Литературный портал Графоманам.НЕТ — настоящая находка для тех, кому нравятся современные стихи и проза. Если вы пишете стихи или рассказы, эта площадка — для вас. Если вы читатель-гурман, можете дальше не терзать поисковики запросами «хорошие стихи» или «современная проза». Потому что здесь опубликовано все разнообразие произведений — замечательные стихи и классная проза всех жанров. У нас проводятся литературные конкурсы на самые разные темы.

К авторам портала

Публикации на сайте о событиях на Украине и их обсуждения приобретают всё менее литературный характер.

Мы разделяем беспокойство наших авторов. В редколлегии тоже есть противоположные мнения относительно происходящего.

Но это не повод нам всем здесь рассориться и расплеваться.

С сегодняшнего дня (11-03-2022) на сайте вводится "военная цензура": будут удаляться все новые публикации (и анонсы старых) о происходящем конфликте и комментарии о нём.

И ещё. Если ПК не видит наш сайт - смените в настройках сети DNS на 8.8.8.8

 

Стихотворение дня

"Я могла бы родиться кошкой"
© Станишевская Анастасия

 
Реклама
Содержание
Поэзия
Проза
Песни
Другое
Сейчас на сайте
Всего: 49
Авторов: 0
Гостей: 49
Поиск по порталу
Проверка слова

http://gramota.ru/

Для печати Добавить в избранное

поэма "Коктебельский символист" и "Наследник греков" (Лирика / философская)

                Коктебельский символист

                Вячеслав Левыкин
  

                Мятеж был против Бога…
                М. Волошин

                Ты заблудшую душу отчизне верни…
                «Акварели Волошина» М. Петровых

                Я долго собирался в Коктебель,
                Чтоб посетить музейный дом поэта,
                Где в окна от заката до рассвета
                Ночной прибой о нём и о других скорбел.

                Там Карадага вулканический состав
                Его душой владел тридцатилетье,
                Врываясь голодом и лихолетьем
                В дурмане запахов пахучих трав.

                Чабрец и мята или татар-чай
                С чердачных балок связками свисали.
                Пейзажные просторы невзначай
                От акварельных красок оживали.

                Вслед за грозой с сиреней соловьи,
                Захлёбываясь, падали на травы.
                Интеллигенцию недаром в Крым вели
                Традиционно монархические нравы.

                О нём мне Бунин первым рассказал,
                Как он в гражданскую войну спасал,
                Когда судьёй был посвист беспредела,
                То красных, а то белых от расстрела.

                И теми и другими он допрошен.
                Отпущен. Снова взят. Рисунки и стихи.
                Холмы и степи от кузнечиков глухи.
                Фамилия? Максимилиан Волошин.

                Поэт, он, как дитя, всегда безгрешен
                И, как юродивый, болтает невпопад.
                В Москве салют и у Кремля парад,
                А он твердит, что враг зазря повержен.

                Ведь каждый мученик почти Христос,
                Не важно – большевик он или белый.
                Что от усобиц сгнил без жатвы колос спелый,
                Крапивой дикой русский дом зарос.

                Поэт к Крыму куском кефали сыт,
                От лёгких вин весельем  хмелен.
                Пусть он, не умерший, журналами забыт,
                Но он поэзии остался верен.

                Зимою прошлой он в Одессе проживал
                И с Буниным, как с братом, подружился,
                Который  ему лично помогал,
                Чтоб  невредимым  к дому возвратился.

                Его теперь печатают лишь там –
                На Западе, а здесь он под запретом.
                Когда умрёт, посажен будет Мандельштам
                И многими друзьями в страхе  предан.

                Всё это позже, а пока они
                Оба живые и идут вдоль моря,
                О чём-то горячо и жадно споря.
                Ламп керосиновых в домах зажглись огни.

                Наверно, спор их вечен, как всегда.
                Волошин – монархист.
                Как все евреи,
                Против короны Мандельштам, его звезда –
                Социализм и человек труда,
                Кибуци на селе и танец Саломеи.

                Когда б он знал, что с голода умрёт
                В дальневосточной по этапу пересылке,
                То перестал бы мстить и верить пылко,
                Что наш пример весь мир перевернёт.

                Но шёл тогда ещё двадцатый год,
                И многие, как он, не понимали,
                К чему звал  Троцкий обезумевший народ.
                Махновские  тачанки грохотали.

                Перекрестившись кружкой самогона,
                Они ворвались в сонный Перекоп,
                Чтоб покатился к морю в эхе стона
                И в свисте сабель конницы галоп.

                Стояла середина ноября,
                Мороз сковал азовские просторы,
                Образовав ледовые заторы
                И в них впаяв флотилий якоря.

                Спасибо Врангелю, он многих спас
                Из Севастополя и вывез за границу.
                К врагам безжалостен рабочий класс –
                Одних в расход, других для крыс в темницу.

                Махно во Франции закончит жизнь свою.
                Как анархист, заочно трибуналом
                Приговорён  к расстрелу.
                Как в раю,
                У кромки моря бродит при закате алом
                Поэт Волошин, написав статью.

                Но всякое безумье затухает,
                Ночной маяк под утро догорает.
                Страна смирилась, сатана ожил:
                Порушил церкви,  девок  обобщил,
                Пятиконечную  всем на картуз пришил,
                Народ вослед безбожников взрастил.

                И застонала вся земля кругом,
                На Украине голод и в Поволжье.
                Чтоб уцелеть, все породнились с ложью,
                Креститься  забывая перед сном.

                Вулкан давно остыл, закончилась война,
                Лишь крымский голод – в памяти погостов.
                Под Карадагом Коктебель, там море и волна,
                И бескозырки с Феодосии матросов.

                Где красный мак разбросан по холмам
                И камни вулканического взрыва,
                Степной и жаркий воздух от порыва
                Дрожит полынно и мешает снам.

                Казалось, жизнь наладилась почти,
                Ведь человек живуч, как плющ упрямый,
                Что по камням к деревьям вверх ползти
                Обрубком будет или всей лианой.

                Вновь в Крым спешат к Волошину поэты,
                Ещё художники и разные эстеты.
                В стране взошёл советский авангард, -
                Он наглости юнцов совсем не рад.

                Париж, не видя,  хают за глаза.
                В больной отчизне только чудеса:
                В серпастых молниях – всемирная гроза.
                От лозунгов и стука в дверь дрожишь
                И никуда от них не убежишь.

                Все символисты стали реалисты,
                Их от богемы революция спасла,
                А Блока с Гумилёвым в гроб свела,
                Чтоб правили культурой сталинисты.

                И даже основатель символизма
                Валерий Брюсов стал писать не так.
                Сжимая сухонький профессорский кулак,
                Уже приветствует основы атеизма.

                Он в партию вступил, чтоб не мешали жить
                И с голода не  сдохнуть  в подворотне
                В Москве холодной.
                Но уже творить
                Не смог, как прежде, с милостью господней.

                Он создал курсы для филологов-студентов
                В старинном доме  Герцена.
                К Тверской
                Дом близко, там, на  «Пушкинской», в пивной
                Студент штудировал античности конспекты.

                Среди других, чьи имена забыты
                Историей погибших и живых,
                Тогда учились, вдохновеньем сыты,
                Тарковский и Мария Петровых.

                Ценившие  Ахматову во всём,
                Даже тогда, когда не безопасно
                Попасть из-за любви не гласно
                В запретный список в заведении одном.

                Идеология с искусством  –  неразлучны,
                Об этом знали пролетариев вожди.
                Следить за нами органам  подручно,
                Попробуй, правда, за поэтом уследи!

                Кого всегда боится диктатура? –
                Поэт или писатель.
                Их труды
                Из области классической культуры,
                От их презренья жди большой беды.

                Тогда пусть ложь, как знамя демонстраций
                Ведёт народ, куда его ведут.
                Голодные – они весь мир сомнут,
                А русские всегда умеют драться.

                Мир  перевёрнут  и погряз во лжи
                И дальше шествует, раздвинув рубежи.
                Вокруг рождаются заведомо  дебилы,
                Ломая жизнь по праву дикой силы.

                На площадях  горланит  Маяковский,
                Беря агиткой сходу города.
                Ему послушно вторят отморозки:
                « Для будущей страны роль Пушкина чужда,
                Как всякого дворянства отголоски!»

                Они стремятся памятник снести,
                Их футуристы к этому толкают,
                Цензуре и наветам потакают,
                Как без таланта почесть обрести.

                А в Коктебеле снова тишина,
                Где море в качке долбит твердь земную
                И пышно всходит полногрудая луна
                Залить террасу светом и листву ночную.

                С разгона в стёкла бьются мотыльки,
                Куст чайной розы с мелкими цветами
                Разросся вширь и обхватил руками
                Два ближних дерева.
                И лишь стихи горьки.

                А по утрам призывный чаек крик
                И облака над Карадагом кучевые.
                За много лет он ко всему привык,
                Но каждый день всё видит, как впервые.

                Дельфины гонят серебристых рыб косяк,
                Выписывая дуги над водою,
                А по холму над дымкой золотою
                Идёт Христос – и это добрый знак.
                Народ очнётся и пойдёт за ним,
                Пускай Европа только не мешает,
                Когда прогрессом святость отвергает
                И молится запасам золотым.

                Но Голубой залив, но Коктебель
                И белый парусник, летящий по закату
                И  обходящий  галечную мель,
                Причалить близко к мостикам горбатым –
                Куда их деть?
                Зачем бетон и сталь?
                Что нам дома до неба обещают?
                Синицу вёрткую и ту в метели жаль
                Или сосну, что ураган ломает.

                Жаль Киммерию и исчезнувшую мощь
                Старинной  Кафы и торговых связей.
                От водки с севера вся смута безобразий
                И крики пьяные уже привычны в ночь.
                «Опохмелиться!» - вот и вся мольба.

                А раньше были чинные веселья:
                Портвейн Ливадии, романсов пенье,
                В горах зелёных на косуль стрельба.
                Но в море канули былые времена
                И честь дворянства больше не нужна.

                Вино мешали родниковою водой,
                Графин стоял, наполненный до края
                И  принесённый  из прохладного сарая,
                В любом саду.
                Сон канул золотой
                Вместе с тенистою беседкою резной.

                Уже в Италии диктатор Муссолини
                Провозгласил фашизм и новый век.
                А значит снова войны и кровавый снег
                За волчьей стаей от мороза в дымке синей.
                Стрельба эсминцев, танковый огонь.
                За недовольство населения – расстрелы,
                Чтоб ангел смерти, как палач, умело
                Над  полумиром  распростёр ладонь.

                Жаль человека и бездомное зверьё,
                И жалко ветер, стонущий над морем.
                Ещё наступит смерти забытьё
                Пока о смысле жизни бесконечно спорим.

                Поэт всегда бессмертен, ведь талант
                Дарован  высшей милостью за честность.
                Вулканом брошены холмы на местность,
                Где жил Волошин.
                Бог – не виноват!

                Я так и не доехал в Коктебель,
                Но всё-таки когда-нибудь приеду,
                Пускай наступит солнечный апрель
                И ляжет тень пятнистая по следу.


       НАСЛЕДНИК ГРЕКОВ

Мрачен Волошин и мрачны стихи.
Значит, эпоха такая досталась,
что перевесили наши грехи
и сострадания в нас не осталось.

Тлеет поземка, гудят фонари,
вьются кровавые бесовы флаги.
К власти приходят с тех пор блатари,
морды сыты и пьяны для отваги.

Сколько евреев и разных грузин,
а латышей – для расстрелов безвинных?
Лысый, картавый их вождь – водрузил
рядом с собой, строй создать справедливый.

Все революции – гибель основ,
энтузиазм  победившего хама.
Праздничный пир для тюремных клопов
и спецпайки для партийных паханов.

Коктебельский мрачен Волошин. И есть от чего.
Только природа и море спасают
и овевают лицо, как чело,
ветром соленым. И грек засыпает.

1995 г., Ялта


© Copyright: Вячеслав Левыкин, 2020

© Вячеслав Левыкин, 08.12.2020 в 15:38
Свидетельство о публикации № 08122020153824-00439209
Читателей произведения за все время — 6, полученных рецензий — 0.

Оценки

Голосов еще нет

Рецензии


Это произведение рекомендуют