ЭФЕМЕРИДЫ
• «Есепкин каноничнее Пушкина и сокровеннее Бродского, но его эсхатологическая гениальность претит массовому сознанию и коллективному бессознательному современников. Отсюда вынужденная элитарность последнего великого столпника.»
Ю. Лотман
XXI
Ирод, Ирод, се брашно твое
И в амфорах вино ледяное,
Алавастром ли, гипсом остье
Смерть забелит - мы виждим иное.
Колоннаду и сад обойдем,
Не четверг, а серебро лиется,
Во златых кашемирах блюдем
Тайность вишен, пусть Хала смеется.
Наливай, кто отравы алкал,
Фарисеи и дети уснули,
Шелк тиснит сукровицу зеркал,
Им пьянить нашей кровью июли.
XXII
Всё вечерии длятся, шелка
Меловые горят, фарисеи
Поят бледных детей, высока
Нощь Вифании, празднуют сеи.
И взгляни, сколь беспечны оне,
Как легки эти па и виньэты,
О басме иль во гипсе одне
Здесь точатся блядей менуэты.
Кто их пиры сейчас отложит,
Весело Этам плакать и виться,
Где серебро на туши лежит –
Им лишь будут всенощно давиться.
XXIII
Что манкируют нами, Тулуз,
Холсты челядь, смеясь, обрывает,
Фри бесятся в тлекровности блуз,
Вьют муары, и с кем не бывает.
Колченогих восторженных Ев
Обдала небовечность желтицей,
Часть ли третяя звезд и дерев
Пресеребрена синею птицей.
За сиречной любовию мгла,
Наши ль звезды шелками гасили,
Виждь хотя – вкруг ветхого стола
Как мелятся кургузые Цили.
XXIV
Сад портальный, цвети и алей,
Золотыя букетники снимем,
Упасаться ли вербных аллей,
Сех цветение майское внимем.
Небы пурпур алкают, одно
Мгла их стоила крови и яду,
Фарисеям и песах – вино,
А еще благоденствовать саду.
Суе, суе нас выбила тьма,
Иудицы лиют, цепенея,
Нашу кровь, а течет сурема
И порфирность каждится от нея.
XXV
Виждь последнее лето, алей
Нет его, искупаемся, дивы,
Кровь совьем, чтоб кувшинок-лилей
Хлад ожечь, сим украсить ли Фивы.
Низлетят с хоров лет ангелки,
Ах, не плачьте еще, палестины,
Мы опять на помине легки,
Вкусим райские ж волны и тины.
Юды с нами, а внове не им
Торговаться фамильною славой,
Хлебы мазать серебром - храним
Каждый миг наш виньетой кровавой.
XXVI
А и мы ль напоказ веселы,
Пиры это, веселие в тризне,
Цили тще убирают столы,
Благ сейчас, кто во звездной старизне.
Спи, Арахна, еще веретен,
Ядов темных царевнам не будет,
И восцветим на мраморе стен
Кровь, Нева ли ее позабудет.
Сколь нельзя отравить царичей,
Убеляясь, юдицы смеются,
Отемним хоть бы цинки ночей,
Где начиния с ядами бьются.
XXVII
Огнь ли хвои снесут чернецы,
Снеги темные их упоили,
Наши кровью литые венцы
Украшают барочные шпили.
Но меловы шелка пировых
И начинье в чудесной виньете,
Мало яду еще для живых,
Велики мы на траурном свете.
Ять сребристая тще и лилась,
Мел височный течет по ланитам,
Где Звезда Вифлеема ожглась
Червной тушью, отдаренной Итам.
XXVIII
Ветхой кровью букеты совьем
И стольницы начиньем заставим,
Май в порфировом цвете своем,
А и с цветностью мы не лукавим.
От пасхалов начнет исходить
Мрак ночной и серебром точиться,
И устанут за нами следить
Иудицы, не будут и тщиться.
Лишь тогда фарисейские тьмы,
Перемазавшись цветом истлевшим,
Соведут вдоль букетниц каймы –
Виждеть кровь нощно пурпур не зревшим.
XXIX
Дышат негой кровавых шелков
Музодарные замки фиванок,
Всякий днесь камелотный альков
Яд крысиный таит меж креманок.
Хватит царских веретищ летам
И для вечности хватит цементов,
Свечки несть ко меловым цветам,
Им хотя чернь прельем с постаментов.
Бледный отрок в парче золотой
Сколь очнется на пире грядущем,
Узрит чермный лафитник пустой
Во перстов изваянии сущем.
XXX
Драгоценное миро в сени
Темных вишен иных благовоний
Всепьянее, а паче они
Серы адской, Антоний, Антоний.
С мертвым Лазарем, Идой ли нам
Допивать предстоит медовицы,
Нет в Вифании мира, к рунам
Тянут перстные кости вдовицы.
Мел веретищ, серебряных жал
И не прячет холодную талость,
Август губ сеих мирру стяжал,
Смерть приимет одна эту алость.