«Он сделал это совсем не со мной, а с призраком своего навсегда растаявшего в небытии счастливого детства», – бессмысленно вдавливая взгляд в белый больничный потолок, подумала Лена.
Жизнь ей отныне была вовсе вот никак не нужна.
Она стала невыносимо тяжким бременем для ее смертельно раненной души. Теперь в ее сердце была одна лишь звенящая пустота.
После утраты самого близкого на этой земле человека пришла утрата веры во все человеческое вообще.
Родной брат Саша воспользовался ее полудетской наивностью, чтобы сделать нестерпимо больно за то, что она, несмотря ни на что, довольно-таки многое в этой жизни успела.
Он же со своею жизнью обошелся грубо, жестоко и бесполезно истратив все свои силы на бессмысленные сожаления о том уж до чего только безвозвратно навеки потерянном.
Лена не смогла вытащить его из ямы пьянства и нищеты.
Ей бы просто не хватило для этого средств, но девушка оставила Саше в полное распоряжение родительскую квартиру. Брат все ценное из нее вынес и пропил, а затем согласился на предложение риелтора поменять жилплощадь на меньшую с будто бы весьма солидной доплатой.
И совсем ничего об этом сестре не сказал.
С коммунального клоповника, в который он затем переехал, все и началось. Если бы Лена не ушла, отписав Саше все права на родительскую квартиру, его судьба, может, и сложилась бы хоть как-то иначе.
Но ведь с ним вместе жить было попросту никак невозможно!
В аварии, в которой погибли родители, брат попросту чудом остался жив.
Он тогда сидел в самом дальнем углу сзади, на что-то на них довольно-таки серьезно вконец разобидевшись.
Ну а потому и довелось ему отделаться одними царапинами, но душа его умерла в тот страшный и роковой для их семьи день.
Недаром он вскоре родной дом превратил в настоящий бордель.
И пусть она орала на него как сумасшедшая, что он погубил всю их семью, сидя этак залихватски, нахохлившись… А как раз потому папа и смотрел совсем не туда, куда ему надо было беспрестанно глядеть, находясь на дороге.
Все равно это нисколько так не причина, чтобы, послав подальше всех старых друзей, начать безудержно уж заливать свое горе водкой, бросив при этом свой институт. Да еще и ночами являться неизвестно с кем и при этом еще и делать чуть ли не в ее присутствии вовсе так непотребные, постыдные вещи.
И главное – на все увещевания уже давно остывшей и пристыженно извинявшейся перед ним сестры был только один ответ:
– Наши родители на кладбище, а ты мне никакая не мама!
Саша быстро совершенно опустился. Спортивный веселый парень стал вечно ноющим бесстыдным охламоном, перед которым все как один были без вины виноваты.
Но этого ему было мало. Брат тонул и пытался тянуть за собой Лену.
Бесчисленные предложения присоединиться к веселью его новых закадычных друзей, которые, кстати, пытались за ней отвратительно ухаживать, окончательно вывели девушку из терпения. Она бросила в лицо Саши ключи и ушла жить на съемную квартиру, предварительно оформив через нотариуса отказ от всех прав на жилье.
Это была бессмысленная жертва, поскольку замутненная водкой душа брата явно уже догорала, словно огарок свечи.
«Он меня раздавил как ту букашку, что на меня села, когда я была еще во втором классе», – подумала Лена.
Брат, ходивший тогда еще в детский сад, с отчаянным криком схватил насекомое, а потом безжалостно раздавил его ножкой.
– Я тебя, Ленка, всегда буду защищать, что бы на тебя ни село! – от всего сердца воинственно заявил тогда Саша.
Поморщившись, девушка неловко передвинулась на койке к стене. «А ведь этот человек и после много раз клялся мне в братской любви! – мысленно воскликнула Лена. – Да он теперь мне омерзительнее любого бомжа, потому что он не просто бессильно сломался в той ситуации, когда надо было, стиснув зубы, оставаться на ногах… Нет, он вообще потерял всякий человеческий облик. И такая опустившаяся личность вообще вот ни у кого не должна вызывать настоящее, а тем более деятельное сочувствие. Но дело в том, что сердце может и пересилить всякий житейский ум, а потому родного брата никак уж нельзя будет разом вычеркнуть из всей своей памяти».
Лена пыталась давать брату деньги и покупать вещи, чтобы он не мерз, а потом она их видела на его соседях. Это выводило ее из себя. Девушка кричала на Сашу, призывала вспомнить о совершенно так раз и навсегда потерянной им совести, но все было напрасно.
За неделю до того случая он, пьяный, проиграл в карты чудовищную сумму.
Лена не могла ее оплатить, залезла бы по уши в долги. В разговоре по телефону брат то орал в трубку матом, то колотил ею о стену. Девушка предупредила, что новый аппарат покупать не будет и деньги класть на счет тоже.
Тогда Саша омертвевшим голосом сказал:
– Ну хоть приедь, поговорим.
Испугавшись, не надумал ли он что-либо с собой сделать, Лена бросила работу и стремглав помчалась в его новый отчий дом.
И так ей все время снились кошмары по ночам, потому что от такой жизни и впрямь повеситься было недолго.
Если бы она только знала, чем все это кончится!
Девушка не предполагала, что там ее ждут тени людей, которых даже людоедами назвать никак нельзя, поскольку это грязные и отвратительные насекомые в обескровленном алкоголем вовсе так уж совсем и ненастоящем человеческом обличии.
Их внешний вид был обманчив, он разве что лишь слегка прикрывал грязную плотскую суть их черных от копоти извечного склочного быта звериных натур.
У них не было рук и ног – лишь отвратительные лапки, как у тараканов. Разговоры о том, что карточный долг – дело святое, это ведь все для одного только отвода глаз.
Главное – всем скопом «оприходовать» этакую красивую бабочку, совершенно случайно залетевшую на огонек в этот их затхлый гадюшник.
– Мы тут все такие люди простые, – сказал один из них, – а вы, как принцесса Нефертити, от нас вечно свой нос в сторону воротите.
– А еще и про риелтора все вынюхивала и вынюхивала поначалу, – добавил второй голос, резанувший самое сердце внезапно нахлынувшим безрадостным воспоминанием.
А ведь это все-таки хоть сколько-то люди…
На опознании, которое проводил следователь, насильники рож не корчили. Вид у них был осунувшийся и несколько даже пристыженный.
Они указали на Сашу как на организатора преступления – дескать, он все это начал, мол, сестра его больно зазналась и все такое прочее.
А ведь вытащить его из этого дела, не вытащив при этом остальных, было попросту никак невозможно.
Да и следователь вдруг разом изменился в лице и стал говорить всякие омерзительные гадости, когда она попыталась прояснить, можно ли будет вывести уже бывшего своего брата Володю из-под удара.
– Вы, гражданочка, нам статистику не портите! – с гнусной ухмылкой на сытой физиономии заявил тот. – Нам нужны показатели по кражам и изнасилованиям. Вы, может, сами под всю эту братию легли, совершенно так добровольно ножки раздвинув? Тогда я вам могу только посочувствовать и посоветовать обратиться в вендиспансер на предмет обнаружения венерических заболеваний.
Не выдержав всего этого, Лена побежала домой. В комнате пожилой хозяйки квартиры взяла целую пачку валидола и запила стаканом сока все эти таблетки. Но хозяйка квартиры, как назло, «невовремя» вернулась и вызвала скорую.
«И вот девятый день я уже здесь, – подумала девушка, – и меня хотят положить в психбольницу для экспертизы. И ЧТО ЖЕ МНЕ, ЛЮДИ ДОБРЫЕ, ДЕЛАТЬ?!»