Литературный портал Графоманам.НЕТ — настоящая находка для тех, кому нравятся современные стихи и проза. Если вы пишете стихи или рассказы, эта площадка — для вас. Если вы читатель-гурман, можете дальше не терзать поисковики запросами «хорошие стихи» или «современная проза». Потому что здесь опубликовано все разнообразие произведений — замечательные стихи и классная проза всех жанров. У нас проводятся литературные конкурсы на самые разные темы.

К авторам портала

Публикации на сайте о событиях на Украине и их обсуждения приобретают всё менее литературный характер.

Мы разделяем беспокойство наших авторов. В редколлегии тоже есть противоположные мнения относительно происходящего.

Но это не повод нам всем здесь рассориться и расплеваться.

С сегодняшнего дня (11-03-2022) на сайте вводится "военная цензура": будут удаляться все новые публикации (и анонсы старых) о происходящем конфликте и комментарии о нём.

И ещё. Если ПК не видит наш сайт - смените в настройках сети DNS на 8.8.8.8

 

Стихотворение дня

"партитура"
© Нора Никанорова

"Крысолов"
© Роман Н. Точилин

 
Реклама
Содержание
Поэзия
Проза
Песни
Другое
Сейчас на сайте
Всего: 418
Авторов: 0
Гостей: 418
Поиск по порталу
Проверка слова

http://gramota.ru/

Для печати Добавить в избранное

Музыка разбитых сердец (Сказки)

МУЗЫКА РАЗБИТЫХ СЕРДЕЦ


Капитану Немо с Острова Погибших Кораблей


…. Музыка летит над планетой,
Тихая, пронзительная музыка разбитых сердец….


….

Ее звали вовсе не Ассоль. Как ее звали? Да разве это важно?

Ее дом был на горе. Каждое утро она выходила на балкон и, вглядывалась в горизонт, в надежде, что там покажутся алые паруса, ну пусть не алые, пусть даже бледно розовые в лиловую крапинку.
И не важно, что в том городе никогда не было моря.

А за городом, на самой окраине, почти у горизонта, волнами шумела сирень…

Однажды в ее дверь позвонил почтальон, и принес ей посылку, в которой были веточка сирени и маленький бинокль, отражавший только свет ночных неоновых ламп, рассыпанных тут и там по тихим улочкам, которые - все как одна - петляя, сбегали с пригорка к железнодорожной станции.
Но на этой станции поезда никогда не останавливались, а их гудки по ночам не давали ей спать.
И она написала мелодию для дудочки и гудков проносившихся всегда мимо поездов.

И вскоре поезда стали насвистывать только эту мелодию, и тогда в дверь снова позвонил почтальон, но на этот раз он не принес ничего, кроме билета, на котором не было даты.
Больше она не выходила на балкон, но каждое утро бежала на станцию встречать пролетавшие мимо поезда.

Однажды остановился экспресс красного цвета с надписью белым - «Алые Паруса».
- Какая, однако же, путаница происходит в этом мире, - подумала девушка, но навстречу ей уже шел молодой белокурый астроном.

Десять лет они прожили в маленьком городке, но – удивительное дело – когда она тайком от мужа поглядывала в бинокль, он снова отражал только свет неоновых фонарей.

Как-то под утро она почувствовала странное беспокойство, и вышла на балкон, прихватив бинокль.
Она долго смотрела, как встает солнце, и его блики заиграли в стареньком бинокле. Они плыли по полу балкона, по ее ногам, кружили, поднимаясь вдоль ее тела, выше, выше, к волосам, затем, игриво соскользнув на перила балкона, и, повальсировав там для приличия, слетали по водосточной трубе вниз, во двор, рисуя узоры на асфальте. Они были всех цветов радуги, и даже желтые в лиловую крапинку…

Днем ее муж собрался в дорогу и уехал, ни проронив ни слова. Но теперь у нее были эти блики, которые каждое утро складывались в новый узор, и образовывали письмена.
Ей писал ее капитан!

Десять лет она получала эти письма, надеялась и ждала.
А на одиннадцатый, когда город замело листвой, вместе с кленовым листом на ее балкон упала фотография. На ней был черноволосый пират с голубыми, шальными глазами. Он писал ей, что его бригантина уже в пути, что ей надо немного подождать, ведь ему надо преодолеть тысячи километров и пару океанов.

Окрыленная, она подлетела к зеркалу, чтобы расчесать свои прелестные цвета старинного золота волосы, и увидела в них седину…

С первым снегом пришло последнее письмо, а потом бинокль угас, и больше разноцветные блики не вальсировали вокруг нее, не складывались в слова.
Жители городка больше не обращали внимания на худенький, словно оцепеневший, скованный льдом силуэт, что появлялся в предрассветных сумерках на балконе в доме на горе. Кое- кто поговаривал, что разглядел в ладони этой женщины маленькие алые пульсирующие комочки, и самые отчаянные головы даже утверждали, что это бьются осколки ее разбитого сердца…


Как-то весной к перилам балкона пристала каравелла. У нее не было алых парусов, а капитан, сошедший с ее борта, был совсем седой. Его лицо прочертили глубокие морщины.

Он говорил ей, что всю жизнь стремился к ней, и как это жалко, что пришел он так поздно, но теперь ее горе позади, и они всегда будут вместе. И она почти смирилась с мыслью, что это и есть он, ее капитан, и к сентябрю даже начала шить себе белое подвенечное платье. Но в день перед венчанием на ее балкон вместе с первым опавшим кленовым листом снова упала фотография юного черноволосого пирата.


Люди увидели, как во время венчания разноцветные блики упали на голову невесты, и заскользили по ее волосам, и там, где они касались волос, седина исчезала, сменяясь чистым золотом. А там, где они касались ее лица, с него исчезали морщины. Затем зеваки увидели, как невеста выбежала из церкви, не дождавшись окончания церемонии венчания.

И старый капитан вышел следом с невидящим взглядом, а в его ладони бились маленькие алые осколки…
Больше капитана никто не видел.

И только почтальон потом всех уверял, что седой капитан был очень похож на астронома, и даже показывал оставленные им фотографии молодого черноволосого пирата, вырезанные из какого-то журнала прошлого века, которые капитан якобы посылал жене, не ему никто не верил…


Вот в этот самый момент, именно сейчас, пересекая Атлантику, летит твоя крылатая каравелла, капитан Немо.
И на Азорских островах тебя безнадежно ждет твой маленький домик.
И маленький сад вокруг него вот уже который раз покрылся фиалками, и который раз они отцвели, и лепестки их упали на землю.
А ты все бороздишь океаны, и все откладываешь тот миг, когда скажешь наконец себе: "Пора на берег, в тихую заветную гавань".
Но, когда шторм на ревущих широтах подбрасывает к небу каравеллу так, что палуба выходит из-под ног, и ты уверен, что нет спасения,
в тот момент, когда становится ясно, что твоя каравелла не выдержит этого неистового напора ветра,
ты видишь едва заметный белый силуэт над волнами...
Мой печальный ангел-хранитель всегда рядом с тобой... он будет беречь тебя…
…вечно…

Вспоминаешь ли ты меня иногда?

Ты слышишь эту музыку?
Она еле слышна, почти беззвучна, но шторм не способен заглушить ее…
Пронзительную, печальную музыку разбитых сердец…

© Copyright: Виолетта Баша, 2005
Свидетельство о публикации №2503010029

© Виолетта Баша, 27.10.2007 в 17:23
Свидетельство о публикации № 27102007172354-00043510
Читателей произведения за все время — 365, полученных рецензий — 5.

Оценки

Голосов еще нет

Рецензии

Иванка
Иванка, 27.10.2007 в 20:23
Блин, а прикольно! Мне очень понравилось!
Виолетта Баша
Виолетта Баша, 27.10.2007 в 21:13
А и спасибо, а мне понравилась ваша рецензия)))
Удачи!
Александр Муленко
Александр Муленко, 27.10.2007 в 21:44
Яслик Ошка пришёл в гости, чтобы улыбнуться...

Виолетта Баша
Виолетта Баша, 28.10.2007 в 01:03
Ах, какой кавалер симпатичный, в галстучке)))
Рада, улыбка у него - супер!
Точка отсчета
Точка отсчета, 09.11.2007 в 16:38
Ви! :-)
рад видеть.
с новосельем на этом сайте )))
Виолетта Баша
Виолетта Баша, 10.11.2007 в 01:23
Спасибо, Борь! Рада здесь видеть доброго друга)))
Обживаюсь помаленьку и мне здесь нравится...
Читаю тут взахлеб,  авторы  хорошие)))
Виктор Житарчук
Виктор Житарчук, 21.11.2007 в 13:21
Виоллета, очень понравилось. Сейчас я Вам передам один рассказ Дино Буццати - может быть Вы его уже читали. Если нет - получите удовольствие:
- Это твой поезд?
- Мой.
Паровоз, стоявший под закопченным навесом перрона, был
страшен, словно разъяренный бык, бьющий копытом в ожидании, когда
наконец можно будет сорваться с места.
- Ты едешь на этом поезде? - спросили меня. Просто жутко
становилось от яростного клокотания пара, со свистом
вырывавшегося из щелей.
- На этом, - ответил я.

- А куда?

Я назвал свой конечный пункт. Никогда раньше я не упоминал о
нем, даже в беседе с друзьями, - скорее всего, из скромности.
Заманчивый адрес, высокий, высочайший предел. У меня не хватит
смелости и сейчас написать это слово.

А тогда на меня смотрели кто гневно, как на нахала, кто
подозрительно, как на безумца, кто с состраданием, как на
человека, живущего иллюзиями. А кто просто смеялся надо мной.
Прыжок - и я в вагоне. Открыл окно, стал искать лица друзей. Ни
одной собаки!

Ну давай, мой поезд, трогай, не будем терять ни минуты, лети,
мчись во весь опор! Уважаемый машинист, прошу вас, не жалейте
угля, поддайте жару своему Левиафану. Послышалось пыхтенье
сдвинувшегося с места паровоза, вздрогнули вагоны, опоры навеса
одна за другой медленно поплыли мимо меня. Потом пошли дома,
дома, фабрики, газгольдеры, крыши, дома, дома, заводские трубы,
подворотни, дома, дома, деревья, огородики, дома, тук-тук, тук-
тук, луга, поля, облака, плывущие по свободному небу! Вперед,
машинист, давай жми вовсю!

Господи, как же мы мчались! При такой скорости, думал я,
ничего не стоит добраться до станции № 1, потом - 2, потом - 3, 4
и, наконец, до 5-й, последней, а там - победа! Довольный, я
смотрел, как за окном телеграфные провода сначала медленно
опускались, опускались, потом - раз! - и подскакивали до прежнего
уровня - значит, пронесся мимо еще один столб. А скорость все
увеличивалась. Напротив меня на красном бархатном диване сидели
два синьора, и по лицам их можно было понять, что уж в поездах-то
они разбираются; но они почему-то все время поглядывали на часы
и, качая головой, недовольно ворчали.

Я человек вообще-то стеснительный, но тут набрался наконец
смелости и спросил:

- Если мой вопрос не покажется вам нескромным, синьоры,
скажите, чем вы так недовольны?

- Мы недовольны, - ответил мне тот, который выглядел постарше,
- что этот чертов поезд идет недостаточно быстро. Если так
плестись, мы прибудем на место с огромным опозданием.

Я ничего не сказал, но подумал: людям никогда не угодишь; ведь
наш поезд просто поражает своей энергией и безотказностью, он
могуч, как тигр, и мчится с такой скоростью, какой ни одному
поезду еще никогда, наверное, не доводилось развивать; ох уж эти
вечно ноющие пассажиры!

Между тем поля по обеим сторонам колеи стремительно
проносились мимо, и пространство, оставшееся позади, все
увеличивалось. Так что на станцию № 1 поезд прибыл вроде бы даже
раньше, чем я рассчитывал. Правда, взглянув на часы, я убедился,
что мы идем точно по расписанию. Здесь в соответствии с планами я
должен был встретиться с инженером Моффином по одному очень
важному делу. Выскочив из вагона, я поспешил, как было условлено,
в ресторан первого класса, где меня действительно уже ждал
Моффин. Он только что отобедал.

Я поздоровался и подсел к нему, но он и виду не подал, что
помнит о нашем деле; завел разговор о погоде и прочих пустяках,
словно в его распоряжении еще уйма времени. Прошло добрых десять
минут (а до отправления поезда осталось лишь семь), прежде чем он
вытащил наконец из кожаной папки необходимые бумаги. Тут он
заметил, что я поглядываю на часы.

- Вы, кажется, спешите, молодой человек? - спросил он не без
иронии. - А мне, честно говоря, не по душе вести дела, когда меня
подгоняют...

- Вы совершенно правы, уважаемый господин инженер, - осмелился
возразить я, - но через несколько минут отходит мой поезд, и...

- Коли так, - сказал он, собирая листки энергичными
движениями, - коли так, мне жаль, мне очень, очень жаль, но нам
придется поговорить об этом деле как-нибудь в другой раз, когда
вы, милостивый государь, будете посвободнее. - И он поднялся.

- Простите, - пролепетал я, - моей вины здесь нет. Видите ли, поезд...

- Неважно, неважно, - сказал он и улыбнулся с чувством превосходства.

Я едва успел вскочить на подножку уже тронувшегося вагона.
"Ничего не поделаешь! - сказал я себе. - Отложим до другого раза.
Главное - не сбиваться с курса".

Мы неслись через поля, и телеграфные провода по-прежнему
дергались вверх-вниз в своих эпилептических конвульсиях, все чаще
попадались бесконечные луга и все реже дома, потому что двигались
мы к северу, а эти расстилающиеся впереди земли, как известно,
пустынны и таинственны.

Давешних моих спутников уже не было. В моем купе сидел теперь
протестантский пастор с добрым лицом. Он кашлял. За окном
проносились луга, леса, болота, а оставшееся позади пространство
все росло, раздуваясь и мучая, как нечистая совесть.

От нечего делать я взглянул на часы; протестантский пастор,
покашливая, последовал моему примеру и покачал головой. Но на
этот раз я не спросил, почему он это сделал, ибо причина, увы,
мне была понятна самому. 16 часов 35 минут. Значит, не меньше
пятнадцати минут назад нам следовало прибыть на станцию № 2, а
она еще даже на горизонте не показалась.

На станции № 2 меня должна была встречать Розанна. Когда поезд
подошел к перрону, там толпилось много народу. Но Розанны не
было. Наш поезд опоздал на полчаса. Я спрыгнул на платформу,
пробежал через здание вокзала, выглянул на привокзальную площадь
и в этот момент в глубине аллеи, вдали, увидел Розанну: она,
понурившись, уходила все дальше и дальше.

- Розанна, Розанна! - закричал я что было мочи.

Но моя любовь была уже слишком далеко. Она даже ни разу не
оглянулась. Ну скажите чисто по-человечески: мог я побежать за
ней, мог я отстать от поезда и вообще бросить все?

Розанна скрылась в глубине аллеи, а я, сознавая, что принес
еще одну жертву, вернулся в свой курьерский поезд и вот теперь
мчусь через равнины севера навстречу тому, что люди называют
судьбой. Так ли уж важна, в конце концов, любовь?

Дни шли за днями, телеграфные провода вдоль железнодорожного
полотна продолжали свою нервическую пляску, но почему в грохоте
колес уже не слышалось прежнего боевого задора? Почему деревья,
показавшись из-за горизонта, уныло тащились нам навстречу, а не
уносились прочь, как вспугнутые зайцы?

На станции № 3 собралось не больше двух десятков встречающих.
Не было там и комитета, которому надлежало меня приветствовать.
На перроне я навел справки.

- Не видели ли вы здесь случайно такого-то комитета, -
поинтересовался я, - дам и господ с оркестром и флагами?

- Да-да, они приходили. И даже порядочно прождали вас. Потом
все решили, что с них довольно, и разошлись.

- Когда?

- Месяца три-четыре тому назад, - ответили мне.

В этот момент раздался свисток паровоза - надо было
отправляться дальше.

Ну что ж, вперед, смелее! Хотя наш курьерский поспешал изо
всех сил, конечно, это была уже не та бешеная скорость, что
прежде. Плохой уголь? Не тот воздух? Холод? Устал машинист? А
даль позади превратилась в этакую пропасть: от одного ее вида
начинала кружиться голова.

На станции № 4 меня должна была ждать мама. Но когда поезд
остановился, на скамейке перрона никого не было. И шел снег.

Я высунулся как можно дальше из окна, все оглядел и,
разочарованный, хотел уже было поднять стекло, как вдруг увидел
ее в зале ожидания: она спала, закутавшись в шаль и забившись в
самый уголок скамейки. Боже милостивый, какая же она стала
маленькая!

Я спрыгнул с поезда и поспешил ее обнять. Прижимая маму к
себе, я почувствовал, что она почти ничего не весит - не человек,
а горстка хрупких косточек. И еще я почувствовал, как она дрожит
от холода.

- Ты, наверное, давно меня ждешь?

- Нет-нет, сынок, - сказала она, счастливо смеясь, - всего
каких-то четыре года.

Отвечая, она не смотрела на меня, а шарила глазами по полу,
словно что-то искала.

- Мама, что ты ищешь?

- Ничего... А твои чемоданы? Ты оставил их там, на перроне?

- Они в поезде, - ответил я.

- В поезде? - Тень разочарования пробежала по ее лицу. - Ты их
еще не выгрузил?

- Понимаешь, мне... - Я просто не знал, как ей все объяснить.

- Ты хочешь сказать, что сейчас же уезжаешь? Что не
остановишься даже на денек?

Она замолчала и испуганно смотрела на меня. Я вздохнул.

- А, ладно! Пусть себе поезд уходит. Сейчас я сбегаю за
чемоданами. Я решил. Останусь здесь, с тобой. В конце концов, ты
ждала меня четыре года.

При этих моих словах лицо матери опять изменилось: вернулось
выражение радости, вновь появилась улыбка (правда, уже не такая
светлая, как прежде).

- Нет-нет, не ходи за вещами, ты меня не понял! - взмолилась
она. - Я ведь пошутила. Все правильно, ты не можешь задерживаться
в этой глуши. А обо мне не думай. Ты не должен ради меня терять
ни часа. Гораздо лучше будет, если ты уедешь сразу же. И не
сомневайся даже. Это твой долг... Я мечтала только об одном -
увидеть тебя. Вот мы и повидались, больше мне ничего не надо...

Я крикнул:

- Носильщик, носильщик! - (Носильщик тут же вырос передо
мной.) - Нужно выгрузить три чемодана!

- Ни за что не позволю, - твердила мама. - Такого случая у
тебя уже больше не будет. Ты молод и должен идти своей дорогой.
Садись в вагон, скорее. Давай, давай! - И она, улыбаясь через
силу, стала легонько подталкивать меня к поезду. - Ради бога,
скорее, а то двери закрывают.

Не знаю уж, как я, эгоист несчастный, снова очутился в купе,
высунулся из окна и стал еще махать на прощанье.

Поезд тронулся, и очень скоро мама сделалась еще меньше, чем
была на самом деле. Маленькая, горестно застывшая фигурка на
пустом перроне, под падающим снегом. Потом она превратилась в
черную безликую точку, в крошечную букашку на просторах
мироздания и вскоре исчезла совсем. Прощай!

С опозданием, которое измеряется уже годами, мы продолжаем
спешить. Но куда?

Опускается вечер, в выстуженных вагонах почти никого не
осталось. То там, то здесь в уголках темных купе можно увидеть
незнакомцев с бледными непреклонными лицами: им холодно, но они в
этом ни за что не признаются.

Так куда же мы? Как далеко наша последняя станция? Доберемся
ли мы когда-нибудь до нее? Стоило ли бежать так поспешно из
любимых мест, от любимых людей? Куда я мог засунуть свои
сигареты? А, вот они - в кармане пиджака! Назад возврата нет, это
ясно.

Так поднажми же, машинист! Какое у тебя лицо? Как тебя зовут?
Я не знаю тебя и никогда не видел. Беда, если ты мне не поможешь.
Держись крепче, машинист, брось в топку последний уголь, пусть
мчится вперед эта старая скрипучая колымага, прошу тебя, пусть
она несется во весь опор и опять хоть чуть-чуть станет похожей на
тот прежний паровоз. Помнишь? Пусть ворвется он в ночную бездну.
Только, ради всего святого, не сдавайся, гони от себя сон. Может,
завтра мы уже прибудем.

ДИНО БУЦЦАТИ. КУРЬЕРСКИЙ ПОЕЗД.

Извините, если что не так. С теплом. Виктор

Виолетта Баша
Виолетта Баша, 23.11.2007 в 08:29
Спасибо, Виктор! Отличный рассказ. Нет, я прежде его не читала.
С теплом, коллега)))
Nika Safo (проза)
Nika Safo (проза), 18.01.2008 в 10:59
Уважаемая Виолетта Викторовна! Я не понимаю, почему Вам до сих пор не дали ВИП (по прозе). Вы настолько хорошо ее пишете.
Мне ОЧЕНЬ ПОНРАВИЛИСЬ 2 последних прочитанных мною произведения. 50 баллов, Вам.
С уважением к Вам, и Вашему творчеству,
Виолетта Баша
Виолетта Баша, 18.02.2008 в 18:53
Спасибо, Ника! А я вообще хотела уйти с сайта, он не отпускают.

Это произведение рекомендуют