплакала.
Находила деньги в книгах, а он ссылался, что это его племянник, Серёжа, бережёт свои у него и т.д. Мои истерики доходили чуть ли не до потери сознания. Женя успокаивал меня тем, что почти бездыханную, но ещё трепещуюся, укладывал в постель, и укутывая одеялом бил «без синяков», чтобы успокоить.
Бумаги и здоровья не хватит описать или пересказать, и заново пережить всё, что было за эти годы. От чужих женских туфель и тел, кому эти туфли принадлежали до драк; душевных, никогда не заживающих ран.
Мой маленький сынок после садика всегда спрашивал:
– Мама, мы сейчас к прокулёлю или в гориспальком?
– Нет, сынок, сегодня мы идём к большому дяди, который хочет нам помочь, но закон ему не позволяет.
Так я добивалась, чтобы меня поставили на очередь для получения заводского жилья. Но наши комнатки не вписывались в «норму» и мои попытки ни к чему не привели.
Кто-то подсказал, что на заводе «Сельхозмаш» будут строить новый корпус, соединяющий цеха: механический и сборочный. Управление было в России, а собрать специалистов на участок нужно в Риге. Искали кандидатуру, которая смогла бы это всё организовать и начать стройку с нуля. По мере строительства будет жильё для работников. Я попытала счастья, и меня приняли на должность отдела кадров. В двухнедельный срок собрала бригаду. Пока прораба не было, выполняла его функции. Выбрали председателем профкома.
Всё ради получения жилья.
Начальник стройки должен был вернуться из-за границы. Но что-то не срослось и нашли ему замену. Пришёл солидный пожилой человек, привёл с собой нового бухгалтера. Нас сразу стало три еврея.
Интуитивно мне было понятно, что не сработаемся. Приходили какие-то, не понятно откуда, бригады рабочих, которые на стройке не работали. Я их не оформляла. Тогда начальник поменял тактику. Стал со мной заигрывать и намекал на дальнейшие близкие отношения. Поводов не давала, а наоборот категорически пресекала его ухаживания.
Зная мою жилищную проблему, он предложил посмотреть квартиру в подвальном помещении дома, где жил; объяснив, что там живет пьяница и злостный неплательщик. Он, как председатель жилищного комитета, может его выписать, а меня прописать.
Я поехала посмотреть квартиру и познакомиться с хозяином. Оказалось, что бывший афганец, который без бутылки не впустил меня в квартиру. А потом, уже выпивая, рассказал что по чём…
– Председатель жилкомитета давно хочет выгнать из квартиры т.к. его жена инвалид и очень заманчиво любовницу поселить рядом. Я оказалась выгодным вариантом. Вот так просто «ларчик открывался». Конечно, это меня не устраивало однозначно.
Вскоре мне пришлось взять больничный по уходу за ребёнком. Но ключ от сейфа я не оставила. Когда вышла на работу то обнаружила, что сейф открыт. Оценив ситуацию, как начальник отдела кадров, пошла в ближайшее отделение прокуратуры и написала заявление.
Это было очень правильное решение; обнаружили серьёзные нарушения и махинации. Оказалось, что начальник стройки и его протеже бухгалтер уже отбывали срок за такие проделки.
Отработав полгода мне было понятно, что строительство дома для работников откладывается на неопределённый срок. Вернулась на «Вагоностроительный» завод.

Глава тринадцатая.

Начальник литейного цеха неожиданно пригласил меня на должность начальника смены. Предоставил возможность самостоятельно подобрать ещё двоих т.к. литейный цех работал в три смены. Я взяла свою подругу Валю, и заводскую подругу Любу. Димочка был в садике на круглых сутках, поэтому согласилась. Было существенное прибавление оклада, который соответствовал должности.
Ничего не зная о литье, пришлось осваивать. В любом деле, особенно на производстве, обучаясь, нужно не стесняться консультироваться у рабочих.
Теория — книги, опыт — рабочие. Вот по такой схеме, за полгода, я уже сама могла консультировать не краснея.
Было семь участков. Мастера матёрые ребята; кто сидел, кто пил, а кто не любил евреев. А рабочие и того похлеще. Оборудование старое, ещё от немцев осталось. Условия труда тяжёлые, опасные для здоровья.
Ещё в механосборочном цехе мы подружились с Иосифом. Для меня он стал братом. Ёсенька, только так я его называла. Его, как родного, приняли и Валя с Юрой. В Димочке души не чаял, так хотел в свои 27 лет быть отцом. Он получал второе высшее образование и был влюблён в замужнюю кладовщицу. Хотя женщина была достойна любви и счастья. В семейной жизни ничего этого не было, только ребёнок грел душу. Он серьёзно относился к этой связи, но был сыном одинокой еврейской мамы, а она очень не приветствовала эти отношения. Хая Абрамовна русскую кандидатку в невестки, да с «привесом» не принимала.
Отец его и дядя, по отцовской линии, умерли от онкологии. И у Ёсеньки неожиданно определили то же онкологию. Борьба за жизнь продолжалась больше года. Во все этапы болезни мы поддерживали его и маму как могли. Страшно и больно было смотреть как надежды сменялись безнадёгой на выздоровление.
В 28 лет его не стало. Он не успел быть мужем, отцом, долюбить и быть любимым. Хая Абрамовна с горя попала в сумасшедший дом, там и закончила свою жизнь. Ёсенька всегда будет моим братом, но боль от потери со мной пожизненно.
Вагоностроительный завод, за десять лет работы, был для меня родным домом. Только проходишь проходную и уже не перестаёшь здороваться. По должности приходилось общаться со многими службами, да и все работники завода были как большая семья. Встречаясь с Кларой, на территории завода, мы всегда останавливались пообщаться. Я не помню её унылой. Она жила в Олайне с двумя детьми. Наши отношения переросли в дружбу, когда я переехала жить в Олайне. И эта дружба не прекращается все годы. Этой женщине нужно поставить памятник при жизни (не голословно). Несмотря на все страшные тяготы судьбы она сохранила душевную доброту и бойцовские качества по выживанию.

Глава четырнадцатая.

Не хочу раскрывать мой диалог с богом, но скажу только о том, что в личной жизни, при всех обстоятельствах, он всё же баловал меня. Я понимала, что только в сказках «прискакивает» принц на белом коне. Но в каждом из встречающихся мужчин, хотелось видеть хоть «частицу» этого принца – а было, как и должно было быть.

Асаныч…

–  Можно Вас пригласить на танец? – услышала приятный мужской голос.
Мы с Ольгой ужинали в любимом кафе «Луна»; а потом разбегались по ночным сменам на работы.
–  Таким не отказывают – подумала я, поднимаясь со стула.
Вечер пробежал быстро; много разговаривали, как старые знакомые. А главное пели; он начинал какую-то фразу из песни, а я её заканчивала.
Пошёл меня провожать на работу; Валя после второй смены уже не уехала домой и мы втроём отработали мою. Знакомство переросло в дружбу.  
В один из дней, забрав Димочку из садика, зашли ко мне. В то время мы жили ещё с Женей, после развода, под одной крышей. Вскоре пришёл наш «сосед», и увидя постороннего мужчину, попросил его уйти. Асаныч тут же извинился, попрощался и ушёл. Вечером судно уходило в рейс, на котором он был доктором.
Говорят – пробежала искра, но за короткое наше знакомство это искра пробегала не переставая. Поэтому нельзя было терять, что даёт Бог.
Помните анекдот про то, как еврей просил у Бога выиграть в лотерею денег, а Бог долго молчал, но потом не выдержал и сказал:
–  Да купи хоть лотерейный билет…
Так вот, я тоже посчитала нужным купить билет до г. Вентспилс, где судно «Алкснис» готовилось к отплытию за границу на полгода.
Встреча развеяла все мои опасения. Мы были бесконечно рады видеть друг друга. Но женская природа подвела меня, наверное, от волнения, и близости тел не случилось. Так наша платоническая любовь продолжалась полгода по радиограммам. А потом снова встреча в Вентспилсе с приключениями.
Судно стояло на рейде. Законные жёны моряков получили гостиницу, ну а я…. Было холодно, осень, в гостиницу не устроиться, и я брожу по городу как будто в обычной командировке. Вижу – кафе «Луна» - родное, там тепло, кормят, и можно выпить 100 гр. коньяку, чтобы не заболеть. Через столик сидела компания ребят; один из них отделился и подошёл.
– Девушка – успел сказать он.
Но, я перебила и выпалила:
– Приехала на судно, оно на рейде, спать негде, устала, хочу есть; совсем не до разговоров.
Парень оторопело посмотрел на меня и ушёл. Через некоторое время из этой же компании подошёл другой парень; очень странной, но притягательной внешности. Как будто перестрадал много в жизни, а раны ещё не затянулись.
–  Я знаю Вашу ситуацию и если Вы не против, то помогу устроиться на ночь.
–  Спасибо, я воспользуюсь Вашим предложением.
И мы пошли к какой-то бабке, сдающей комнаты приезжим. По дороге разговорились. Он оказался бывшим москвичом, сыном ректора одного из Московских вузов, где и сам учился. Вступил в группу А.Д.Сахарова и стал её активным членом. Все, кто жил в Советском Союзе, да и не только они, помнят громкое дело студентов группы Сахарова. Беседа в бабкиной квартире затянулась за полночь. Страшную правду рассказал мне этот парень. О сумасшедшем доме, где его содержали; как кололи и чем, чтобы сумасшествие было «взаправдашним». Готовый сценарий фильма о закулисной деятельности Советской власти. Я никогда не сталкивалась с этим. Однажды, случайно, попала на сходку сионистов в частную квартиру – было странно, хотя фильм об Израиле понравился. Вот и всё моё бунтарство. А тут парень, которому сломали жизнь. И всё о чём говорит – правда; он идейно прав.
Ведь когда я была по квартирному вопросу с сыном в ЦК партии, тоже промелькнула мысль обо всём вранье, но умилостивили….
–  Вы говорите об отъезде в Израиль только потому, что находитесь в затруднительном положении, а не потому, что готовы покинуть Родину – сказал представитель власти, принимающий народ.
А Родина, она для всех национальностей и Вы, как представительница еврейской национальности, тоже подпадаете под её опеку.
– Так как же решить мой квартирный вопрос? – если я подпадаю.
– Оставьте документы в первом окошке.
Оставила и привет….
И не только; журналисты центральных газет, тов. Терешкова (было модно к ней обращаться), местные власти и т.д. Но от Терешковой моё письмо вернулось в комитет комсомола завода, по месту работы. Виталий, председатель нашего комитета, попросил меня зайти к нему и с порога, давясь от смеха, нахваливал мой слог.
– Да у тебя талант – ты не только хороший инженер, участница заводской самодеятельности и комсорг цеха – ты классно излагаешь свою боль в пустоту. Это я тебе как друг говорю, ведь мы с  тобой давно друг друга знаем. Найдёшь денег, помогу с кооперативом; помочь деньгами не могу, сам в ж….
А утром у бабки зазвонил телефон – это был Асаныч.
–  Родная, ну как тебя оставлять одну. Парень нашёл меня на судне и всё рассказал. Он играет в ансамбле, в плавучем ресторане, и мы вечером договорились встретиться. Я очень рад, что ты встречаешь хороших людей.
И это правда, Бог меня миловал, а если напрячься и вспомнить какую-то гадость, то она одна из тысячи; миллиона.
Когда Асаныч был в Риге, мы часто ходили в ресторан; вдвоём или своей компанией: Валя с Юрой и наш общий, всеми любимый Ёсенька.
Не единожды встречали Ефимчика с какой-то очередной девушкой. Что меня всегда поражало – это сходство этих девушек со мной. Удивительно, больно и одновременно приятно…. Сердце щемило каждый раз при встрече, но мы смотрели друг другу в глаза, и проходили мимо.
У нас был любимый ресторан «Астория». Меню утверждено не один раз всей компанией: селёдка с лучком, картофель отварной, разваренный с укропом. Лёгкие овощные салаты, немного водочки и, как ни странно, хорошее грузинское вино, кофе и сигаретку «на послевкусие».
Посидев на славу, нам никогда не было скучно вместе, мы отправились в парк, прихватив пару бутылок «Цинандали». Устроились на удобной скамейке, в тенистом месте, и продолжали балагурить.
Вдруг из-за кустов кто-то меня окликнул, но не по имени, а просто подозвал. Увидела милицейскую машину в засаде. Было уже темно и я, не видя лиц милиционеров, подошла к машине и протянула одному из них бутылку с вином:
– А твоя баба с горла будет? – спросила я.
– Будет Фаина – ответил мне знакомый голос. Оказался мой первый квартирант, Валера.
Моя шутка могла обернуться большой неприятностью, но вечер удался.
– Садитесь все в милицейскую машину – крикнула я компании.
И все, безоговорочно, стали погружаться. Потом, в машине, я спросила:  
– Ребятки, как же Вы сели в милицейскую машину?
–  Так ты же сказала – удивлённо ответили.
И нас благополучно развезли по домам.  
На озере  Бебербекю однажды произошёл случай, о котором я вспоминаю с ужасом. Как-то, в выходные, мы с Асанычем,  приехали в «Салиены», и всей компанией пошли на озеро. Дети резвились у воды; мама Вали, Елена Ивановна, мыла посуду на берегу.
Я стояла лицом к воде и, разговаривая с Асанычем, наблюдала за Димой т.к. плавать он ещё не умел. Асаныч стоял спиной к озеру; и вдруг вижу как он, с места, подпрыгивая, в воздухе делает сальто и уходит под воду. Через несколько секунд увидела его выплывающего из воды с Димочкой на руках, ребёнок не успел даже испугаться.
– Спасибо за отцовский инстинкт, сказала я, слегка оправившись от испуга…
Он привозил различные заграничные ткани и прочее… Я никогда ничего себе не оставляла, продавала и до копейки с ним рассчитывалась. Только моя приятельница Нина умудрялась выпросить себе то на юбку, то на беретик; и всё бесплатно. Да и в ресторан с нами она так умела напроситься, что не откажешь. За два года нашей очень искренней привязанности друг к другу, мы не смогли с Асанычем решить квартирный вопрос, и статус нашей связи. Я жила своими заботами; Асаныч был как солнышко. Но когда тянешь все хлопоты жизни на себе, бывает, что и летом солнышко не так то жарко греет. И тут Нина сердечными советами убедила меня, что мы должны расстаться, а уж она постарается сделать всё для того, чтобы мы семьёй уехали в Израиль. Получить разрешение от Жени на выезд Димочки она брала на себя.

Глава пятнадцатая.

Нина знала меня с детства; ей самой было тогда лет 16, но она с удовольствием играла со мной на детской площадке. Это было в то время, когда мои родители, добиваясь жилья, жили вместе с семьёй маминого брата. Все были рады, что остались живы после такой страшной войны, и только со временем практицизм брал вверх над эмоциями.
По воспоминаниям мамы, жена дяди Лёвы тоже была на сносях третьим ребёнком, и, не зная, как избавиться от нас устраивала сквозняки, от которых я подскакивала в кроватке, и плакала громче, чем стучали двери и окна. Вот так мама объясняла мне причину моего заикания.
Но потом, когда мои родители получили квартиру, о которой уже упоминала, отношения с роднёй как-то сложились, и соседи, дружившие с нашей семьёй, в том числе и Нина, и её семья, входили в список наших близких друзей.
Особенно надо отметить семью Колке. Они, как польские евреи репатриировались в Израиль одни из первых, и все годы мои родители были с ними дружны, тем более потом в Израиле. Так вот Нина и пришла ко мне с предложением, в затянувшейся период совместного проживания с Женей после развода, временно переехать к ней жить. Она жила в трёхкомнатной квартире с двумя сыновьями. Мы с Димочкой часто ночевали у них – это были дни купания в ванной, что для нас являлось роскошью.
Сделаю некоторое философское отступление. Как правило, люди сходятся по несчастью; так произошло и в дружбе с Ниной. В ней уживались два противоположных качества, которые я разгадывала в течение многих лет. Не упуская ни в чём своей выгоды, она мастерски умела сочетать это с добротой и отзывчивостью. Я всегда покупалась. Но за доброту её к нам, отплатила сполна; ни с чем не считаясь. Моему сыну было хорошо в этом доме – его любили, а это было для меня ГЛАВНЫМ.
Всё было не так бескорыстно со стороны Нины к нам. У неё были очень сложные отношения с младшим сыном. Эдик подростком занимался спортом, получил травму и долгие годы «сидел» на обезболивающих средствах. Потом на наркотических и он уже настоятельно требовал от Нины дозы. А старший сын совмещал работу с учебой в институте. (Мы втроём работали на «Вагоностроительном» заводе, но Алик в другом отделе.)
И опять тема еврейских семей…. Нина в молодости встречалась с парнем, мать которого мечтала его женить на бухгалтерше (тогда это было престижно), а Нина была из очень бедной семьи и работала на фабрике швеёй.
Когда брак с мужем, татарином, у Нины распался, она решила вернуть себе первую любовь. Поэтому я играла ключевую роль в её замысле.
Эдик очень подружился с Димочкой. Алик был в меня влюблён. Я всем угождала ради того, что мой сын спал не вздрагивая по ночам, купался в тёплой ванне и у него появились ЯКОБЫ: бабушка Нина, папа Алик и большой друг Эдик. Потом и Эдик влюбился в меня и это могло закончиться трагедией.
Только я знала как мне тошно быть заложницей в этой семье.
Нина переложила на меня все свои проблемы в доме, а сама активно уводила бывшего кавалера из его семьи. И это ей удалось.
Она отделила в однокомнатную квартиру Эдика, навещала его и вскоре, от передозировки, застала мёртвым. Алика женила на троюродной сестре. У них родилось двое детей. Мальчик Эдик и девочка Симона, её назвали так, т.к. я мечтала о девочке по имени Симона.
Потом они разошлись. Жена увезла Симону в Америку, а Эдик остался с отцом. Алик больше не женился.
Уже в Израиле мы были у них в гостях, Алик смотрел на меня глазами давно минувших лет…. Они здесь прожили три года и вернулись в Ригу.
Наше совместное проживание длилось до тех пор, пока моя бывшая соседка не оставила мне ключ от жилой кухни на третьем этаже, с удобствами на лестничной площадке для  нескольких семей. Женя сразу же поменял дверной замок, рассчитывая на мой успех, что смогу  прописаться в этой квартире.
Домоуправ, уже продав эту квартиру, «тренировался» тем, что по ночам, пьяный, приходил со своим подельником убивать дерзкую жидовку. Никогда не забуду скрежета своих зубов, когда стояла у двери с топором в руках и предупреждала пьяных и разъяренных мужиков о том, что если они взломают дверь, то я за себя не ручаюсь. А в это время мой сын сладко спал, и, слава богу, не знал об опасности. Только однажды к нам вечером пришёл Женя. Это было после очередного посещения домоуправа. Женя тоже был чем-то омрачён; и как-то всё сошлось на перемирии. Но его ласка неожиданно вызвала потуги на рвоту; и я поняла, что это конец нашим отношениям.
Не прошло и д-в-у-х лет, как я нашла обмен квартиры на две отдельные комнаты в коммуналке в нашем районе.
Вопрос доставания денег на доплату при обмене решился очень неожиданным образом. На работе, с общего решения коллектива, мне выделили накопительный коллективный фонд в долг на год. Держатель фонда слыл человеком прижимистым; и в коллективе держался как-то обособленно, но и он, без возражений согласился. На следующий день Борис Иванович подошёл ко мне с ошеломляющим предложением:
–  Фаина Беновна, я принесу завтра свои собственные деньги. Дам их Вам в долг на тех же условиях. Дело в том, что Вы в нашем коллективе человек сравнительно новый, пришли к нам из техбюро механосборочного цеха. Я много лет знаю и очень уважаю Бормусова Владислава Фёдоровича, Вашего бывшего начальника, и его оценка для меня авторитетна.
–  Большое спасибо, сказала я. Только разрешите объявить всему коллективу. Я хочу, чтобы это было вашей гарантией.
Женщины целовали Бориса Ивановича, а мужчины жали руку.
Ну, как же мне не благодарить бога за то, что люди почти всегда относились ко мне вот так.
Я вскоре устроилась по чужой трудовой книжке убирать наш же отдел, и вернула долг досрочно.
У нас с Бормусовым сложились дружеские отношения с момента его прихода на должность начальника техбюро механосборочного цеха, вагоностроительного завода. Он, механик по образованию, долгие годы бороздил моря и океаны; а тут решил осесть на сушу. В семье подрастали дети, и негоже им расти без отца. Однажды, после окончания рабочего дня, он попросил меня немного задержаться. Оказалось, что пишет хорошие рассказы; хотел мне их прочитать. Мне было лестно, что во мне разглядел творческую натуру.
Потом, так случилось, что детали, чьи техпроцессы я вела, передали в Новополоцкую женскую тюрьму, а меня перевели в техотдел главного конструктора. Создали новую группу. Волченков младший, сын главного технолога завода был моим непосредственным начальником. Я просила его взять меня в производственную зону в Новополоцк.
Но Миша отказал наотрез:
–  Зачем тебе видеть эту мразь. На окнах висят полуголые девицы, изображая из себя крутых. Не дай бог привести им палку колбасы, из жалости; они её тут же приспособят в своих женских прихотях.
Мне было дико это слышать, но я не хотела показаться наивной, и что-то сказала в укор этим девицам.  
Вскоре Миша погиб. Нелепый и несправедливый случай. Мы летом жили в палаточном городке завода. Место очень живописное; несколько домиков в сосновом бору отделялись от какого-то совхоза проезжей сельской дорогой.
Миша недавно женился, и палаточный городок был для этой счастливой семейной пары, первым домом. Они любили рано утром совершать поездки на велосипедах; вместо зарядки. На эту просёлочную дорогу выскочил грузовичок, за рулём которого был в дребадан пьяный водитель. Вот так судьба подстерегла Мишу в его 27 лет. Хоронили всем заводом. Г-о-р-е….

Глава шестнадцатая.

Казалось, что шестилетняя эпопея – квартирный вопрос – идёт к завершению. Теперь у каждого из нас был отдельный ордер на жильё. Мы с Женей стали соседями. Но не тут-то было. Он категорически не соглашался переезжать, писал куда-то какие-то бумаги, угрожал.
И я пошла на подлог.
На работе я дружила с Вандой, делилась с ней своими проблемами. Она только пошила себе новое зимнее пальто с воротником из чернобурки и такой же шапкой. И этот «прикид» был настолько элегантным и респектабельным, что невольно родилась мысль использовать его для решения моего квартирного вопроса.
Ванда отправилась к руководству на место работы Жени, представилась судоисполнителем и показала решение суда. Я ждала её в кафе и молила бога, чтобы наш план осуществился.
Уже вечером Женя переселился в свою комнату по новому адресу.
У нас сыном появилась комната, с двумя окнами, выходящими на улицу. С помощью четырёх секционной стенки получились как бы две комнатки. Печь была немного кривовата, зато грела. Полы в комнате были чуть ниже, чем асфальт на улице; а когда проходил автобус, то всё слегка потряхивалось. Удобства частичные.
В этой же квартире проживала странная семья из трёх человек. Они занимали две смежные комнаты дальше по коридору. Глава семейства, Саша, сочетал в себе два противоречивых качества – безграничную доброту и преступные наклонности. Не раз приходилось замыкать его жену с сыном, Свету с Серёжей, и Димочку в нашей комнате, а на кухне воевать с очередным запоем Саши.
У него была маниакальная идея, спалить дом, чтобы нам дали квартиры. Лил бензин на пол, кидал зажженные спички, а я уговаривала его не делать этого. Когда был трезвым, (он работал в депо посменно), мыл полы во всей квартире, топил печи, встречал детей со школы – вообще всё как в образцовой семье.
Двери комнат в общей квартире мы не закрывали; и впечатление, что здесь живёт одна семья, создавалось не иллюзорно. В этом был и плюс, и минус. В основном минус превалировал над плюсом. Саша напиваясь, вспоминал о моём еврействе, и дружба перерастала в межнациональную конфронтацию.
Наши отношения с его женой, (официально они были разведены), сложились сразу. Мы помогали друг другу во всём. Это потом уже пробежала между нами «чёрной кошкой» моя подруга Зоя. А тогда, став друзьями и моим соседям, она с мужем Валерой, дневали и ночевали у нас.
Зоя не смогла устоять перед пшеничными усами Саши; а чтобы отвести от себя подозрение, методов не выбирала. Я надеюсь, что по истечению лет Света узнала правду; жаль только, что ей пришлось ещё раз пережить предательство. Она очень любила Сашу, знала о его похождениях, ждала его после отсидки за хулиганство, (на районе кличка беспалый), но так и не смогла уйти от него.  
Женя появлялся в своей комнате редко. А если приводилось в коридоре столкнуться со своим сыном, то его не замечал. Света с Сашей только через полгода узнали, что сосед за стенкой, это мой бывший муж и родной отец Димочки.
Но однажды Женя зашёл к нам в комнату. Был очень расстроен; оказалось, что вынужден жениться на одной особе, с которой едва знаком - она беременна. Семья её настаивает на женитьбе; это не девушка из общежития, а дочь почтенных родителей. Второй раз в жизни я видела, как он плачет.
–  Бог услышал мои слова – сказала я, ведь это не бедная Фарафонова, которая из-за тебя осталась на улице. Теперь я понимаю, почему к тебе приходил респектабельный седой человек с орденами на груди. Наверняка, он не пугал тебя исключением из комсомола, а говорил с тобой, как с порядочным человеком. Может быть, устроит тебя на хорошую работу. Ты мечтал о карьере, вот теперь ты её сделал посредством своего хуя, а не так, как мечтали мы с тобой в молодости.
Попросила его оставить комнату Диме:
– Долги надо возвращать, тем более своим детям.
Женя кивал в ответ. Нам говорить было не о чем, и он, обвинив меня в вынужденной женитьбе, ушёл, не обратив внимания на сына. Вскоре в его комнату въехал новый сосед.
Димочка был уже в таком возрасте, что в женскую баню я его брать не могла, а дома условий для купания не было. Хорошо, что на работе был молодёжный коллектив. Ребята любили ходить в баню, и с удовольствием, брали с собой моего сына. Я бежала после работы скорей домой, готовила ужин с пивом для очередного коллеги, купающего Диму.
Помощь коллектива ещё выражалась в том, что в день получения дров для отопительного сезона, весь состав техбюро принимал участие. Это выливалось в определённый ритуал, похожий на праздник урожая.
После окончания института, к нам в отдел пришёл еврейский мальчик. Щупленький, со странными манерами, и неустойчивой психикой. Он выглядел таким несчастным, что хотелось его опекать, помочь ему каким-то человеческим участием. Когда я узнала о ситуации, в которую он попал, то это чувство окрепло, чуть ли до материнского; хотя он был моложе меня на девять лет.
В один и тот же год этот еврейский мальчик, Яша; защитил диплом в институте, похоронил мать, а через короткое время отца. Остался один в трёхкомнатной кооперативной квартире. Правда, заботливая сестра не обделяла его вниманием, но она была замужем, и мамой двоих маленьких детей.
Наши дружеские отношения вначале не складывались, он был «колюч» и никого к себе не подпускал. Но постепенно, всё же дружба и понимание пришли; мы начали разговаривать на темы, которые не каждому расскажешь. Через какой-то период времени Яша стал проявлять ко мне внимание, не соответствующее дружеским отношениям. Мне это не нравилось, и я всячески пресекала его начинания. После основной работы также продолжала подрабатывать уборщицей, и Яша пытался мне помогать. Если вдруг на работе вспомню, что мне надо что-то из продуктов купить домой, и скажу об этом вслух, то вечером Яша объявлялся уже со сделанной покупкой.
Дима просто вис на нём. Как-то Яша вечером зашёл к нам домой; опять что-то принёс. Мы собирались ужинать, и я его пригласила к столу. Вдруг Димочка заявляет во всеуслышание, что он хочет, чтобы Яша был его папой. Но я даже себе представить не могла наши отношения в другом качестве.
По-человечески (сама знаю, что такое горе) хотела ему помочь выйти из страшной депрессии, и видно в этом преуспела. Он влюбился, решил жениться на мне, и забрать нас с сыном к себе в кооперативную квартиру.
Пришло время объясниться. Разговор был не из приятных, но принять его предложение не могла; отчётливо понимая, что время всё расставит по своим местам.
Никогда не хотела быть кому-то обязанной, а если получала помощь, то благодарила многократно. Это моё кредо по жизни.

Ломбард

Если бы в ломбарде постоянным посетителям давали какие-то знаки отличия, то мне – высший! На протяжении долгих лет, периодически, когда получала посылки с Израиля, исправно посещала это заведение. Он давал мне возможность сохранить для себя какую-то необходимую мне понравившуюся одежду, а главное, – лелеять мечту, что придёт время и я смогу эту одежду выкупить из ломбарда и уже носить как свою.
Лица людей, заполонивших всё свободное пространство у клетчатых решеток приемного пункта, выражали обреченность. Почти никто не разговаривал, кроме неожиданных злобных вспышек из-за правильно занятой очереди.
Среди этих, уже давно знакомых лиц, как в группе по интересам, я часто встречала пожилую еврейскую женщину. Её лицо не только выражало обреченность, но невольно, пусть бог меня простит, толкало на мысль, что наверняка, вот так, выглядели евреи, садившиеся в товарняки под лай немецких овчарок и окрики немецких солдат.
Каждый раз, доставая из какого-то огромного полотенца фамильное столовое серебро, она не смотрела на него, а протягивала приёмщице, как будто они жгли ей руки. Может, оно и было из какого-то подвала, похожего на наш, где вечно сломан замок из-за того, что местные мальчишки искали драгоценности тех, кого загоняли в те вагоны.

Глава семнадцатая.

Кто знает материнскую боль, когда ребёнок рождается с какой-то патологией, тот поймёт под каким гнётом я прожила до девятилетнего возраста сына, когда можно было его прооперировать. А причиной было нарушение эндокринной системы; сказалось моё нервное состояние при беременности.
Не вдаваясь в подробности, только скажу, что наш папа, кандидат биологических наук, отнёсся к этому очень хладнокровно. А я, не понимая ничего, направилась в библиотеку и проработав много информации, поняла, что причина серьёзная и ей надо срочно заниматься.
Так я определила сына в детскую больницу для проведения операции. Но врач объяснил мне, что у них эти операции делают без гарантии, так что всё на удачу. Не успев до конца оформиться в приёмном покое, я забрала сына домой. Пошла к районному эндокринологу и спросила, кто в последнее время защитил кандидатскую степень по этому заболеванию? Ответ был однозначен.
Москва, научный центр, кандидат наук Матковская Алла Николаевна.
Найти адрес в Москве было уже несложно. Сложно было туда попасть, не зная Аллу Николаевну в лицо. Да ещё не имея никаких направлений.
В пять утра я стояла у входа в огромный научный центр, где были экспериментальные отделения для детей (небольшие группы). Я не только встретила Аллу Николаевну, но и определила моего сына в этот центр. И только после положительной рекомендации – в больницу на операцию. Сама ночевала у Внуковых (семья двоюродного брата Жени), а днём, по разрешению главврача больницы, выполняла любую работу в отделении.
Я видела  детей и ухаживала за ними после операций; хвостатых и двуполых, карликов и многих других.
Моя беда растворилась в горестях матерей, с которыми познакомилась. Через полгода провели вторую операцию и всё закончилось благополучно.
Наш папа приезжал один раз в больницу и стоя у кровати сына плакал.
На работе отнеслись с большим пониманием к моей ситуации: дали премию,  дотацию к зарплате.
Приезжали в Москву, чтобы меня поддержать; Яша – переживая за нас и Нина – побывать в Москве (была олимпиада — 80).
Нижайший материнский поклон всем кто меня слышал и помог.
В день операции мне запретили находиться в отделении. Я мучительно думала, куда же мне деться и вспомнила про город Вязьму; пять часов поездом от Москвы.
А предыстория такова.
Когда мы с сыном оказались в коммунальной квартире, где бывший муж и отец ребёнка стал соседом, а другой сосед пьянь и бандит, то готова была уехать в любой город, чтобы «начать с чистого листа». Подвернулся вариант обмена в город Вязьма. Я поехала посмотреть. Но оказалось, что мир настолько тесен и случайности непредсказуемы.
Меня встретила пожилая пара очень дружелюбно. Было такое впечатление, что мы знакомы. В разговоре выяснилось, что их дочь закончила в Риге Политехнический институт, вышла замуж, а теперь  разводится и ей жить негде. Поэтому родители готовы жертвовать своей «двушкой» в Вязьме и согласны на любую жилплощадь в Риге. За ужином, рюмка за рюмкой, выстроилась вся цепочка нашего знакомства. Я с Аликом была на свадьбе его однокурсника, а невеста – дочь Вязьменских родителей. Обмена так и не произошло, но уезжая, мы расстались как родные.
Так вот, решила я в день операции; прокачусь на поезде до Вязьмы; скоротаю время, а в поезде всегда хорошо думается. Я понятия не имела, живут ли мои знакомые ещё там? Но главное дорога.
На вокзале Вязьмы меня окликнул мой старый знакомый, он как будто ждал. Обнялись как родные, поехали домой, а там слёзы текли сами собой, когда рассказывала по какой причине я здесь.
Вот так мой ангел хранитель меня оберегает.

Глава восемнадцатая.

В нашей школе учились дети из детского дома. Они все были разные, но их печаль  в глазах, одинаковая. Люда и Люда, одна блондинка, другая брюнетка. Одна пела первым голосом, а вторая, вторым. Только так можно говорить о них, потому что они всегда были вместе, и пели дуэтом.
Сколько лирики и человеческого тепла было в этом исполнении, а сколько таланта! Не знаю дальнейшей их судьбы, надеюсь, что дружбу они сохранили.
Я часто ходила к ним в детский дом. Очень брезговала там обедать, но никогда не отказывалась. Люды с благодарностью смотрели на меня пока я давилась детдомовским борщом. Но это давало им право не отказываться от моих домашних бутербродов. В классе учился Антон, тоже детдомовец, хулиган и выдумщик на проделки. По школе мы особо не общались, хотя я не отличалась примерным поведением. Даже не помню, доучился ли он до окончания восьмого класса.
Может быть, никогда бы не вспомнила о нем, если б не величество случай….
–  Доставку телевизора заказывали? – спросил молодой человек с сиамским котом на плече.
–  Да, заказывала, и уже долго жду – ответила я.
–  Сегодня много заказов, и Ваш адрес последний. Приятно появиться опять в этом районе. Я детдомовский, и учился в школе, которая неподалёку от вашего дома.
–  Я тоже там училась, и лицо мне Ваше знакомо.
Как выяснилось – это был Антон. Не выпить за нашу встречу было нельзя, поэтому он пошёл за коньяком, а я срочно стала готовить закуску. Кот Кузя лакал молоко из блюдца, и, опасливо осматривался по сторонам. Но потом привык, устроился воротником у меня на шее и так пролежал пока мы под коньяк вспоминали школу.
–  Жаль, что я не знал, кому достанется этот телевизор. Ты прости меня Фаинка, последний телевизор говно. Позвони мне, как только сломается. Я тебе его тут же заменю.
Вечером соседи, Саша со Светой и друзья, Зоя с Валерой, пришли «обмыть» новый телевизор, чтобы долго и хорошо работал.
Мы часто собирались, с поводом и без. Это скрашивало нашу однообразную жизнь. За столом Зоя объявила о приближающем дне рождения мужа Валеры, и пригласила всех в ресторан. Стали обсуждать проблему пар. Я была без пары. Зоя предложила мне в пару своего брата Колю. Я с детства знаю этого парня, «без царя в голове». Но выбора нет, пришлось соглашаться.
Кафе «Луна» всегда вызывала во мне чувство домашней обстановки. Мы сидели за столиком, недалеко от оркестра. Коля пытался ухаживать за мной, но это только раздражало. В танце он рассказывал мне о последней своей пассии, у которой грудь была 8-го размера. Я отпросилась в туалет, чтобы как-то переварить осадок, после Колиных разговоров. Зоя пошла со мной.
По пути увидела симпатичного парня, в красной синтетической рубашке. Пуговицы были пришиты чёрными грубыми нитками. Неаккуратность в одежде подчёркивал синий пиджак с мятыми лацканами. Он был изрядно пьян. Меня поразила добрая улыбка абсолютно безобидного человека. Длинные волосы спутались в непонятную причёску. Шикарные усы оттеняли красивый рот.
–  Зоя, посмотри, какие красивые усы – сказала я.
Он схватил меня за юбку, как за спасательный круг, я это чётко почувствовала. Одиночество очень обострённо «ловит на свою волну» чужое одиночество. Весь вечер он не отходил от меня ни на шаг. Празднование подходило к концу, мы стали прощаться, но Витя, так звали парня, ничего не воспринимал, и как зомби шёл за нами на трамвайную остановку. В трамвае Саша, мой сосед, стал ему объяснять, что наш район очень опасен, и незачем рисковать, лучше вернуться домой живым и здоровым. Все аргументы были напрасны. Оставить его на улице, среди ночи, не смогла. Уже дома пришлось попросить его помыть голову. Потом я его постригла. Мы все увидели симпатичного парня. Он был счастлив как ребёнок.
Утром мой сын спросил меня:
–  Мама, кто у нас спит на кресле?
–  Это дядя Витя, ему негде было переночевать.  
Димочка тихонько прошёл мимо кресла, чтобы не разбудить спящего. Наутро Витя смущённо извинился за вчерашнее поведение. Мы поговорили. Он рассказал, о том, что живёт с мамой калекой. Был женат, есть сын. Вскоре пришли Зоя с Валерой на обед. Витя вёл себя так, как будто мы семья, и все присутствующие сразу это приняли. После обеда я попросила его уехать домой и больше никогда не приходить. Он покорно согласился. На следующий вечер всё было как обычно. Мы со Светой готовили ужин и одновременно играли в слова. Дети делали уроки. Вдруг позвонили в дверь – это был Витя. Он сказал ещё в дверях, что давно не чувствовал себя дома, как у нас, и просится на огонёк. Цветы и бутылка вина к ужину помогли устранить неловкость ситуации.
Света пошутила:
–  Если мужчина приносит пижаму, тапочки и зубную щётку, значит он дома.
Мне было не смешно, и опять попросила его сюда больше не ходить. Так продолжалось несколько вечеров, пока Витя не принёс пижаму, тапочки и зубную щётку. Но главную роль в том, что он остался с нами, сыграло другое обстоятельство, и оно было сильнее меня. Я вдруг остро ощутила своё одиночество. Окружённая людьми, вниманием мужчин, бытовыми заботами и многим, что сопутствует человеческой жизни, я была по-женски одинока.
Никогда не сталкивалась с пьянством так близко, знала по многим примерам, что это страшный порок. Но так хотелось верить, что теплота и добро может победить страшное зло. Витя долго жил как неприкаянный, что давало мне надежду  на успех. Он словно летел домой после работы. Старался и преуспел в этом, быть членом нашей с сыном семьи.  
Витиной маме сказала напрямую:
– Если не бросит пить, верну, не обижайтесь.
Она посмотрела мне в глаза и поблагодарила за то, что готова помочь её сыну.
– Ведь он хороший мастер в слесарно-инструментальном деле. Раньше был депутатом. Жалко его сына от первого брака, который живёт с родителями бывшей жены. Его мать давно спилась.
Старшая сестра Зоя, жила отдельно и редко приходила помочь маме. Она была замужем, муж ходил в море, вторым капитаном торгового судна и было двое маленьких сыновей. Тесть, адмирал морского флота и брат мужа, тоже ходил в море. Сама она работала в вычислительном центре какого-то института.
Вот такое родство, неожиданно появилось у нас с сыном; где мы были приняты искренне всей душой. Мы с Зоей подружились с первого знакомства. Все относились с теплотой к Вити, зная его «золотые руки и голову»; и наше знакомство восприняли как надежду для него. Он сам был потерян, не устроен, и это давало нам шанс помочь друг другу.  
Мой сосед Саша, привык, что живём одной семьёй, и он у нас единственный мужчина в доме, а тут Витя?! Ему это явно не нравилось. В первый раз, когда Витя привёл к нам своего сына, Игоря, он был на два года младше Димы, Саша был сильно пьян, устроил скандал, грозился и пытался убить Витю.
Мои сапоги (была зима) выбросил во двор; сказав, что они мне больше не понадобятся т.к. он меня, жидовку, зарежет, и вообще жиды на его кухне командовать не будут. Ситуация стала неконтролируемая и мы срочно переселились в квартиру к Витиной маме.

Глава девятнадцатая.

Это был прекрасный район. Ещё школьницей, если прогуливала, любила приезжать - побродить. «Агенскалские сосны» - так он назывался по праву. Нина, мама Вити, болела сахарным диабетом, сломав бедро, передвигалась только на костылях. «Хрущёвка» на пятом этаже без лифта, и ей очень редко удавалось выходить на улицу. Двухкомнатная квартира была запущена во всех отношениях. Пришлось, в очередной раз, всё разгребать и чистить.
Мама была довольно нашим переездом. В доме стало чисто, уютно, всегда была свежая еда. По её желанию пенсию отдавала мне, на проживание. Но моя комната в общей квартире пустовала, условий, удобных для всех в этой двухкомнатной не было, и я взялась за варианты обмена. Этому посвящала все вечера после работы, и преуспела до общего призвания на «пятачке», около досок объявлений. Было сложно совмещать работу на заводе с такой деятельностью. Пришлось стать  страховым агентом. Это давало мне возможность быть «маклером» для себя.
В страховом агентстве познакомилась с Вандой. Она работала начальником лаборатории на железо-бетонном заводе и по вечерам подрабатывала. Дала мне рекомендацию на должность начальника технического контроля к ним на завод и я снова совмещала две работы.
На любой работе, что называется «вкладывала душу» да и по жизни по другому не умею.
Первый вариант, который нам подходил, провалился из-за непорядочности другой стороны. Опять пришлось «выйти на люди». Через полтора года провернула семикратный обмен между тремя городами. В результате получили хорошую трёхкомнатную квартиру в Олайне, в 20 минутах от Риги на электричке, ещё и доплату.  
Город Олайне привлекал меня давно. Уже был шанс жить там, в новой квартире, но видимо ещё не подошёл срок. А дело в том, что Валя с Юрой жили в Олайне уже несколько лет. Этот город, окружён сосновым лесом на реке Миса. И, как всегда почему-то бывает, именно там решили построить пять химических заводов.
«Олайнфарм» - фармацевтическое производство, отстраивал целый микрорайон для своих работников. Небольшой торговый центр, общежития и спортивный комплекс. Юру пригласили на должность начальника по спортивной части, и соответственно дали трёхкомнатную квартиру. Вот тогда Валя уговаривала меня переехать в Олайне, устроиться на завод и через полгода тоже получить жильё.
Но я была категорична в своём решении:
–  Уехать из Риги, да я же коренная рижанка – никогда.
–  «Никогда не говори никогда» – сказала Валя.
Так и получилось. Теперь я сама переехала в Олайне, и это были самые лучшие, хоть и нелёгкие, мои годы.
Я была довольна работой на железо-бетонном заводе, особенно окладом и после переезда в Олайне ещё какое-то время моталась в Ригу. Но это было сложно, долго по времени и муторно. Юра сразу же устроил меня в проектно-конструкторское бюро завода «Олайнфарм».
Витина мама была счастлива, ведь она стала выходить на улицу, отдыхать под сиренью, которая цвела перед домом. И даже доходить до местного базарчика неподалёку. Двухэтажный кирпичный дом, бывшие военные казармы, со множественными нишами в квартире (видимо для оружия), бельэтаж; что ещё нужно после наших мытарств. Правда газ был баллонный, и вода в ванной подогревала дровяная колонка. Требовался большой ремонт всей квартиры. Зато напротив дома прекрасный кирпичный сарай, а в доме большой подпол. Мы были просто счастливы.
У Димочки вскоре появились друзья. Он стал заниматься гандболом, и очень успешно. Сказался спортивный многолетний опыт.
Отец Димы ещё с детства занимался с ним спортом. Всё началось с большого тенниса. Дима с отцом ездили на кубки ЦСК, он принимал участие в соревнованиях в своей возрастной группе. Когда Женя подрабатывал тренером в профтехучилище, то Дима приходил к нему на занятия. Это был единственный вклад отца в формировании и в воспитании ребёнка, но очень весомый.
Моя родня из Израиля поддерживали финансово. Я всегда отказывалась, но в итоге принимала; это нас очень выручало.
Мы отремонтировали квартиру, купили необходимую мебель, бытовую технику. А главное, отремонтировали Витину машину «Жигули», которая ржавела много лет у бывшей тёще в сарае. Купили металлический гараж.
Когда Витя не пил, а такие моменты ещё происходили; всё делал по дому. «Руки золотые да горло дырявое»; поэтому приходилось ловить момент. Но если он за что-то брался, то делал профессионально. Перебрал движок первой модели Жигулей на одиннадцатую.
Мне, за очередную удачную командировку, «отвалили» отделочную плитку для ванной комнаты, даже с рабочими. Мы уже заменили дровяной бойлер на электрический. С Валей сшили шторы на все окна. На полу кухни и коридоров -  чешский линолеум, в спальне ковровое покрытие, в других комнатах ковры. Книжный шкаф заполнен хорошей библиотекой.
В те годы всё это соответствовало средне статистическому уровню жизни. Ничего дорогого, но со вкусом. Квартира приобрела жилой уютный вид.
Это было всё не сразу, а по деньгам. После долгих лет скитаний и мытарств мы с сыном обрели квартиру. Но за всё в этой жизни надо платить….
Витя работал в Риге. Его ценили на работе, но получки почти не «доносились до дома».
Пьянство рушило, что с большим трудом создавалось. И опять я утром инженер, а вечером уборщица. Всё, что можно было предпринять, чтобы доказать и показать, что выпить и получить удовольствие можно в хорошей компании, в уютном ресторане или дома за ужином; на что только хватило фантазии и выдержки, было испробовано, НО УВЫ….
В тридцать два года, ранней весной, заснул пьяный на пляже, и на фоне двухстороннего воспаления лёгких выявился сахарный диабет. Уже в больнице пришлось начать колоть инсулин и это было пожизненно.
Перед каким-то фильмом в кинотеатре, показали документальный  о «чёрной Марте». Она жила на хуторе в Латвии, была ясновидящей и лечила от всяческих недуг. Вот мы и направились к ней с запасом необходимых продуктов для заговора. Очередь перед её домом была огромная, приезжали из разных городов; запускали по десять человек. Пока дожидались, услышали много рассказов о чудесах. Вити она сказала, что он болен сахарным диабетом, но болезнь будет протекать легко.
Но пить не бросил, гипергликемия «зашкаливала». Не раз, привозя его в больницу мне говорили, что я выиграла пять минут.
Надо было что-то менять кардинально. Мне казалось, что если у него появиться какой - то стимул не пить, например четвероногий друг; то это будет занятость и  ответственность.
«Собака – это не смысл жизни, но благодаря ей жизнь обретает особый смысл», – сказал Р. Карас.  (Роджер А.Карас — американский натуралист, фотограф, писатель, телеведущий, член Общества защиты животных.)
Так мы решили завести собаку. После нескольких болезненных попыток у нас появилась немецкая овчарка, купленная на рынке, по кличке Лорд, да и кот Барсик. Их дружба и забота друг о друге опровергала стереотип «живут как кошка с собакой». Лорд никогда не ел без Барсика.
Кот, приходя ел «у себя» потом «у Лорда», а что оставалось доедал Лорд. Укладываясь спать Лорд лапой зазывал Барсика прижаться к его пузу, и закинув лапу на Барсика спали в обнимку. Он вырос красавцем и умницей. Так любил смотреть телевизор и с такой гримасой на морде выдавал свои эмоции, будто переживает «по-человечески». А если кто-то комментировал вслух, то рычал, чтобы замолчали. Когда мне приходилось выгуливать Лорда, то одноклассники сыну рассказывали, что они видели как Лорд меня выгуливал. Я его на поводке еле удерживала.
А Барсик, идя домой, вначале запрыгивал на подоконник, стучал лапой по стеклу, чтобы его запустили в квартиру.
Лорд следовал за Витей повсюду. В выходные или вечером они уходили в гараж, после гаража Витя поднимался в бар выпить, а Лорд караулил при входе никого не пуская. Не раз я наблюдала, приходя с работы, как они нос к носу, спали на полу после возвращения. С бабой Ниной у Лорда тоже были свои отношения. Он любил висеть на костыле, дотягиваясь до щеки, чтобы облизнуть. Она ругалась любя. Диму уважал, а мне всячески показывал, что не только я тут хозяйка. Когда бабушки Нины не стало он убежал и наши поиски были тщетны.
А Барсик не победил в «мартовской войне», пришел весь ободранный, никого к себе не подпускал, хотя мы все пытались его лечить и кормить, а потом исчез незаметно.

Глава двадцатая.

Было много чего хорошего в Олайне. У нас появились новые друзья:
Ира Севастьянова (после замужества Гайсина), Лиля и её добрейшая мама Аня, Клара с детьми и внучкой, чета Севостьновых, Олег Закиров и др. Все друзья моего сына всегда приходили к нам, зная, что им рады; они называли меня мама Фаня, а девочки делились секретами.
С сыном много путешествовали; старалась брать его с собой в командировки. В любом городе посещали что-то интересное и обязательно покупали книги. Хотя мой сын почти не читал, иногда я ему  пересказывала прочитанную книгу.
Очередная командировка в Ереван; где школьный товарищ моего сына служил, а это было после страшного землетрясения в этом регионе. Мои ереванские друзья отправились искать часть. Но, сын с другом так и не встретились. Артур, потом рассказал, что занимались раскопками после землетрясения и были засекречены.
Я точно не помню когда мой сын готовил домашнее задание. Всё схватывал «на лету».
И опять характеристика в школе:
– Мальчик талантлив, может учиться лучше.
Неплохо пел и сам освоил игру на гитаре; от аккордеона отказался ещё ребёнком. Мы были друзьями, хотя он часто жаловался, что я говорю с ним как начальник с подчинённым.
При любой возможности ездили и с Валей в мои командировки. Отрывались от ежедневных забот…
Неожиданно Женя приехал в Олайне. Он был очень подавлен; стал просить меня разойтись и вернуться к нему. У него было два сына от второго брака, но видимо этот факт не стимулировал к семейной жизни.
Я ему сказала, что если он в молодости меня предал, то как могу ему доверять через столько лет, когда растила сына и все тяготы преодолевала без него.
… Крыть было нечем…
Сын Вити – Игорь, от первого брака, всегда знал, что это тоже его дом; приезжал, когда мог. Сестра Вити – Зоя, была роднёй и подругой.
Казалось, что жизнь налаживалась, но Витя всё это воспринимал как должное, и пьянки не прекращались.
Так я выживала, когда в доме, который с таким трудом создала: были лишь  обязательства, ругань с пьяным мужем, бабушка Нина инвалид, нуждающаяся в уходе и поддержке, сын подросток и кошка с собакой. Да ещё и две работы.
Сейчас, по истечению лет, даже сомневаюсь, что это всё укладывалось в 24 часа…. Отчаянье, разочарование в правильности моего второго замужества, лишало надежды, что можно что-то изменить. И только Валя, её семья, грели душу. Это был дом, куда можно было прийти в любое время. Даже Троян, их собака, знал, что ко мне можно прийти поесть, а я потом провожу его домой.
Пустоваловы, Юра и Валя, активно занялись наследием В. Высоцкого. Появилось много друзей в Москве и Питере. Валя старалась меня брать в такие поездки. Так я познакомилась с внуком Сталина – кардиологом, доктором медицинских наук, заслуженным деятелем науки РСФСР  И. Г. Аллилуев, сын Светланы Аллилуевой. А с Людой, его женой, мы стали подругами с первой минуты знакомства. Друг детства Володи Высоцкого, Аркадий Свидерский, тоже стал мне близким другом.
Началось время послаблений, начало перестройки. Муж моей сестры смог приехать к нам в гости. Олайне был закрытым городом для посещения иностранцев; он жил у Зои в Риге, но негласно был и у нас. Потом приехала моя мама, в возрасте 75 лет. Сняли квартиру в Риге, но тайно привозили её к нам домой.
А внук с бабушкой встретились на проходной военной части через 17 лет. Он служил десантником; проходил школу мужества и закалки взрослой жизни.
После гостевой поездки в Израиль, о которой будет отдельная глава, была в Москве. Люда пригласила на дачу в Жуковку. Заехали в пищеблок для ЦК прикупить что-то съестное. Завтрак стоил 6 рублей, а обед 13, по талонам.    Изобилие деликатесов и разносолов в разы больше всего, что видела на прилавках больших супермаркетов в Израиле. Под локоть юные жёны, дочери и не только водили стареющих членов ЦК от прилавка к прилавку.
Театральное зрелище!
На цековской «Чайке» приехали в Жуковку; домики и всё вокруг напоминало элитный дом отдыха. Люда показала мне соседнюю дачу, где в этот момент на заднем крыльце меняли ящиками  спиртное для Галины Брежневой.
Внутри двухэтажного дома всё было скромно и просторно. Зимний сад не оставил особого впечатления.
Все эти события совпали с приездом моего двоюродного брата с женой из Израиля. Конечно, Яша хотел посетить родной дом в Казани, а закон гласил, что без сопровождающего гражданина СССР иностранцам передвигаться по стране нельзя. Так я попала в Казань и впервые познакомилась с Леной; моей двоюродной племянницей. Тогда ей было 16 лет. Ещё в Казани я сказала, чтобы она планировала переезд в Израиль. Слова оказались пророческими и в 20 лет Лена приехала по гостевой; осталась навсегда, вышла замуж, родила двоих детей. Мне стала дочерью, а мама её репатриировалась через несколько лет.
После Казани, проездом остановились в Москве, где Яша с Беллой познакомились с моими московскими друзьями. Люда нас пригласила на обед и подарила им настенное панно в виде тарелки из ценной породы дерева с янтарным орнаментом; из коллекции И.В.Сталина.
Пустоваловы очень дружили с мамой В.Высоцкого, Ниной Владимировной. Я с ними несколько раз была в у неё в гостях.  Собиралась компания: актёры, режиссёры, близкие друзья.
Мы приходили в театр на Таганке со служебного входа т.к. Пустовалов Юра дружил с Ю. Любимовым, В. Смеховым и другими актёрами.
Он был талантливым фотографом не только на значимых велогонках, где и сам принимал участие, а и в театре на Таганке осталось много его работ.
Театр опять вошёл в мою жизнь, как вернулся из прошлых лет.
Много актёров приезжали к нам в Олайне. Юра устраивал им творческие вечера, а мы с Валей домашний уют и кулинарные изыски.
В 1984 году в театре на Таганке началось смутное время: Юрия Любимова, который тогда находился за рубежом, лишили гражданства СССР. Его сменил Анатолий Эфрос. Часть актёров ушли в «Современник». Когда театр был на гастролях в Риге, мне поручили организовать столики в нашем любимом кафе «Луна» после спектакля.
Отмечу несколько поразительных фактов.
Зал полон, мест нет. Администратор зала спросила меня:
– А кто это?
Проститутки, завсегдатаи этого заведения, (а так было всюду в Советское время) услышав наш разговор, подошли ко мне, уточнили детали и уверовали, что к нашему приходу всё будет подготовлено. И это было так и по первому разряду. Они не приставали с автографами, а просто отблагодарили людей искусства. Меня перепутали с Лией Ахиджаковой и это высшая честь в моей жизни.
И в Питере была группа, в основном филологи, которые внесли весомую часть по наследию В.Высоцкого.
Это было время, когда группа «Машина времени» расходилась на магнитофонных бобинах.

«Дурной глаз»

Стук в дверь, открываю,  женщина, с бутылкой шампанского, едва знакомая по «Олайнфарм», спрашиваю:
– Кто вы?
– А я пришла посмотреть на ту дуру, которая живёт с таким дерьмом.
Проходите. Познакомились, Валя.
Ваш муж Витя ошивается у меня в квартире. Всё рассказывает, что всё не так как у его жены. У неё всегда чисто, всё на своих местах, полный холодильник приготовленной еды.
– Ну, и о чём вы?
– А о том, что такая женщина не должна жить с дерьмом.
Распили бутылку. Она рассказывала, что лесбиянка, подруга сейчас её покинула и выбрала меня вместо неё. Давно следит за мной и я ей очень нравлюсь. Смеяться было неуместно, но и промолчать нельзя:
– Ты ошиблась адресом. Всё, что касается моего мужа, знаю. И это наша семейная жизнь. Тебе предлагаю поблагодарить меня за приём и пойти домой, забыв наш адрес.
В какой-то осенний вечер возвращались домой, лампочка в подъезде выкручена, а у дверей кто-то мяучит. Слепой котёнок?! Как его оставить, пришлось забрать домой, напоить с пипетки молоком. Он, как ребёнок, искал сиську мамы и дополз до мочки моего уха; начал сосать. Как можно его оторвать? Назавтра мы его в квартире не нашли. А наутро лимфоузел под ухом воспалился и стал набухать, пошли разноцветные полосы. Он коготками оцарапал лимфу, а под ними грязь. Пошла к врачу. Назначили антибиотики. Потом более сильные, уже с красной печатью. Результат нулевой, шея раздулась почти до плеча, боль неимоверная. Поехали с Витей в кооперативную клинику при первой городской больнице.
Врач спросил:
– Вы жить хотите?
Заплакала, сын в армии, собираемся переезжать в Израиль. Умирать не вовремя.
– Срочно на операцию.
Во время операции, под наркозом, было видение:
Я большая неимоверно красивая птица, лечу над такой природой, рекой, с такими сочными и яркими красками, которых на земле не видела. Лёгкость в движении, радость, наслаждение от полёта. Приземляюсь на зелёное плато, где стоит большой белый деревянный стол и вокруг деревянные белые стулья с деревянными человечками. Только в конце пустующий. Хочу на него присесть и просыпаюсь.
Когда приходил на обход старый профессор со студентами, то он задавал мне один и тот же вопрос:
– Вас кошечка укусила или поцарапала?
А на угол звали так:
– Позовите девушку, которую укусила кошечка.
Это было отделение гнойной хирургии. Я ухаживала после ампутации и т.д.; не могла быть равнодушной к горю других людей.

Глава двадцать первая

А теперь поподробней о том, как были в гостях в Израиле.
Чтобы поехать, при наших финансовых возможностях, при всей поддержки мамы и сестры, мне всё же пришлось обратиться к Жени одолжить денег. Он безоговорочно согласился, как и несколько лет назад, когда не хватало денег купить зимние сапоги.
В аэропорт приехали встречать троюродная сестра Вера с Аркадием, от любопытства, посмотреть на моего второго мужа. Когда добрались до Кармиэля, то у дома ждали нас мама и её соседка Роза. Это была незабываемая встреча.
Холодильник полон вкуснейшей маминой стрепнёй и разговоры, слёзы и воспоминания не прекращались до утра. Встречи с сестрой, её семьёй, знакомыми, почти роднёй, бывшими подружками; всё радовало и возвращало в прошлое. Витя был просто в восторге от Израиля. Выбор был сделан; по возвращению Димы из армии мы переезжаем в Израиль.
Я купила двухфантурную вязальную машину и по приезду в Олайне решила организовать кооператив «Миланж». Валя умела вязать на машине и мы сняли однокомнатную квартиру для этой цели. К нам присоединился мой начальник проектного отдела. Сырьё присылали мне Ереванские друзья. Это было увлекательное время. Свитера продавали на рынке, что не безопасно. Мои московские друзья: Люда и Аркадий помогали мне. Люда нашла знакомую для сбыта в Москве, а Аркадий в театре «Ромен». Так мы продержались год. Доход был мизерный, но удовольствие покрывало все минусы нашего материального недохода. Всё закончилось в одночасье; когда уже вышли на сотрудничество с трикотажным предприятием «Огре». Вдруг на планёрке у директора, нас «сдали». Директор «Олайнфарм»  был шокирован, что у нас есть кооператив, помимо основной работы и категорично поставил вопрос об увольнении. Понимая, что без основной зарплаты мы не проживём, пришлось продать машину и закрыть кооператив. И всё же я вскоре ушла с завода.
А Витя так красочно рассказывал своим собутыльникам по гаражу о поездке, что  не просыхал от пьянки месяцы.
Рамона, с которой работали в литейном цехе вагоностроительного завода помогла мне устроиться снабженцем элитного детского санатория на Юрмале, где предоставляли жильё на летний период. Зарплата была небольшая, и я  подрабатывала ночной няней и уборщицей. Всё, ради того, чтобы увести Витю из Олайне и закодировать от пьянства, что тоже было совсем не просто.
Время, которое прожили на Юрмале, дало положительные результаты. У нас часто оставались на выходные моя подруга Лиля с мужем Володей. Вечерами мы гуляли по пляжу, вместе готовили; с теплотой вспоминаю этот период.
Директор санатория оценила мои способности и уговаривала остаться на постоянно. Но у нас были другие планы; подготовка к отъезду.
Витя мужественно прошёл реабилитацию. Я пошла на курсы парикмахеров. А потом Володя устроил меня на рынок продавать виноград. Неожиданно подошёл ко мне мужчина и сказал, что я самая непьющая и честная продавщица; предложил работу в будке. Зимой сын достал мне в армии десантную тёплую куртку, шапка из-за которой почти не видно глаз; так я торговала фруктами с раннего утра до темноты. Как-то умудрялись приезжать к сыну в армию, то на машине; единожды Женя поехал с нами, то поездом в сопровождении нескольких друзей. Заранее снимали гостиницу в Черняховске, у каждого друга по сумке с едой и вкусняшками для сына.
Смутное время, даже в городе уже были перестрелки; 90-ый год.
Одновременно мы стали ехать в коммерческо–туристические поездки в Польшу. Так мы старались заработать на переезд в Израиль. Витя не пил, он был, по природе прижимист, и я ему полностью доверяла финансовые вопросы. Под матрасом в спальне копились деньги на переезд, о количестве которых я не задумывалась. Всеми коммерческими вопросами управлял Витя.

Глава двадцать вторая

На свадьбе моей подруги Иры познакомилась с посажёным со стороны жениха, Саши Гайсина. Игорь Грабарь, художник; не знаю родственник ли он известного художника И.Э.Грабарь. Не знаю, по какой причине он ходил прихрамывая и опираясь на трость; но выразительная внешность этого парня, тёплый всепонимающий взгляд не мог оставить меня равнодушной. Гости пошли танцевать, а мы остались за столом пообщаться. До окончания вечера Игорь откланялся и ушёл.
А через какое-то время Ира меня пригласила посетить общежитие, где раньше жил Гайсин. Там же жил и Игорь. Комната – шкаф, всё необходимое для какого-то комфорта и картины….
Они «кричали» об одиночестве, но и «давали надежду» наперекор судьбе. Игорь, беседуя с ребятами исподволь смотрел на меня, словно прикидывал, как ему отнестись к моему появлению в его комнате. А я просто поддерживала разговор, мысленно споря с собой:
– Зачем я здесь? - спрашивал разум, а сердце отвечало: «Как здесь мне комфортно».
Ещё много раз мы пересекались с Игорем и каждый из нас понимал, что чувство и реальность очень разнятся. Мы просто опоздали друг к другу.
Даже его порыв на своём же дне рождения, который устроила Ира:
– Я собираюсь купить домик в России, а ты будь моей женой и хозяйкой в этом доме…
Ничего не может изменить. У нас оформлены визы для репатриации в Израиль, назначена дата отъезда. Моя семья уже в пути к неопределённому будущему. После, в письме от Иры, была записка:
– Мы скучаем по тебе, удачи, очень жаль….
И не раз судьба давала мне шанс изменить свою жизнь к лучшему. Оставить Витю и его маму, отказаться от всех забот, которые ежедневно поглощали меня в рутину.
А сколько было вложено души, чтобы хоть как-то держаться на плаву? И как переступить через старость и немощность бабы Нины и как «откипать»  от семейного котла, в котором варишься много лет.
Главное, ключевое:
– Они же без меня пропадут…. Как я смогу дальше жить, зная, что они во мне нуждаются?
Действительно, я была в командировке, Витя отсыпался после пьянки, а бабы Нине нужна была скорая помощь. Её никто не оказал. Когда Витя очухался, то помощь уже опоздала. По приезду, с вокзала позвонила Вале; у нас ещё телефона не было. Валя только попросила меня сразу прийти к ней, но я и так всё поняла. Бабы Нины больше с нами нет.
Вот с таким багажом, на десятом году совместной жизни, мы приехали в Израиль, к маме, к моей родне, бывшим подружкам; строить жизнь заново.
Игорю, сыну Вити, оставила однокомнатную квартиру, путём обмена, и всё к ней прилагающее. Но он прожил там не долго. Подрался и чтобы не сесть, отдал её пострадавшему.
Всё, что вложила в восемь лет жизни в Олайне – всё похерелось….

Глава двадцать третья

Я пришла в методический кабинет, где работала Ливия, чтобы внести деньги на очередную комерческо–туристическую поездку в Польшу. Она была занята и меня вежливо встретила и усадила её сестра Вивия. Мы виделись впервые, но было впечатление, что давно знакомы. Она предложила кофе и сама села напротив; смотрела на меня изучая. Я тоже не могла оторвать глаз от её лица: рыжая, в веснушках, удивительно голубые и бездонные глаза. Неожиданно для меня Вивия сказала, что у моей семьи нет будущего в этой стране и мы уезжаем в Израиль. Что мой сын где-то в голубой стихии: то ли море, то ли небо. Он потеряется на короткое время, найдётся - и с ним всё хорошо.
Она сказала, где работает, дала свой номер телефона и просила перед отъездом придти к ней всей семьёй.
Я безоговорочно поверила и, действительно, мы пришли.
Вначале она пообщалась поочерёдно с мужем и сыном, а потом говорила только со мной.

Предсказания:

О муже:
Он будет замаливать свои грехи перед богом.
О сыне:
Он женится несколько раз и будут дочки.
Мне:
Ты никогда не будешь одна. Встретишь мужчину творческого, импозантного, типаж, который нравится многим женщинам.

О себе рассказала, что она экстрасенс, состоит в мировом сообществе. Вскоре уезжает в Америку т.к. на очередной международной конференции к ней подошёл мужчина и сделал ей предложение выйти замуж. Он получил информацию из космоса, приехал за ней.
Прошло много лет и все предсказания сбылись…
Витя в Израиле первых полгода не пил: в ульпане «первый» ученик, был счастлив, что приехал. Легко нашёл работу по специальности и получал немного больше чем другие, как классный специалист. Он также быстро нашёл друзей, даже по соседски –  пьющих и, как будто не было трезвых полгода; вернулся в своё многолетнее состояние.
Всё, о чём мечтали, пошло насмарку.
Терял работы, находил новые, даже в состоянии похмелья; завоёвывал статус специалиста, а потом всё терял. Опять неоднократно спасала от гликемии где находила: в кустах, в машине, в компании собутыльников.
И тут пыталась ему помочь всеми доступными и недоступными способами, но УВЫ…
В 45 лет, в своей машине, нашли его мёртвым, без документов и отправили в морг. Хоронили в гробу, закрытым на шесть болтов.
Чтобы не лукавить перед собой, скажу:
– Больно и горестно было сознавать, что Витя так неразумно и коротко прожил свою жизнь. Но мы не боги и не знаем: а как надо было ему её прожить? А какая моя функция была определена в его жизни? И много, много вопросов….
Да, человеческая боль утраты не проходит, она затаится и где-то там, внутри, сокращает твою жизнь. Так продолжалось день ото дня, перелистывая в памяти всё, что было связано с Витей за 15 непростых лет….
Стал понятен смысл первого предсказания:
О муже:
Он будет замаливать свои грехи перед богом.

Глава двадцать четвёртая

За повседневными заботами, работой по 14 часов на швейном производстве, усталость даёт о себе знать, и жизнь продолжается без надежды в этом ритме. Но, судьбу не обойдёшь и не обманешь; она развивается по своему, только ей известному сценарию.
Ко мне на работе подошла Лена, с которой дружили, и радостно сообщила, что только что ей позвонила дочь и сказала:
– Боря приехал и мы тебя встретим у автобуса после работы.
Мы никогда не говорили о сводном брате, но сердце так сильно забилось; как будто приехал родной мне человек.
При выходе из автобуса приятный мужчина подал мне руку, помогая сойти, и произнёс:
– Мы с вами только что расстались…
Это был Боря.
Предсказание мне:
Ты никогда не будешь одна. Встретишь мужчину творческого, импозантного, типаж, который нравится многим женщинам.
Не буду объяснять почему Боря приехал в Израиль. Приведу несколько абзацев из его книги «Роман о себе»

+++
Я впервые подумал о сути идеи "возвращения", взятой вроде бы из "Танаха". В чем дело, на чем держится крошечное государство, ставшее "притчей в языцех" у всего человечества? Весь мир ни на минуту не отводит от него глаз, рассматривает, как сквозь гигантские окуляры. На чем оно держится, ничего не имея и скликая всех: бесплатно кормя детей, больных, пенсионеров; ссужая на первых порах деньгами и всем остальным; подкармливая не только евреев, но и закоренелых врагов своих неисправимых: миллионы сидят внутри - с ума сойти! Какой народ, хоть с отчаянья, мог бы пойти на такое объединение?
А сколько вокруг обсело, хватающих кости со стола, чтоб, подкрепившись, еще больше ожесточиться?… По-видимому, государство такое, чтоб ему выстоять, должно иметь гениальную схему, точнейший, без сбоя, компьютер, в который даже самый расхитрющий "жид" не сумел бы просунуть своего корявого пальца. Все схвачено, подсчитано в нем, так что как бы он пальцем ни вертел, ни крутил, а в итоге заплатит - за любопытство. Ну, а если нечем платить, тогда ты - "олим", вот твоё имя и нация. Однако есть глобальная разница: Израиль или заграница. Как если б жить, допустим, скотом в Германии. Хотел бы посмотреть на тех, - да что на них смотреть! - кто ездит туда по приглашению: кормиться, спать, плодиться, увеличивать поголовье убойного скота среди опрятных вежливых немцев…
В Израиле ты, изгой, язычник, погрязший в долгах, загнанный в угол, ставший грязью, - ты свой в корне. И если вскормил детей, они – не поголовье, а молодая поросль, становящаяся нацией. Усвоив язык, переняв традиции, дети станут израильтянами. Теперь их не испугать тем, что они отличаются от других. У них врожденная гордость, что они такие.

+++
Привело к ним не желание стать полноценным евреем, а необходимость: наметившаяся болезнь дочери Ани. Дало знать последствие чернобыльского облака, залившего радиоактивным дождем городок Быхов. Там жила теща, и туда Ане приходилось ездить из года в год на каникулы. В Израиле прекрасные врачи, кто об этом не знает? Условие же такое: становись жителем страны - и ты имеешь право на лечение. По иудейским законам дочь считалась нееврейкой (национальность устанавливалась по матери), но ей, молодой девушке, выпускнице института иностранных языков, не было бы, наверное, никаких препон. Я показал Аню сотруднице Израильского посольства Розе Бен-Цви. Роза меня успокоила: в Израиле нет стеснений в этом вопросе. Можно принять "гиюр", то есть стать иудейкой, так как религия определяет национальность по вере, а не по крови.

+++
Или это не цель, ради которой стоит положить на плаху остаток лет? Ради своей дочери… Все так и шло, пока мне не открылось, что Аня у меня украдена. Момент я уже пережил: когда, отвергнутый ею, словно и не отец, я был сломлен, повержен. Я выглядел таким же старым как тёща. Недаром же, когда пожаловался ей на нехватку коренных зубов, она ответила с подкупающей улыбкой: "А у меня тоже зубов нет!" - то есть это уже была как бы моя ровесница. Смятый, буквально распростертый, я принялся мучительно искать, куда деть свою жизнь и на что опереться.

+++
Между нами сохранялась видимость прежних отношений. Одно время перестал было разговаривать с ней. Наталья упросила вести себя с Аней, будто не было никакого раздора, и я уступил. У них давно был свой мир. Ни мой приезд, ни приезд Нины Григорьевны никого не стеснял, не тяготил. Или Нина Григорьевна не приезжала, когда я был в море? В те отношения, которые существовали, я вписывался, каким был. Когда занялся ивритом, Наталья отнеслась к этому, как к причуде.
Втайне она была рада, что занялся хоть чем. Аня передавала, сердясь, что мама посмеивалась в Быхове над моим увлечением ивритом. Аня ставила в пример бабушку, которая всерьез отнеслась к пробудившемуся во мне еврейскому самосознанию. Сама же дочь, сходив раз на занятия, вернулась как не моя. В ее отказе вряд ли повинны Наталья или Нина Григорьевна. Никто из них не мог повлиять на Аню, она покрепче их. Перелом мог произойти в самой Ане.

Вот таким в 57 лет приехал Боря в Израиль. Одна надежда на литературу, что он ещё напишет здесь задуманное и это восстановит его статус писателя; заработает много денег, успокоит душу. В его планы никак не входило создание новой семьи, ответственность за неё и тем более обеспечение.

+++
Разве ты не понял, что совершил, поставив израильскую визу на белорусский паспорт? Ты прописался на корабле, которому нет приюта. Нет, не "Летучий голландец", а совсем другой изгнанник, который был неведом тебе, плававшему на научных судах. И это не вымысел, а ужасающий факт, как он отошел от гибельного берега, ища берега, где пристать, ища участия - или чего там? - а вызвал только переполох…. Что это за корабль такой, на котором эти люди могли бы плыть? Откуда он взялся, если никакого корабля у них не могло быть! Но этот корабль был, и он снова возник, и ты всегда числился в списках его команды. Ты вступал на его палубу, потому что не хотел больше выглядеть не тем, кем был; не хотел обижаться, что тебя не хотят принимать за того, кем ты себя считал. А если это перевесило все, то о чем сожалеть? О том, что ушла твоя Герцогиня? Она ушла, ее больше нет. Тебе осталось лишь с ней проститься. Проститься со всеми и с самим собой. (Герцогиня — муза; прим. Автора)

Я же, зная предсказание, моментально определила, что это ОН! У меня не было сомнений в том, что мы не будем вместе. Полюбила, как девчонка, в свои 47, приняла как родного, окружила заботой. Мы стали встречаться, много и о разном разговаривать, делиться сокровенным. Ему было нелегко поверить в то, что будем семьёй. Обстоятельства и многое другое повлияли; Боря согласился жить вместе, начал писать, а я после работы сразу шла в его комнату и он читал мне написанное за день.
У меня был очень непростой период в жизни. Конфликт с мамой, который постоянно «ныл как больной зуб», сложности в судьбе сына, и многочасовая физическая нагрузка на работе. Я уже работала «колбасницей» в русском магазине. Начался сложный период притирки двух взрослых людей, за плечами которых груз и опыт прожитых лет; своё понимание и неприятие мнения другого. Но это и сближало; мы не могли уже быть не вместе.
Он очень переживал из-за конфликта с Аней. Стали обдумывать вариант, чтобы пригласить её в гости. Финансово было непросто, но всё решаемо. И после трёхлетней разлуки, Аня прилетела. Боря был счастлив как ребёнок.
Опасаясь, что она не примет его связь со мной, Боря попросил не афишировать наши отношения , и я согласилась. Но, то ли от радости, что Аня рядом, то ли от выпитого за праздничным столом, он ушёл по привычке спать в нашу спальню и «спалился» перед дочерью. Она в штыки приняла правду о том, что папа устроил свою личную жизнь. Хотя знала, что долгие годы родители поддерживали платонические отношения. Да и сама не говорила правды о своей личной жизни.

+++
Вот уже несколько лет я сплю в своей маленькой комнатке. Дается такая жизнь легко, и в этом сказалась морская привычка. На судне почти все плаванье проводишь в каюте. Я привык жить в обособленном, искусственно сжатом пространстве. Это состояние, обратное клаустрофобии, я бы и назвал морской болезнью. Конечно, бывают дни, заполненные не только сном: я читаю, езжу по своим делам. Больше же слоняюсь по квартире, изыскивая причины для хождений туда и сюда. Я слоняюсь и слоняюсь, или лежу на диване, и может показаться, что я изнываю от скуки, хотя - ничего подобного! Пережив крушение и бессильный что-либо предпринять, я отдался во власть своей ужасной гордыне. Я внушил себе: придет день или час, что все изменит. Снова начну писать, и мир меня откроет, и это не зависит ни от чего. Нет ничего весомей, законней, чем если на тебя посмотрит сам господь Бог!…

Так и не приняв нас вместе с Борей, Аня улетела домой. Я очень болезненно переживала ситуацию, а он разрывался между привязанностью к дочери и фактом, что я есть и ему нужна. Боря все наши совместные годы переписывался с женой, поддерживал связь с сыном Олегом, только Аня  редко писала ему о себе. Вышла замуж за соседа Гену, хотя факт её дружбы с ним и был решающим в отъезде Бори. Только рождение Насти смирило его неприятие замужества.

Из дневников Бори...

Я приехал в Израиль в возрасте 57 лет – не по причине изменившихся условий жизни после падения СССР. Возвратясь с последнего плавания из Новой Зеландии, я имел приличное жалование в российской телерадиокомпании «Мир», аккредитованной в Минске.
Явился сюда, чтоб в последний раз попробовать заработать много денег.
Это в моём духе: сделать такое в стране, где деньги трудно дают, наоборот,- обманывают, чтоб любыми путями не дать. И заработать на чём?
На художественной книге, которая не является чем-то таким из ряда вон выходящим. Как тяжело постоянно жить ощущением, что уже не надо ничего ждать, не надо ни на что надеяться! А вся твоя теперешняя жизнь стоит на шаткой подпоре, которая может рухнуть в любую минуту.
В Израиле или воскреснет, или разобьётся полностью моя мечта, с которой я и сойду в могилу,- о славе, известности и богатстве, которых достигали многие, только не я. И всё же главное, что мне даст книга,- и это не маловато для самоудовлетворения! - то, что она будет. В Белоруссии я бы не имел такой, пусть одноразовой возможности.
Можно считать, что я приехал в Израиль, чтоб в третий раз отпраздновать событие: явление книги. И это – товар, продукция, которую я если, потеряв возможность заработать иным путём. И как не хоти, всегда остаётся надежда на конкурс, на какую-либо встречу, на что-нибудь…
Здесь я создал «Роман о себе» и дай бог - написать ещё что-нибудь.
Он был издан в 1998 году, в Тель-Авиве, на финансовую поддержку Министерства абсорбции и Фонда президента Израиля.
Я получил высшую оценку моего литературного творчества. Приятно чувствовать и знать, что государство мне помогло. В сущности заплатила сполна за издание книги.
Еще одна моя книга, «Шантарские острова», была удостоена Национальной премии России «Золотое перо Руси — 2006 г.». Книга вышла в 2007 году в Москве под эгидой Фонда русской словесности и была полностью субсидирована мэрией города Кацрин.
Много печатался в дальневосточном журнале «Рубеж»; в том же издательстве имеющем, помимо России, рынки сбыта в Австралии, Японии и США, в 2012 году вышел двухтомник моей морской прозы.
Член союза русскоязычных писателей Израиля.
Неоднократно печатался в литературном альманахе «Кармиэльские встречи», в русскоязычных газетах Израиля, в альманахе поэзии и прозы «Кедр».
Написал несколько рассказов:
«Почта Цунами», "Пари", «Строки, навеянные дурной погодой», «Табу» - отрывок из недописанной повести «Мой друг Изя».

От автора…

Рассказ «Москальво» - из книги «Осень на Шантарских островах», изданную в 1972 году, вошёл в первый том из будущего 12-томного собрания сочинений «Антологии литературы Дальнего Востока». Приморский край. Проза. – (Тихоокеанское изд-во «Рубеж» и изд-во «Валентин», Владивосток, 2016).
Но, к величайшему сожалению и горечи, Боря уже «не застал» так значимое для него событие…
Мы вместе прожили почти 22 года. Это был период в моей жизни, заполненный всеми красками.
Благодарна судьбе за этот  подарок, который помог мне вспомнить и обрести себя.
Повторюсь… Это пришло не сразу, «притирка» двух чужих людей, уже не в молодом возрасте, со своими болевыми душевными ранами, устоями, понимающие и воспринимающие мир по своему.
Но с годами, определились функции каждого в нашем тандеме; я работала, а Боря взял на себя почти все домашние хлопоты. Готовили вместе. Боря прекрасно пел и за готовкой, вместе пели и танцевали под наше исполнение.
Боря, всю свою наполненную литературой жизнь , которую создавал, всегда ставил выше всех человеческих отношений, даже с родными и любимыми ему людьми.
И это не фарс, не поза и не гордыня.
Это талант, данный богом, то ли в угоду, то ли в наказание. Если он писал — значит жил, и наоборот.
В семейной жизни, такой факт либо принимается, либо семьи нет…
Так было, когда он получил приз «Золотое перо Руси»….
Пошла переписка с учредителем, она женщина. Видно недооценённая своим мужем. Авторы, которых отличала обязаны были влюбляться в неё и боготворить.  
Боря мечтал о такой удаче; встретить женщину, возносящая  его, имеющая связи в литературных кругах и сможет помочь заработать миллион за литературу.
Он говорил, что ему всегда встречается женщина, которая полностью соответствует его периоду  по жизни.
Начался виртуальный роман….
А теперь коротко опишу своё состояние, которое пришлось пережить за этот период его надежд, что мир откроет его и вот ОНА ПРИШЛА, ЕГО ЖЕНЩИНА???….
Сейчас, когда душа полна боли и обиды, когда еще все так свежо в памяти, хочется перебирать и перебирать каждую деталь того страшного и унизительного для меня периода – полгода истерик и слез.
Это похоже на кровоточащую рану; надрезаешь, чтобы еще и еще раз, делая себе больно, запомнить на годы.
Предательство человека, которого считаешь частью самой себя, опустошает твою душу и всё, что раньше придавало силы во многих житейских перипетий, отнимает надежду на избавление от этой боли. Идеалы и цели, ради которых мужчина может пойти на все, не оправдывают предательства по отношению к женщине, «и в горе, и в радости». Рассчитывая на ее любовь и преданность, нельзя опустошать все то, где эта женщина черпает силы для любви и преданности. Так я понимаю связь двух разнополых людей на клеточном уровне – это и есть РОДСТВО ДУШ…. А если говорить о жизни бытовой, т.е. волочить её по сложившимся обстоятельствам, то и эту «программу доживания» можно осуществить только в том случае, когда она заложена изначально.
Всё закончилось банально. Она не оправдала его надежд. Виртуальный роман дал сбой, а меня возвращали до таких объятий, что потом почти полгода болели рёбра.
Я искренне, зная как печально сложилась творческая судьба, была готова отпустить. Но всем сердцем чувствовала, что эта не та женщина. На мою долю достались его очень серьёзные заболевания, спады и подъёмы в творчестве. Быт, который мы создавали по съёмным домам.
Родной, дорогой и всей душой и сердцем любимый мой человек.
Я благодарна тебе за все наши годы. Я всегда считалась с тобой. Зная, что литература, твои дети, были впереди меня. Но и я не могу кривить душой.
Знаю, что за наши совместно прожитые годы, ты оценил меня по достоинству одной фразой:
«Сколько в тебе много талантов!!!»
Это и есть твоя благодарность за мою любовь и заботу.

Глава двадцать пятая.

В Израиле живут люди особой национальности, которая в паспортах не значится. Ватики — народ, который приехал давно; они как бы уже израильтяне, но не коренные. Вся моя родня из этого «клана». Они уже прошли свою школу выживания в новой стране, и их опыт, даже негативный, должен быть примером для вновь прибывших. Особенно если приезжаешь, на всё готовое (по словам моей мамы) т.е. авторитет непоколебим.  А если ты ещё задолжал за долгие годы поддержки, то тем более… «Смотри пункт первый».
Семьи, приезжающие не к родне, имели право на пробы и ошибки, а для меня всё было предрешено. Поэтому много было принято и осуществлено неправильных решений, особенно по  квартирному вопросу. Так, после нескольких лет проживания в Израиле, мы оказались в новой двухэтажной квартире, с достройкой третьего, что со временем и совершили. Семь комнат; нас пятеро. Сын с женой, потом и любимая внучка Мэри, моя мама и мы с Борей. И всё было бы здорово, если бы этот быт не опоздал на лет «пятьдесят». Советское представление о том, как несколько поколений большой семьи живут вместе и помогают друг другу не сработало. Другая страна, другое время; без иллюзий.
Сын разошёлся, через время появилась другая кандидатка на статус жены, мама умерла, а мы с Борей сели в автобус; поехали искать уголок для сердца и души.
Кацрин — город, в который влюбляешься сразу. Мы сняли относительно недорогой маленький домик; я занималась любой доступной работой, а Боря приводил в порядок наше убежище. Беда пришла через месяц.
ОНКОЛОГИЯ…
Боря в больнице, врачи ничего не гарантируют, дают максимум две недели жизни…. Операции, химиотерапия, альтернативное лечение и многое другое, что вселяло веру в удачу. На это ушло пять лет жизни. Мы стояли как на рубеже с врагом и не давали надежды на его победу; и выстояли….

Из дневника Бори

Сон – туннель, толпа людей, идущих плотно друг за другом к свету в конце. Вдруг откуда-то сверху перст, указывающий мне в затылок и голос: «Этого пока оставь».

Я всё время чувствовала, что нахожусь в контакте и поддержке откуда-то, и это помогает мне и направляет на правильные решения.
В это тяжёлое время мы были вынуждены переезжать с одного съёмного домика в другой из-за повышения цены; умудрялись ездить на Мёртвое море или в Эйлат, ходить на выставки в Цфате, после химиотерапии.
Не помню, чтобы Боря жаловался или впадал в уныние; писал, и как упоминала, удостоился премии «Золотое перо Руси».
Много было разного, что радовало и огорчало….
Через несколько лет у Бори инсульт, а по прошествии двух лет — аневризм. От операции он отказался, да и мне было ясно, что она не спасёт….
Ему дали шанс свыше, за две недели до смерти побыть в Эйлате, купаться в Красном море. Он никогда не любил ходить в магазины за покупками, а там с удовольствием радовался обновкам.  
Он и сейчас со мной и будет, пока буду я….

Глава двадцать шестая

О моём сыне могу говорить бесконечно; ругать либо хвалить, огорчаться или восхищаться, но всегда любить его всей душой и сердцем.
Так было предназначено, что он четырежды женат. От первой и второй жены по дочке. Старшую внучку я нянчила до трёх с половиной лет. Это тот период когда мы жили вместе. Родители  жены помогали как могли; все работали и мы передавали Мэри как эстафету.
Со второй женой мы тоже успели пожить вместе, но разъехались практически врагами. Сын поддержал жену и мы с ним год не общались. Это страшное время, когда Боря заболел. Но, грех жаловаться, меня очень поддержал Роберт (бывший друг моей племянницы Лены); он работал в операционном отделении мед братом, где мы прошли «через ад» и выстояли….
Моя сестра с мужем помогали всем, чем могли.
Вскоре родилась вторая внучка Даниэлла и наша дружба с семьёй сына восстановилась. Но теперь мы уже жили в разных городах и общались редко.
Странная судьба; когда Даниэлле было три года мой сын разошёлся.
Он переехал в центр страны, чтобы найти достойную работу, снял жильё и познакомился с будущей третьей женой. Расходясь и вновь воссоединяясь, они прожили десять лет. Закончилось банально: она с его помощью «из грязи в князи», а он выживал как мог. Они на долгие годы погрязли в судебном разбирательстве.
Но, с  его бойцовским характером, навыками работы и многими похвальными чертами характера, смог найти свою нишу в этом непростом мире. Теперь он счастливо женат; общается с уже повзрослевшими дочками. В этот весь период отдельной жизни мы редко общались.
По словам сына:
– У нас сложные отношения.
Я его не виню за прохладность ко мне. Конечно, он меня любит просто как маму. До двадцати лет характером был очень похож на мой, а потом, с годами, всё больше и больше проявлялись черты характера отца.
Когда Женя учился в Москве и вписался в столичную жизнь, то ему очень хотелось достойную для своего статуса жену. Поэтому он меня, еврейку, с родителями, которые неоднократно просили выезд в Израиль, водил в приёмную комиссию МИМО???
Была идея, т.к. я знала идиш, определить меня в труппу еврейского Московского театра…. Хотя в тот период жила в Риге.
Он учился в аспирантуре, и возможность закрепиться в Москве не предвиделась. Может он лелеял мечту развестись со мной и жениться на москвичке? Но, наверное, из многочисленных интрижек, таких кандидатур не встречал.
Когда вернулся в Ригу, то мы так и не смогли восстановить былые отношения. Он тщетно искал престижную работу, а я продолжала выживать уже за троих.  
При наших ссорах была «заводская», не важно, что инженер, а ещё «театралочка» т.к. все мои просьбы воспринимались как фарс.
Потом смог устроиться преподавателем в вуз, который закончил. Когда рухнул СССР, нашёл нишу в небольшом бизнесе. Занимался сбором металла на заводах, которых уже нет, распиливал и продавал заказчикам в Германию.
Вскоре, после развода, был вынужден жениться. А к нам в Израиль приехал на первую свадьбу нашего сына. Вообще приезжал чаще, чем встречались в Риге, даже с первым сыном от второго брака. Мы уже жили совместно с семьёй сына в Кармиэле;  и я была с Борей. Судьба словно посмеялась над нами….
Сидим с Борей, обедаем моим фирменным супчиком. Женя спускается со второго этажа со словами:
– Фанечка, налей мне тоже твоего супа, я его помню по запаху….
Так и обедали — я в центре, а по бокам Боря и Женя, с интервалом в двадцать с хвостиком лет.
Я видела его глаза, полные слёз, когда садился в такси, уезжая в аэропорт.
А потом, через несколько лет, он пригласил Диму в Испанию, провести вместе неделю. Через какие-то годы он умер прямо на кортах; оторвался тромб. Трое сыновей его хоронили. Они все года как-то поддерживали связь, а при делёжки наследства отца, расстались врагами.

Э п и л о г

Мама

О моей маме можно говорить много хороших слов, она всегда заботилась о нас с сестрой. Накормить, одеть и заниматься  нашим здоровьем было в приоритете.
Она заложила в нас все десять заповедей бога.
А вот — как с внутренним миром ребёнка? С его увлечениями, интересами, интеллектом?
У неё не было на это время, да и вряд ли она в полном объёме понимала, что это важно так же как накормить, одеть и вылечить.
Можно ли винить её за это?
НЕТ, винить нельзя. Но и благодарить — вряд ли?
Я уже об этом писала и повторяться не буду. Скажу только главное.
Любить и понимать, поддерживать в том, что тебе даже претит; это тоже важно для становления личности ребёнка. С ним надо много о разном говорить и его слышать. Но, у нас не сложилось. И эта недосказанность дала брешь в отношениях. С моего детства до зрелости я пытаюсь вспомнить о наших задушевных разговорах, но тщетно….
Она научила меня как выживать по жизни, но мир человека не ограничивается только этим. Образование, среда, в которой живёшь и многое, многое другое формирует личность, а в доме, в родной семье – ты изгой.
К огромной незатухающей многолетней моей боли, когда мы через 17 лет опять оказались вместе; и нам было «дано сверху» быть вместе ещё 10 лет, всё вернулось из детства.
Всегда очень любила и люблю маму, даже когда её уже нет рядом.
Последний раз я навещала её в больнице. Сказала ей, что очень её люблю. Мама мне ответила: «Да, я знаю».
Так мы расстались с ней в недопонимании….

Дима – сын

Если говорить о сыне, то мне так и не удаётся «обрезать пуповину». Этот маленький живой комочек, которого я родила, давал мне силы выжить в тот страшный период жизни, когда я осталась с ним, после отъезда родных мне людей в Израиль. Это было Брежневское время и не было надежды, что мы ещё встретимся.
Может я многое неправильно делаю и поступаю в отношениях с ним, но материнская любовь не поддаётся логике. К своему огорчению, он не воспринимает меня как личность; которая заслуживает уважения. Сколько материнское сердце может прощать и понимать?!
Это величина – БЕСКОНЕЧНОСТЬ….
Когда мой сын был подростком и мои друзья видели наши отношения, они всегда спрашивали: «Как ты смогла воспитать такого хорошего парня?»
Отвечала дурацкой шуткой: «Как что не по мне, так за ноги и об стенку» -
не смешно…
А на самом деле, были ночи, когда мы просиживали до утра, беседую обо всём.
Приехав в Израиль - новый мир, условия и другие ценности; всё изменилось. Пошли женщины, жёны, ночные кукушки. У них свои взгляды на чужую маму, особенно стареющую.
НЕВЕСТКИ — особая человеческая осыпь, которая знает и любит свой «стан» и всячески перетаскивает туда своего мужчину, отделяя его от своего.
МОЖЕТ МНЕ ТАК «ПОВЕЗЛО»?
Тем не менее, я не хочу его винить. Ему тоже досталась непростая судьба. Пусть бог нас рассудит. Я знаю, что наши отношения родные и недопонимания естественны как сама жизнь. Только до глубины души больно, что слово МАМА, не воспринимается им на клеточном уровне.
Моё повествование как краткая сводка погоды; а сколько внутри этой сводки ?
Сколько сама природа превозносит  «сюрпризов»?
Не опишешь детально дождь, грозу, молнию…
А сколько этих явлений складывались в подтексте судьбы…
Не расскажешь; только сердце знает и помнит всё, что пройдено, но не знает, что ещё впереди.
Надо успокоиться, научиться жить сегодня, здесь и сейчас. Иначе не выжить, пока богу не будет угодно закончить этот путь…
Благодарю Израиль за социальную поддержку и заботу о пожилых людях. Не дети, а страна берёт на себя заботу о старости и немощи.
ВОТ, ТЕПЕРЬ ТАК…

Одиночество

Вот уже с 7 ноября 2016 года я живу в «Мигбац Диюре» (социальное жильё для пожилых людей). Всё бытово благоустроила, только душа не может принять одиночество. Боря здесь не жил, но он всё время присутствует, его фото, общение с ним, продолжается как при жизни. Он помогает мне, подсказывает, охраняет от многих бед.
Я всегда чувствую его присутствие.
Но жизнь требует смысла, ежедневно надо «трудить» память, занятость должна приносить не только коротанье времени, но и яркость эмоций и многое другое… «ПОКА ЖИВОЙ».
Все архивы, которые привезла Аня, дочь Бори, у меня сохранились. Я за два года проделала огромную работу, которая грела мне душу. По его архивам написала (составила) описание двадцатилетнего морского скитания.
Порой, когда я путалась в описании время и места происходящих событий, Боря помогал  мне разобраться. Я всегда его чувствую, что он рядом.
Благодарю Бога за эту связь между нами.
Бесконечно благодарю свою двоюродную племянницу Лену (она мне дочь по ощущению), что любит меня как человека и личность. Это так важно мне для осмысления жизни, которую проживаю. Её дом всегда открыт для меня.
Мы нашли отдушину в поездках за границу.  Влюбились в Друскининкай город -  курорт в Литве.

Почему «Ни разу»???    

А потому, что не могу вспомнить хотя бы момента, чтобы в личной жизни был партнёр, который делил со мной программу выживания. Конечно, таких как я миллионы людей и поверьте на слово, Я НЕ ЖАЛУЮСЬ….
В моей жизни было очень много счастливого, радостного и достойного написания ещё не одного рассказа. Меня любили, ценили, ухаживали кавалеры и т.д. Это всё я помню и очень благодарна судьбе.
Но хотелось бы ПРОЧУВСТВОВАТЬ, когда о тебе заботятся; как говорят ЛОКОТЬ….
Мне уже много лет.
Прошу Высшие силы о том, чтобы в следующей жизни они дали мне такую возможность:
– КОГДА ВО СНЕ НЕ КОПОШАТСЯ МЫСЛИ, А ПРОСЫПАЯСЬ ЗНАЕШЬ, ЧТО МОЖНО ОТПУСТИТЬ СИТУАЦИЮ, ПОТОМУ-ЧТО ТЕБЕ ЕСТЬ НА КОГО ПОЛОЖИТЬСЯ….

ФАНИ ВАЙНЕР  
                                                                            2020 — 2021 гг.

[b]«ОЛОВЯННЫЙ СОЛДАТИК»[/b]

«Всё будет хорошо — но только не сразу»

Глава первая

Если вам приходилось всё терять во что верили, считая это непоколебимым, то поймёте мою героиню.
Когда пустота в душе, а нужно продолжать жить, то она, ТАКАЯ ЖИЗНЬ, переходит в стадию существования. Человек интуитивно ищет стимул для выживания и дороги порой не выбирает, а просто плывёт по течению.
Так случилось и с моей героиней.
Никаких планов и перспектив, просто будни, а учителя — обстоятельства.
Друзья только по несчастью. Они кучкуются, чтобы оправдать свою никчёмность, таким образом поддерживая друг друга. Компании, где случайный секс и выпивка становятся нормой жизни. Кажется, что это замкнутый круг.
Но если этот образ жизни не заложен изначально, то человек, как вода, находит возможность выскользнуть и потихоньку, набирая силы, окрепнув, избавляется от ненужностей.
Её всегда считали изгоем в таких компаниях; была непохожа на них. Понимая, что она с ними случайно и временно, к ней не приставала вся эта грязь. Это было как терапия, чтобы переболеть.
Она ещё молода, симпатична; уверенна, что справится с ситуацией. Ведь  время лечит. На работе уважали за усердие и профессионализм. Никто из коллег не знал, что происходит в её жизни. Ребёнок ухожен, растёт в любви. А трудности бывают у всех.
А было по разному...
В ресторане, один за столиком, сидел молодой человек. Яркая внешность, цыганского типа. Красивые, очень грустные глаза, выражали отрешённость от всего происходящего в зале. Но вот, заиграл оркестр и он приглашает мою героиню на танец. Так произошло знакомство с Сашей. Он почти ничего не рассказывал о себе. Разведён, любит четырёхлетнюю дочь; редко видится с ней.  Снимает каморку в подвальном помещении. Работает, где придётся.
Вот так люди встречаются по несчастью.
Не сговариваясь, поехали к нему. Близость была так естественна, как и знакомство двух разбитых сердец. Её сын был в садике до среды. Лишь бы не одна в холодной пустой комнате, где за стенкой бывший и как обычно с очередной.
Они не договаривались о встречах, просто она приходила, когда могла. Так сложилось, что ему разрешили встретиться с дочкой в выходной. Пошли  погулять в парк. Дети быстро находят общий язык друг с другом. На детской площадке ими любовались; какая пара и какие у них получились красивые дети! Только они знали, что ему дали дочь на несколько часов его счастья. А она отмечала для себя каждую минуту своего. Всё, как мечталось, но не получилось….
Если она оставалась у него, то по утрам завтракали в кафе напротив и разбегались по работам.
А вечером, придя домой после работы, дверь в комнату бывшего почти всегда была закрыта и в коридоре вечно оставалась какая-то женская обувь. Закрытая дверь в её комнату не спасала от сладостных звуков с соседней.
Клин клином, решила она и привела Сашу домой. Ситуация поменялась, но «сосед» не постеснялся войти, прихватив что-то тяжёлое, драки было не избежать…. Бывший муж не желал уступать привилегию.
Встречи от одиночества продолжались в каморке до его отъезда на БАМ.
Он уехал от безысходности, но так и не смог сбежать от себя.

Глава вторая

Почему для неё так важны воспоминания? Это мучает, но и даёт возможность проанализировать былое, чтобы для самой себя понять: почему было так а не иначе? Зачем надо было совершать ошибки, потом их исправлять годы и годы вспоминая, корить себя. Это ли помогало выстоять в самый сложный период, или всё на самотёк? Спонтанные знакомства с мужчинами, как правило не приносили удовлетворения. Всё было не так и совсем не то, о чём хотелось вспоминать. За редким исключением. Это как маленький островок счастья в однообразии повседневности.
Ресторан, случайные люди, иллюзорный праздник, а за дверью серость и тяжесть бытия. Просто платишь за то, что на несколько часов отвлекает от того, что не даёт спокойно спать.
Он был моложе, но обволакивал её обаятельностью и какой- то непосредственностью; как ребёнок, который просит о помощи. Не уверен в своих мужских возможностях; наверное кто-то так насмеялся над ним, что оставил глубокий след в подсознании. А она понимала, что только искренность,   и шаг за шагом, очень осторожно, на грани любви и чуть ли не материнской заботы, можно вернуть уверенность в себя этому ничем плохим не испорченному парню. И она смогла; а он был так счастлив и благодарен, как другой родной не смог бы быть.
Иногда, в однообразии будней, негаданно судьба дарила лучик счастья; пусть очень короткого, иллюзорного.
Так случилось в Ереване. Он моложе на десять лет. Счастливо женат, двое малых деток. Не знала она и не спрашивала, что привлекает его в измене жене, но точно понимала и чувствовала, что их встреча неслучайна. Она понимала, что это грех и сознавала, что сама была много лет в качестве жены, которой изменяют. Просто приняла ситуацию. Два года с большими интервалами по времени они встречались. И каждый раз как последний.
Жизнь научила её: «Никогда не говори — никогда».
Может сложиться впечатление о моей героине, что она распутна, но это совсем не так. Боль потери всего, что должно сопутствовать человеческой жизни, для осознания своего бытия, должно возмещаться; для того чтобы найти силы идти дальше.
Человеческая жизнь устроена так же, как и сама природа. Всё стремится к гармонии. Но эта гармония часто создаётся людьми искусственно, чтобы жить дальше с надеждой, что вскоре всё изменится к лучшему.
А ещё была Москва! Очень известная личность, поэтому не называю. Аркуня — пусть будет так!  Уголок тепла для души, который согревал только от того, что она находилась рядом с этим человеком.
И всё было просто:
— Можно я приеду?
— Жду…
Вот и всё, что нужно было для встречи.
Но, теперь уже она была замужем за человеком, который случайно или по судьбе (?) оказался в её жизни. Он пристрастен к алкоголю, но ей казалось и ею прилагались все усилия, чтобы ему помочь избавиться от этого пристрастия. А он дал ей с сыном квартиру, которая с её старанием и финансовой помощью родных из-за границы превратилась в уютное жильё. И мама его на костылях,  была ухожена её заботой.
Всё как бартер. Но, это совсем не значит, что за совместно прожитые годы этот союз не воспринимался ею как семья. Конечно — ДА, но какое разочарование от того, что опять не получилось как мечталось…
Всё как в топку; суёшь дрова, остаётся пепел — но ещё остаётся главное — тепло, ради чего топишь…. А тут как не топи….
Саша, под кодовым названием ШКАФ, Игорь и Асаныч…. Каждому из вас,
спасибо  за то, что искренне беря, отдавали своё.
Конечно, встречалось, что попахивало «говнецом», но как без этого, чтобы жизнь не казалась без изъянов?
Плюс к этому: две работы, сын подросток, кошка с собакой…
Но никто и ничто, никогда, не был главнее для неё, чем сын.
Да, и неопределённость, которая всегда появляется, когда ждёшь чего-то желаемого, а оно вот… и не ухватить…
И полоски чередуются — это они помогают верить и надеяться, что всё будет; и приходит, настаёт — верь не верь — пришло, накатило и ты уже там с ним и знаешь, что это он и только ОН. ВОТ!!!
Так случилось в Израиле.
Говорят, что от горя до счастья — один шаг. Сегодня скорбим, и кажется, что это необратимо, а завтра лучик надежды замаячил и позвал…
Вот так и у неё; похоронила мужа, через пять лет проживания в Израиле, а через полгода «лучик замаячил»…
Верилось и так хотелось, что б на всю жизнь с ним. И с каждым днём ближе и понятней друг другу. И так было почти 22 года. Было всё за эти годы; плохое и хорошее. Болезни: большие и маленькие. Но в основном - БОЛЬШИЕ НАДЕЖДЫ  НА ВСЁ,ЧТО ДОРОГО УЖЕ ИМ ВДВОЁМ.
А потом его не стало, и она одна, защищённая социальными условиями и заботой государства, но ОДНА….
А по приезду в Израиль случилось другое, совсем непредвиденное ею. Совсем не то, о чём мы с мамой и сестрой мечтали, когда были по разные стороны 17 лет. Письма, ночные звонки на переговорном, железный занавес, который не давал даже надежды увидеться вновь.
И всё же дожили и до-жда-лись!!! И бог дал ещё десять лет быть вместе с мамой, и думалось, что теперь можно всё преодолеть, но….. всё вернулось как в детстве и юности.
Опять: — она не такая, и как раньше сякая; а обязана жить вот так, но не так, как понимала и хотела САМА.
Плати, за все годы помощи, отработай остатком жизни, ведь ты всем обязана и всем должна.

Глава третья

Подростком, домашние её называли «Советская» т.к. она верила в светлое будущее коммунизма.
Муж называл - «Заводская»; любила работать на больших производствах. Она верила, что даже маленький винтик большого производства, вносит весомый вклад в общее дело.
Иногда он называл её «Театралочка», зная как она мечтала быть актрисой. Но это была отговорка, чтобы не говорить правду о себе.
В жизни, в любой ситуации, было ещё много и много «кликух». Все они соответствовали произносившим в разные времена и ситуации. Но к ней не прилипали. По ним, если бы захотелось, можно было составить чуть ли не биографию моей героини; но за точность не ручаюсь.
И всё же много светлого, хорошего и настоящего было и даже в старости есть.
Есть люди, которые ценят и уважают. Есть семья, которая, слава богу ЕСТЬ.
Уже старость, а оглядываешься на какой-то случайный взгляд, помнишь о нём — греет душу.
Более тщательно подбираешь гардероб, правда финансовые возможности очень ограничены, но стараешься из того, что можешь.
А можешь и должна:
Не опускать руки при всяких ситуациях. Не важно — это касательно здоровья или ещё чего-то. Просто жить достойно.
Тебе трудно? А ты не робей!

  ФАНИ ВАЙНЕР  
                                        
2021 — 2022 гг.                                                      

НЕ ПОЕДУ...

«Благополучная старость — это умение договориться со своим одиночеством“»
Габриэль Гарсиа Маркес

Передумала, да и что там делать? А вдруг прихватит сердце и что, куда?
Нет….
Да, хотела, мечтала; надо было раньше мечтать, когда помоложе…. Рига, «камни Родины греют», -  в это когда-то верилось.
А сейчас? Всё чужое и даже чуждое.
Но ведь город не виноват?
Люди всё переиначили, названия улиц, мораль, ценности, на которых выросли по-ко-ле-ния….
Ну, а как доживать без мечты? Заменить на реальную?
Вот так день за днём…
Встаёшь утром, намечаешь себе распорядок, если ничего не болит и оправдываешься перед собой, что и так можно дожить до….
Правда жара замучила, но это не исправить — терплю.
Да, погода влияет на всё. Особенно на настроение. Но, когда идёшь пройтись скандинавской ходьбой, а это либо до жары, либо после. То, просто не налюбуешься красотой, открывающейся холмами вдалеке.     Кажется, что солнце уже уходит, но оно подсвечивает далёкие облака как бы насквозь и лучами проходит сквозь голубеющее небо.
Сочетание красок: колорит и очертания холмов, дают ощущение картинного; будто на холсте.
Есть местечко, где останавливаюсь посмотреть виден ли Кинерет, лежащий от меня так близко, что шагни и ты на берегу….
А дома душ, фрукты и телевизор…. Смотри, что душа желает.
А книги, они ведь тоже помогают скоротать, если зачитаешься.
А вот сейчас пишу. Здорово, приходят слова, ложатся на белый лист, читаешь.
Но лучше потом перечитать и сразу поймёшь — чушь ли? (так делал Боря, когда писалось) и я пробую; так, только пытаюсь…
А ещё бытовуха: магазины, готовка, уборка и стирка, глажка и …
А в поликлинику, а в аптеку?
Укладываюсь по времени до обеда, а там, поев, так валит ко сну — и вечер…
Вчера кино недосмотрела? А о чём был? А, в закладках, нашла… может что-то другое, вот посоветовали, надо посмотреть…
Жара спадает, темнеет…
Пара бы и поесть.
А там, за просмотром, что-то жуётся, чистится от кожуры, брызжет соком — опять на ночь совсем не то….
Неужели сегодня звонил телефон: реклама, родня, интересовались, что-то предлагали.
А, сама долго доказывала им, что заказывала и что получила. Вот занятия на неделю, пока добьюсь, чтобы поменяли.
Ещё пару дней и поеду: к ним, или на спектакль, или по делам, или на проверку какого-то органа в организме, чтобы не сбивался с ритма….
Маникюр, педикюр.
Что? Плохо живу? Гневлю бога?
А ещё денег не всегда хватает; займу, потом отдам.
В банке попрошу, потом годами снимают по частям.
А можно без этого, просто экономить. Не пойму только зачем? Экономить успею, а вот насладиться или налюбоваться, или пообщаться. Вот в чём вопрос?
Всё хорошо!
Вот, например, сегодня: «Выползла» с кровати, так нехотя, в 6.00. Ушла «скандинавить» в 6.15. По дороге «нарисовался» маршрут. В итоге: за полтора часа - 7 км.
Душ, арбуз, приготовила цветную капусту. Позавтракала, телевизор «бубнил» и опять на диван до часа дня.
Дома чисто, холодильник «забит»; суббота, всё и все отдыхают. А вчера приезжали сын с невесткой. Отдохнула душой.
И жаловаться грех, всё хорошо….
Кое-что поменяла в обстановке. За шесть лет так пригляделось, хоть не смотри. Телевизор побольше, диван застелить поинтересней, дизайн комнаты посовременней. И всё в долг….
А теперь кручу безостановочно в голове: на что купить авиабилеты в Друскининкай? На какой месяц? Как не голодать, кого-то из близких чем-то порадовать и при этом; куда-то съездить, плодотворно использовать свободное время. Вооот тааакааая задача….
Ну, и конечно, забочусь о здоровье; чтобы обслуживать себя без посторонней помощи. Купила ортопедические стельки, после компьютерного сканирования стоп, чтобы наверняка… и опять в долг. МОЛОДЕЦ!!!
У меня был друг, как брат, он умер от онкологии в 28 лет. Так он мне частенько говорил, что я умею так глубоко забраться в собственную задницу; даже при большущем желании, никто не сможет меня вынуть. Пока я сама не найду выход, как выбраться. Это обо всём: работа, финансы, что-то личное — всё сама.
Хорошо это или? Но так сложилось….
Оправдываю себя тем, что если приняла неправильное решение, то винить некого; всё сама…. Зато и «шишки» свои и опыт….
Правда, не вспомню, кому и когда помогал свой личный опыт? И на ошибках других не учишься.
А всё случается по каким-то повелениям или чьим? Зато, каждый раз, выстраиваешь, прерываешь и снова как в предпоследний….
Как в природе: повторяется, но с другими оттенками. Дождь смывает; забываешь, где наследил и опять «на те же грабли».
Мама говорила: «Человек судьбу берёт своими руками». А я спорила и знаю — нет. Она расписана и не нами, и не нам судить. Можно скорректировать что-то, по ходу, но не более.
Это не значит, что снята ответственность. Мы всё равно в ответе….
Удивительно, как вдруг нахлынет воспоминание, и ты «жуёшь» его до тех пор пока не набьёшь оскомину. Нередко, давая себе почувствовать физически боль. То вдруг, придёт на ум что-то забавное и боишься отпустить. Многое повторяется неоднократно, но каждый раз как-то по новому, излучая или огорчая. А сейчас, когда одиночество «зашкаливает», копаешься в памяти, чтобы отыскать и вернуть крупинки счастья. В простой человеческой обыденности; с утра сказать приятные слова, угадать желание чашечки кофе или просто подойти, обнять и шепнуть…
И всё как на ощупь; кожа помнит тепло прикосновений.

Фани Вайнер
Сентябрь 2022 г.