Холодной осенней реки
Рыбачить готовится с дочкой,
Цепляя червей на крючки.
«Тебе – поплавок красно-синий,
И самый смешной червячок.
Смотри-ка, упрямый и сильный.
А ну, полезай на крючок!
Ты должен нам рыбку привадить,
Сегодня ты тоже рыбак.
Умрёшь ты не просто, а «ради»,
Как самый геройский червяк!
А мне – червячок похилее.
Какой же ты всё-таки трус!
Давай же, родимый, смелее,
Не то без тебя обойдусь!»
«А спорим, – смеётся дочурка, –
Что первая рыбка – моя!
Её обещала я Мурке –
Хоть ёршика, хоть пескаря».
«Ну, это вопросы к удаче.
Рыбачить – не водочку пить.
Но – чур! – без капризов и плача,
Иначе – уроки учить».
По-взрослому держит девчонка
Удилище детской длины,
А папа – немного в сторонке,
Над местом большой глубины.
Рыбачат, поклёв ожидают…
Но рыба клевать не спешит.
Над зыбкой рекой холодает.
Девчонка-рыбачка дрожит.
«Замёрзла?– отец вопрошает, –
Не зря одеяло я взял.
А мне самогон помогает,
Сто грамм – как в Сочах побывал.
Ты только не сказывай мамке,
Что я согреваюсь чуток,
Не то не куплю тебе санки.
Замётано? Рот – на замок».
«Ой, папа, клевало, клевало!
Там рыбка, наверно, была».
«Эх, ты, пескаря проморгала,
Свой первый улов проспала.
И хватит шуметь не по делу.
Для рыбы нужна тишина.
Как клюнет – тащи её смело.
Ну что, за поклёвку – до дна!
И снова – в рюкзак за бутылкой.
Привычно – глоток за глотком.
Скривился довольной улыбкой.
Занюхал питьё рукавом.
Как вдруг из кустов недалече
Собачий послышался вой,
Похожий на зов человечий –
Печальный, не злой, затяжной.
«А кто это, папа, там плачет?»
«То рыжий дворняга скулит.
Голодный, кабель, не иначе.
А ну-ка заглохни, бандит!
Всю рыбу, подлец, распугает.
Щас камень в тебя запущу!»
«Не надо, он всё понимает»
«Проваливай, я не шучу!»
А рыжий никак не уймётся –
Скулёж перешёл в громкий лай.
То выгнется вдруг, то прогнётся –
Сердитее лаять давай!
Отец прорычал что-то матом,
Бутылку до дна осушил,
И, словно по танку гранату,
В дворнягу её запустил!
«Не трогай собачку, папуля!
Она что-то хочет сказать!»
«Заткнись по-хорошему, Юля!
Защитница, ёрш твою мать!»
«Ты злой, ты не любишь собачек!
Ты любишь один самогон!»
«Ах, так? Алкоголик я, значит?
Доложишь всё мамке, шпион?
Нашлась тут заступница рыжих!
Ещё его в дом приведи!
Эх, как я дворняг ненавижу!
Прихлопну, как вшу, погоди!»
И к берегу пьяной походкой,
Ругая весь мир, пошагал…
Как вдруг старый мостик негромко,
Но злобно рыча, затрещал.
Отец оглянулся – о, Боже! –
С моста его дочка летит,
Дочурка, что мира дороже,
И «мамочка!» громко кричит.
В глазах– будто солнца затменье,
А плоть – непослушно пьяна.
Какое там, к чёрту, спасенье!
«Конец моей Юле! Хана!..»
Но нет! Словно лань из загона,
С почти человечьим лицом,
Вдруг прыгает в реку с разгона
Дворняги взлохмаченный ком.
Девчушка в бессилии бьётся,
Орёт что-то пьяный отец.
Мгновенье – и жизнь оборвётся.
Да где же ты, рыжий пловец?
А рыжий гребёт, что есть мочи,
Взахлёб, по-собачьи гребёт.
«Хватайся за рыжего, доча!
Он сильный! На дно не пойдёт!»
Вцепилась в дворнягу ручонка,
В промокшую рыжую шерсть,
А пьяный орёт только громко,
Спасая трусливую честь.
«Давай же! Немного осталось!
Залазь на него – кабеля!»
И вот уже берег, казалось!
Совсем уже рядом земля!
За шиворот Юлю хватает
Свалившийся в реку отец,
И словно ребёнок, рыдает:
«Ну, рыжий, ну, блин, молодец…
Да где он? Куда подевался?
Ну как ты, родная, жива?
Быстрее давай раздевайся!
Костёр бы… Я в лес по дрова!»
А дальше – как будто в тумане:
Костёр, «неотложка», врачи,
Горячка, уколы в дурмане,
И запах борща из печи…
На бедах, наверно, взрослеют
Мгновенно на несколько лет.
Из прошлого холодом веет
В лицо суетою сует.
У остова горе-мосточка,
Что белыми льдами оброс,
Всё ждёт повзрослевшая дочка –
Не выйдет ли к ней рыжий пёс.
Глядит повзрослевшая Юля,
Вздыхая на горе-мосток.
А к ней, словно рыжая пуля,
Несётся весёлый щенок.