Пишу стихи. Дурман костров вдыхаю,
когда листву в Кусково поджигают
джигиты в красных куртках с полосой.
Мне в кайф ручьи по гулким мостовым –
коктейль дождя с густой фонарной жижей.
И небо к сердцу, кажется, поближе –
чем над хвалёным Питером твоим.
ПР: Когда не в масть тебе ни Питер, ни Париж –
наездами становишься женою.
Моей Москвой надышишься со мною –
и всё-таки её оговоришь.
Да, в парках здесь значительно темней.
Всё потому, что аура другая.
Хотя, ночей Монмартра не бывает –
они у нас прикольные вполне.
Ну, а когда ни рифмы, ни звонка,
и небо, словно стреляная рана –
мне кажется, убил бы Монферана…
И всех, кто иже с ним – наверняка!
ПР: Спущусь во двор, чтобы на лавке погрустить,
и не марать усопших понапрасну…
Знакомый дворник, в униформе красной,
присядет, чтобы грусть перекурить.
Он знает наизусть ФердоусИ.
На русский переводит понемногу.
Я с радостью кидаюсь на подмогу –
хотя совсем не шарю по фарси.
Но для разгона, у меня с собой
продукция от старого Вазгена.
Её со скидкой впаривает Гена -
который спит с бутлегерской женой.
ПР: Бухнув, МахрАм* ответит мудростью бомжей,
и парой тостов дедушки Хайяма...
А у меня в душе сквозная яма -
и дно её на Лиговке твоей.
Чтобы прикрыть дыру на Петроград -
(с подачи сердобольного узбека)
За Байрона, БальмОнта, Улугбека,
тестируем палёный "Арарат".
Покуда нас менты не замели -
(у них шестое чувство на халяву)
мы тяпнем за желанную отраву -
что на Руси любовью нарекли.
ПР: И к нам на хвост подсядет, как и всякий раз,
запойная босОта дворовая.
Мы, поскрипев, их в долю принимаем –
вываливая души напоказ.
Махрам* - задушевный друг, которому человек доверяет свои тайны(фарси)