Вячеслав Левыкин
Зачем я когда-то стихи написал
о дне роковом и о месте дуэли?
О, Лермонтов, бедный! Я не понимал,
как грозно шумели кавказские ели.
Гроза бушевала, никто не спешил
к источнику с тёплой водой минеральной.
Грот Веры пустой, доктор водку глушил,
как будто он сам был поэтом опальным.
То карты, то сплетни, то Гёте труды.
Шамиль взбунтовался, дороги в засадах.
И не было доктору с истиной сладу,
от молний вблизи трепетали сады.
Позвали к убитому. Долго везла
двуколка убогая с возчиком сиплым.
Дорога всё в гору и в гору ползла.
Жалел, что оставил стакан недопитым.
И зонт не спасал, он промок до костей.
Нашли, господа, когда нужно стреляться!
Уж ждёт комендант о дуэли вестей,
чтоб в ставку отправились сводки реляций.
Смерть быстрой была. Что качать головой?
Взвалить на двуколку и в город вернуться.
На место дуэли сквозь дождь оглянуться.
Как молод был, господи! Боже ты мой!
Уже пелена, как сплошная стена,
подножье закрыла, завесила веткой.
И доктор дремал в мокрой клетчатой кепке.
Какая нелепая всё же страна!
Под утро вернулся он в заспанный дом,
со злостью допил потеплевшую водку
и долго стоял пред открытым окном,
смотрел и смотрел на казачью слободку.
Уехать бы в Мюнхен, в пивной посидеть
с друзьями из детства, открыть там больницу,
да денег не хватит. И надо терпеть
их русскую жизнь, когда следует спиться.
Грозу отодвинуло за Пятигорск,
сады отряхали и капли и вишни.
Эльбрус розовел, в дальнем мареве гор
он немцу мерещился старцем Всевышним.
Казак рыл могилу и песни орал,
Мартынов сидел под домашним арестом.
На грешной земле уже не было места
живому поэту – бессмертным он стал.
А немец всё думал: зачем же врача
не взяли с собой господа офицеры?
И было гораздо теплей, чем вчера.
Печорин у грота письмо ждал от Веры.