Вячеслав Левыкин
О, как еврейка целовала
и отдавалась без затей.
От страсти и любви дрожала
и мне клялась в любви своей.
Теряя свой рассудок древний,
она царапалась, как зверь,
но на гостиничные двери
таращилась. Стоял апрель.
Лил дождь и пузыри на лужах,
желая под асфальт уйти
и насмотревшись русских кружев,
узор затейливый плести
всё продолжали. На прогулку
не выйти. Пили мы вино.
По коридору кто-то гулко
протопал. Я закрыл окно.
Я удивлялся: как? откуда?-
в столице вологодских баб
еврейка с именем Гердтруда
и тихий муж её араб.
Совсем недавно мы знакомы,
в командировку прилетел.
Она марксистские основы
читала для партийных дел.
С обкомом, кажется, дружила,
от них же лекции вела.
Но так поэтов полюбила,
что от меня стихов ждала.
Она твердила: - Соломоном
ты должен стать, ты - царь и вождь.
А там, глядишь, мне под балконом
ты "Песней песни" пропоёшь. -
Я хохотал и головою
на грудь еврейки падал ниц.
Я - Соломон? О, да, такое
не слышал от партийных лиц.
Араб майором был по званью
и лётчиком служил в войсках.
В Союз прислали по заданью
летать искусно в небесах.
Но мне плевать на их секреты,
на всю их воинскую часть.
Меня на древние заветы
вела еврейки злая страсть.
В Москву вернувшись, телеграмму
я получил: "Ах, Соломон,
мою ты растревожил рану,
украл мой безмятежный сон".
Что с ними стало? - я не знаю.
Давно царя я пережил.
Порой Гертруду вспоминаю.
Я не любил, а лишь "дружил".
Они друг с другом всё воюют,
евреи и арабы - смерть.
Поэтам что? В Москве не дует,
песчаных бурь в помине нет.
Араб с еврейкой - смесь гремуча,
как у змеи в седых песках.
Змея танцует, как в падучей,
двоится в слепнувших глазах.
Не помню, от кого услышал,
что застрелил её араб.
Стучит апрельский дождь по крышам,
нашествие лягушек-жаб.
Поэт бессмертием кичится
и им забита голова.
Гертруде в церкви бы креститься,
была б до старости жива.