Как пиво из "разбавленной цистерны".
А за углом, в забытом месте сцены.
У стенки. Где не высохла моча...
"Скрип-скрип" - скрипит подшипником танкист.
Что на тележке, днем, - у "трех вокзалов".
Пока - еще Петровна не сказала
Всегдашнее: "Пойдем, сынок, уймись".
Не слышно - вверх по лестнице - шаги
(На третий. На руках не сын - обрубок).
Не слышно слов дурашливых и грубых:
"Брось инвалида! Лучше бы - погиб!".
Не слышно дроби старых медяков,
По "до войны" окрашенному полу.
Из рваных галифе. Как - вечер долог.
Стремглав и вниз, по пыли, - босиком.
Маринка не звала - глядеть "секрет",
Не пахнет во дворе плитой и тмином,
Печенье раздавать не выходили,
А коли так: "Бежим! Скорей, скорей!"
Там, под землей, осколочки стекла.
Копать и вынуть - тайно незаметно.
Подать в ладошку другу пусть - на небо
Посмотрит, и упрятать в землю клад.
Но что это? "Маринка, посмотри!"-
Отстегнута тележка. Обессилел.
Лежит герой войны чей голос сиплый
Стих за углом. Светили фонари.
Под небом незатейливых светил.
Роняя тень провисшей паутиной.
Висит паук. Военной сиротинкой -
Под фонарем, лежит танкист без сил.
Что - мнится? Избавление от мук.
Горяч металл, горят комбез и ноги.
А сверху двор был стареньким, убогим,
Был вечер, в паутине был паук...
Потом? Потом - другие этажи,
А там? А там страдательно и скромно
Стоит над телом тихая Петровна:
"Пойдём, сынок, темнеет надо жить".