Рычаг был поставлен на шкалу сорок. Уинстону казалось, что эта пытка точно станет для него последней – и когда он уже окончательно свыкся с мыслью, что это конец, боль вдруг исчезла. Спустя секунду над ним снова возникло лицо О’Брайена.
- Уинстон, - тихо сказал он. – Вы вбили себе в голову мифы о несокрушимости партии, Большого Брата, о том, что партия бессмертна…
- Но… - прошептал Уинстон, - но вы же сами это говорили…
- Я этого не говорил, - произнёс О’Брайен.
Уинстона охватил беспомощный ужас. О’Брайен снова наклонился над ним.
- Запомните, Уинстон, - строго произнёс он, - я вам как истинный патриот Океании говорю: нам кобздец. Евразия побеждает нас, сокрушимо и бесповоротно.
Мысли бегали в голове Уинстона, как мыши в клетке. Он изо всех силился придумать какой-нибудь ответ, но не мог.
- Далее, - как ни в чём не бывало продолжал О’Брайен. Он зашагал по комнате 101. – Вам также взбрело в голову, будто вы видели фотографию трёх мужчин, которые будто бы успешно подтачивают основы нашей партии. Вы уверены, будто эта фотография была сделана вчера. А я вам говорю, - нахмурился О’Брайен, - что эти люди давно уже никому не вредят. Они уже месяц как распылены – а перед тем они каталась по полу этой комнаты, в которой мы находимся, и кровавыми слезами просили прощения за все свои чудовищные злодеяния.
Показав напоследок Уинстону фотографию, на которой были изображены Ежов, Власов и Бандера, О’Брайен небрежно бросил её в гнездо памяти.
- Но… - начал было Уинстон.
- Они распылены, - не допускающим возражения тоном повторил О’Брайен. – Члены внутренней партии распылены. Большой Брат распылён. – Его очки сурово блеснули. Уинстон был полностью опустошён услышанным. Казалось, всего неделю назад он прошёл полный курс оздоровления, как вдруг…
Пребывая в стенах министерства любви, Уинстон не знал, какая радикальная перемена в мире произошла за предшествующие полторы недели. В этот период Евразия, господствующей идеологией которой был социализм (в книге Голдстейна ошибочно названный необольшевизмом), нанесла по-настоящему сокрушительный удар Океании, и её всерьёз начала побаиваться Остазия. В то время, пока министерские сотрудники Океании активно работали над 11-й редакцией словаря ангсоцевского новояза, который состоял из полторы сотни слов, чиновники Евразии решили внедрить свой собственный словарь новояза, состоящий всего из четырёх слов – но эти слова позволяли выразить чуть ли не любой предмет, любое действие и любое явление. Ходили слухи, что неофициально этот словарь называется «Русский мат» - но они не нашли своего подтверждения в правящих слоях всех трёх сверхдержав. Эффект от перехода на новый словарь был поистине колоссальным. Войска Океании, получая евразийские депеши, написанные на новоязе, приходили в ужас от одного только их внешнего вида. В силу особенностей английского языка, никто из океанских переводчиков так и не смог дословно перевести новоязовский текст - в то время как евразийские войска понимали их с полуслова. В результате всего за неделю Океания потерпела самое сокрушительное за последние три десятилетия поражение. Миф о несокрушимости каждой из трёх сверхдержав потерпел позорный крах. Уже неделю на всех улицах Океании то и дело слышались слова евразийского новояза, как правило, обращённые к представителям местных членов внешней партии.
…В кабинет Большого Брата постучали. Услышав слово «Войдите», стучавший в дверь О’Брайен вошёл.
- А, Лаврентий Павлович! – улыбнулся Большой Брат. – Ну-с, чем похвалитесь? Как там наш подопечный?
- Иосиф Виссарионович, - услышал он в ответ, - честное слово, мои нервы на пределе. Сколько уже времени прошло, а этот придурок по-прежнему называет меня каким-то О’Брайеном.
- Ничего, Лаврентий Павлович, ничего. Потерпите ещё немного. Раз его смогла перепрограммировать партия Большого Брата, то и мы сможем.
- Эх, придётся…
- Но, - его брови сурово сдвинулись, - я надеюсь, он уже перестал МГБ называть каким-то пошлым «министерством любви»?
- Почти…
- Ну, хоть это радует. Что ж, тогда, Лаврентий Павлович, тогда по постам. Нам предстоит ещё много работы – вы же знаете, как меня напрягает эта унылая атмосфера вокруг…
- Да, разумеется. – Лаврентий Павлович собрался было попрощаться, но Иосиф Виссарионович его опередил:
- И не вздумайте прощаться со мной на новоязе, Лаврентий Павлович.
- Да, разумеется… Всего хорошего, Иосиф Виссарионович.
- Всего хорошего, - покачав головой, Иосиф Виссарионович усмехнулся себе в усы и взял в руки табакерку.
30 сентября 2017
