Отчего-то покоя опять не дают в ночи.
Посещают незваными графа Эль. Эн. Толстого.
Первым делом, как гром, некий голос с небес звучит:
«Ну-ка перепиши 10 раз это всё – тогда-то
Будет счастье тебе». И бумаг огромадный тюк…
А потом вдруг как будто смешались все числа-даты.
Граф на черной скамье. Судьи кто? Морды то бандюг,
То настолько дремуче-убогая тупорылость,
Что хотя христиане, и Бога от них тошнит.
Хоть Фемида слепа, но руками еще прикрылась,
Чтоб не видеть наверное столь правосудных гнид.
Шорох в зале о векторах новых политтенденций.
Дескать, турки… Убили посольство у басурман…
Самолет. Нет, нельзя. Православны - непротивленцы.
Как же Крым прихватили? Загадка. Молчок… туман…
Тут же свыше приказ, значит, в жопу непротивленье.
Ах, ну да… Ладно, кто враг народа? Тьфу, подсудим?
Кто здесь раком не хочет стоять, падать на колени?
Кто царю с профурсеткой рискнул приписать интим?
Так ведь могут и Пу помянуть, да еще Кабае…
Цыц, каналья! Заткнись, твою мать! Ты в подпитье, что ль?
Пусть Фемида у нас и покорная, и слепая.
Уши есть и у стен – столь свободная здесь юдоль.
Входит с видом припадочной некая прокурорша
С интеллектом кухарки, с замашками черных сот.
Встал народ. Поклонился ей в землю, вполне восторжен.
Речь толкнула – куда там графьям до таких высот
Бабьей мысли придурошной – дескать, цензуру строже.
Туже гайки, все дыры, откуда сквозит, заткнуть.
Вдохновенность такая и патриотизм на роже –
Ей еще б ко всему в руки дать Салтычихин кнут –
Чисто родина-мать. Речь заходит о балаклавах.
Что сменили давно исчерпавшие синь чулки.
Посадить, дескать, девок, а то ведь зассал двуглавый.
И, конечно, мочой всем холопам промыл мозги.
Вот где корень всех зол – малолетки из Уренгоя.
Их, конечно же, тоже скупил на корню Госдеп.
Прям в утробах… А судей? Как можно, пардон, такое
Даже думать? У них строгий пост. Лишь вода и хлеб.
Разобраться с детишками. Хватит колоний-тюрем.
А за детство счастливое скажут спасибо Пу.
Дура лекс здесь де-факто, но лом еще тот де-юре.
Так что нечего стадо смущать, искусив судьбу.
Граф Толстой. Он же умер? Плевать, экстремист. С ИГИЛом
Что ли связан?? Возможно, как знать, что за фрукт наш граф.
Если надо - гуманнейший суд вынет из могилы.
Процедура же. Надобно предупредить, что прав
Никаких, что смолчит – все равно обратится против
Подсудимого – здесь же не Запад, где дурачье,
Педерасты и прочие. Как их назвать? Породе
Самой низкой почеты сплошные - Бог весть о чем
Дурни думают. Нет-с, не пройдет номер, здесь нельзя так.
То ли дело у нас - вон судейка сколь мировой.
Если граф – стало быть, при бабле. Нет, конечно взяток
Здесь в судах не берут. И нигде…
Отрыгнул конвой
Перегарищем…
Граф вспоминает свои страницы.
И Россию иную, забытую черт-те где.
Там, где ближе до неба гораздо, чем до больницы.
И до Бога, чем к церкви.
Шагает по пахоте.
Пласт земли, словно лист, перевернут им вдохновенно.
Этой нечисти нет, завонявшей давным-давно
Петербург да Москву мерзким смрадом дерьма и тлена.
Православного патриотизма. Тоскливо, но
Граф спокоен, ведь совесть чиста, нервы - что канаты.
Дело шьют. Подшивается стопятисотый том –
И при всей плодовитости графу с пять жизней надо
Накропать столько. Ну корень русских всех зол в Толстом –
Знамо дело. За словом. Ведь гений здесь неприемлем.
Поскреби – и отыщешь не сволочь, так дурака,
Приговор: граф Толстой экстремист и безбожник.
Землю
Только из-за таких Бог не проклял вконец.
Пока.