Но мир меняться стал. Не спокойно стало. Раздоры между государствами пошли, бунты.
Да и у нас неспокойно стало. Воля в душах людей стала пробуждаться.Воля к свободе. Появились «декабристы», будоражить народ стали. По деревенькам, сёлам ездить, думы свои рассказывать.
И у нас в деревне показались.
«Откудась вы будете, думские люди? – спрашивают деревенские.
«А мы из центра. Пришли вас агитировать, перестройку проводить, экспериментировать»- отвечают они.
Да так ладненько всё стелют, словно колыбельную поют.
Ну мы, деревенские и поверили. Знамо дело - "дерёвня". Выбрали самого думающего - лысого такого, с отметиной, царём-батюшкой.
Ой! Как хорошо стало. Перестройка закружилась, по всей стране летать стала, словно бумеранг. В каждую лачугу заглядывает, бумерангушек оставляет. А нам лачуги жалко. Я у Васи крышу перекрыл, чтобы бумерангом не пробило. Из железа сделал. А он у меня избу задом на перёд поставил - ориентир замаскировал. И в лачуге я начал перестройку проводить. Я жёнушке говорю: "Перестройся в другой ряд. Я в первом буду. А детишек в третьем оставим". " А для чого" - спрашивает она. "А для того, чтобы царя –батюшку, хлебом-солью встречать" -отвечаю я. "А я тожа хочу первой встречать, я его тожа люблю"-говорит она. «Цыс! –кричу я-знай своё место в лачуге».
Но не долго продержался наш батюшка. Раздор меж ними вышел. Отправили они его в море синее, на лазурные берега, душу успокоить, раны подлечить. Стали мы другого царь – батюшку ждать. Прискакал он к нам на коне-горбунке-мерсеедюшке. Ладненький такой. Душа, распашонушка, в плечах удаль, а слово – кремень. А с ним свита. На лихих конях – мерседеюшках. Выбежали мы его встречать хлебом-солью.
Моя жёнушка вперед меня хотела протиснуться. Но я подножку подставил. Не уберёг я её. Рученьку сломала. Жаль, что детишки не подхватили.
"Не горюйте вы – говорит царь-батюшка – Я вам своё ручище оставлю. Вырастет, как старая".
Мы и рады. Пилу притащили, топор приготовили.
А он нам намекает - "Прежде,надо бы его и свиту за скатерть-самобранку усадить, медовухой попотчевать."
Сели мы за стол. Медовухи попрововали. Начал он нам баиньки рассказывать, анекдотами травить. "Чубайсиков" показал - картинки такие, игральные. Всем карты роздал. Начали мы в "покер" играть. Одна карта - один конёк-горбунок. Ну, у них коней-то много было. А нам, с жёнушкой пришлось скотину заложить. Две коровы - один "чубайсик". А козлов наших четыре за один стали считать. У меня их в хлебу только три было. Пришлось приставить соседа моего,Ваську - козла. А курочек то наших и не счесть. Всё равно не хватило. Пришлось яички подкладывать.
За азартом игры и баиньками забыли мы счёт, сколько проиграли. Вообщем, пустой скотный двор оставили. Думали, что ручище он нам свой оставил. Но, во хмелю были, обо всём забыли.
От «батькиного» наезда у меня аж в душе что-то переменилось. Волдыри по телу пошли, голос меняться стал.
А они тем временем опохмелится захотели. Видят на околице деревни смотровая башня. А из него дым валит. Не раздумывая влетают в эту башню. А там урядник с урядницей сидят, деревеньку охраняют. Опомнится не успели, как их в заложники взяли.
«Мы – говорят- вас отпустим, с миром. Но мена на мену. Вы нам медовуху, мы вам жи...ой, не то говорю ...оплеуху».
Подали они медовуху. И скатерть-самобранку накрыли. Славно попотчевали.
«Вот – говорят – вам за это «чубайсики». Не простые, а мудрёные. Умным богатство принесёт, а дуракам нищету.» И ускакали.
А урядник с урядницей не знают, что с ними делать. Положили их сушится на печь. Больно уж сальными были. Глядь, а из них печурки стали вылупливаться. Обставили они, печурки эти, вокруг сторожевой башни. В середине - главная печь. По краям – печурки.И легли спать в раздумье.
Под утро, глядь. Одна печурка дымит. Подбегают к ней. А там странники калачи пекут. «Шо вы тут делаете?»- спрашивает урядник. «А мы калачики печём» - отвечают странники. «Нельзя тут печь - говорит урядник – это моя собственность. Платите за аренду. Три – нам, два – вам.»
Ну куда деваться, заплатили странники. Только два у них осталось.
Смекнули урядник с урядницей, что на калачах можно жить припеваючи, ни о чём не тужить.
Частоколом печурки обнесли. В середине урядник сидит - в смотровой башне, надсмотрщиком, а по краям - соглядатаи, эээлектронные. И два «амбала»- соглядатая.
Поплелись к ним деревенский люд,на батрачную работу устраиваться. Куда деваться. У кого бумерангом крышу разнесло, у кого избу разрушило. А у некоторых всю скотину срезало. Совсем нищие стали.
Долго терпели мы этот «мор». Но деваться некуда. И нам пора пришла. Поплелись мы к уряднику на работу устраиваться. Жёнушка на «хорсете». Я поддерживаю её, как бы другую руку не сломала.
Пришли, и просимся на работу. А урядник говорит:
"Куда вам. Твоя жёнушка с "хорсетом", а ты, дар речи потерял, «мяукать» начал. Да так «жалостно», что мурашки по коже пробегают, словно в "оборотня" превратился".
А урядница говорит ему на ушко:
"Бери -покладистей будут".
Она исподтишка всегда им руководила. Хоть он и урядник, но она на бургомистра своими мозгами тянула.
"Да как же я возьму их?"– перечит он ей -Глядь, она с «хорсетом», а он - «оборотень»"
"Бери. «Хорсет» поправим, а "оборотня" приучим" -отвечает она.
Взяли нас. Её калачницей, а меня механизатором печи. Поставили к одной крайней печурке. Я тесто катаю, а моя жёнушка калачи одной рукой вырисовывает. Нарисовали кучу. Поставили в печь, печься. А сами сели отдохнуть. Вдруг, откуда ни возьмись, сирена взвыла. Похлеще, чем у «оборотня». Я с перепугу чуть разума не лишился. Залез на печь, жёнушка за мной. Чуть вскарабкалась, одной то рукой. Ладно я ей помог. Сидим, словно котята, и зырим по сторонам. Думаем, что же произошло. Вдруг, раздаётся дрель МЕЕ-ХА-фона. Это урядник нам дал заместо ищейки, собаки такой. Везде найдёт. А оттуда голос урядника.
"Эй! Лентяи! Кто вам разрешил отдыхать? Сейчас вы у меня попляшете!
Прибегают два « амбала»-соглядатая. Стащили нас с печки, завернули руки и повели на допрос.Приводят в "комнату пыток" урядника.А урядница при нём.
"Что вам распорядок дня не ясен? Работаем с утра до утра. А перерыв на кладбище, в специально отведённом месте – месте отдыха".
А урядница ему вторит:
"Всё! Штрафные санкции ввожу! Штрафую на 30 целковых!"
"Да мы ж не знали, да нам никто не говорил" - отвечает жёнушка.
"Молчать! - зло кричит урядник, аж пена изо рта прёт -
Никто вам об этом не скажет! На других смотреть надо!"
"Да как же мы посмотрим? Голову поднять не можем.
Всё трудимся и трудимся" - жалобно отвечает жёнушка.
"Идите!" - восклицает урядник. Словно точку ставит в приказе.
Пошли понурые, мы с жёнушкой к печке, калачи допекать.
А урядник с урядницей в это время посмеиваются. Еще одних обчистили.
Отработали мы с жёнушкой, с утра до зари. Пошли отсыпаться. Только уснули, а тут дрель МЕЕ-ХА-фона.
"Эй! Где вы лентяи, бездари. Все уже на работе, а вы перины греете.
Пора печь разжигать, калачи печь". - Слышится голос урядника.
"Да мы ж токо уснули" - говорю я.
"Спят знаете где,на нарах. А вы работать должны"-надрывается голос урядника.
Пошли мы с жёнушкой к уряднику, на работу, печь разжигать, калачи печь. Подходим. А нас, тут как тут урядница поджидает.
"Так. На 5 минут опоздали. С вас 20 целковых причитается" -говорит она.
"Что это такое. Совсем совесть потеряли. Ни за что, ни про что наказываете" -говорю я.
-"За грубость, ещё 20 целковых" -ухмыляется урядница.
Послал бы я её.. . Но что делать, работёнку не хочется терять.
Приступили мы с жёнушкой к работе. Работаем, работаем. Захотелось мне больно семечек пожевать. Побежал в сортир, якобы по нужде.Грызу семечки, посмеиваюсь над ними. Надул же я всё-таки их. И семечки грызу, и на ихнее позолочённое «очко» поплёвываю.
Вдруг, откуда ни возмись, неземной голос раздаётся
«Тревога! Тревога! Лазутчик! Лазутчик! Я всё вижу, я всё слышу. Не бросай в кучу. А то, озвучу".
Оглядываюсь по сторонам. Вроде бы никого нет. И сортир плотно закрыт.
Ба! Смотрю в угол. А там, «глазок» смотрит на меня и моргает зловещим взглядом.
Прибегают «амбалы» -соглядатаи. Ведут в "камеру пыток".
А там, урядник сидит - пытать начинает, вести допрос с пристрастием:
"Сортир, есть сортир.
Бумага в одном месте, вода – в другом, а остальное – в третьем.
Всё отсортировано.
Так что же ты там отплёвывал?
Никак буру от бражки отхарковывал?"
"Нет. Семечки расшелушовывал" - отвечаю я.
"Ах ты, поганец! Моё «очко» золочённое опоганиваешь!Вот тебе за это! -
-100 целковых с тебя сдираю и повелеваю. Дать ему щётку, зубную и порошок. Пусть он драит «очко» моё золочённое, за тридевять земель купленное" - кричит урядник.
"Эх, замочить бы тебя в сортире, лучше бы мы жили" -думаю я про себя.
Обуздал я свой гнев, гнев «оборотня».Дома детки сидят, кушать хотят. Поплёлся «очко» драить.
Зашёл в сортир."Глазу" кулак показал, молчать приказал:
"Если ещё раз вякнешь - ты у меня обмякнешь".
А в душе моей кошки скребут, кошки скребут, на волю просятся. Видать голос «оборотня» где-то доносится.
Сделал я то, что он просил. Но, злобу я уже затаил.
Закрыл «глазок» носовым платком, а сам думу думаю.
Что же придумать?
Засунул шланг я в унитаз, и дал ему такой наказ:
"Как на него сядут –молчи, как с него встанут – мочи.
И всей своей мощной струёй ты эту "рожу" отмой.
Да направь струю не с холодной - горячей водой.
" Ой! Ой! Ой! Я шо разводной?"- пищит шланг.
Если будешь ты выкобениваться, вместе с «глазом» обмякнешь довыпендриваешся".
А сам пошёл калачи допекать, своей жёнушке помогать. Прихожу. А она, бедная надрывается, вся в слезах, плачем, заливается.
"Что с тобой – спрашиваю - моя кровинушка?".
"Да посмотри ты – говорит она - калачи одной рукой вырисовываю,
с противнем в печь ставлю.
А они как будто не признают меня.Не с нулём, а с вопросиком вылазуть.
Да все такие серые, словно перегорелые"
Посмотрел я на печь. Своим механизаторским взглядом её обвёл.И говорю ей:
"Тута проблема в том, что сто грамм ей не подаём.Печь закрывать с умом надо.
Перед тем как закрыть, воду поставить надо. Тогда калачи будут румяненькими , словно девки ладненькими.
А тем временем, урядник обход проводил. На калачиках знак качества ставил. Пришёл и к нам. Но не вырисовывается у него знак качества, на серых калачах. Словно бура, отхарковывается.
"Что же вы наделали? Мои калачи испортили! – кричит он.
-Вот вам за это! Довольствия лишаю, оклад вычитаю".
А сам калачики забрал и отдал псам – «амбалам».
От такого перенапряжении жёнушка моя в затмении.
В обморок упала, глазки закрыла.
Отвёз я её в больницу, на излечение.
А врачи говорят:
"Чтобы лечить, надо платить. Платите за излечение».
Пошёл я к уряднику за грошами.
"Дай – говорю – ты мне задаток, 100 целковых. Я оклад получу и всё возвращу".
"Какой тебе задаток – говорит урядник - ты и так дебитор, пора тебя в долговую яму сажать".
Поплёлся я ни с чем.
Пришлось деревенских опрашивать, у бедняков одалживать.
Пошёл к врачу. Всё заплатил. Лебединушку свою за руки, здоровую, вывел.
Пошла она к уряднику, больничные получить, детишек молочком накормить.
"Вот тебе трудодень. Это за день. А трудодень – это палочка. А всего их - десять. Эй! «Амбалы»! выписать ей десять палок. Чтобы неповадно было по больницам бегать, тунеядствовать»" - кричит урядник.
«Врезали» они ей десять палок.
Совсем захворала моя кровинушка. Залегла и умерла лебединушка.
Тут, вообще у меня кровь взыграла.
На место отдыха хожу, места себе не нахожу.
Злость бурлит во мне. На душе кошки скребут,
Кошки скребут, на волю просятся.
Голос «оборотня» рядом доносится.
БУДЬ ТЫ «ГОСПОДЬ», БУДЬ ТЫ БАНКИР! НЕ ЛИШАЙ ЛЮДЕЙ УВАЖЕНИЯ! Ведь они тебе доход приносят, ведь они тебе богатство вносят!
А хозяйский шланг заложил меня. Всё хозяину выложил.
Теперь, свободный, я хожу в одиночестве,
словно «оборотень» в ... отрочестве.
По лесу хожу, детям молочко ищу.... .
