В преферанс, в очко и на бильярде, –
Таль сказал: «Такой не подведет!»
Владимир Высоцкий
Однажды студенты Инакенций и Волосатов проснулись после вчерашнего.
За окном каркнула птаха, возвещая, что там, в бренном мире, началась третья пара. Общежитие булькало и переливалось обычной бессмысленной радостью, как бы сообщая этому самому миру – плевать я хотело.
Первым долгом студенты направились в столовую – благодаря вчерашней победе в преферансе они располагали средствами даже после бурной ночи. С угрюмой жадностью съели много пищи, богатой холестерином, сахаром, двуокисью углерода и кефирными грибками – всё что нужно истощенному развлеченьями юному организму. Вкусно после этого закурили и задумались.
Если внимательно разобраться: учиться поздно – решать про вечер рано; можно бы поехать бутылки сдать – дык ведь еще карточные деньги не кончились...
– А чо это ты вчера девкам про свой шахматный гений втирал? – спросил Инакенций, жмурясь на солнышко.
– Да ну? – удивился Волосатов.
– Ну да!
– Хм... – Волосатов поперекатывал сигарету из угла в угол рта. – Ах, да... И ничего я не втирал! Просто со свойственным мне богатством мышления и яркой метафоричностью объяснял Наташке, что у нее этот... цуц... гугц...
– Цугцванг? – участливо подсказал Инакенций.
– О. Точно! Внушал, понимаешь, этой телке неразумной, что партия проиграна, я прессингую по всему полю и пора, короче, капитулировать – тем более у нее в комнате никого...
– И как? – подмигнул Инакенций.
– Мат! – весело, но как-то неопределенно ответил Волосатов. – Но вообще, я владею этим древним искусством. У меня склад ума шахматный. Кто-то из великих (кажется, я) сказал: в игре, как на экзамене, главное – психология...
– Интересная мысль! – Инакенций стрельнул окурком по урне. – Пошли, сыграем?
* * *
Василий Иванович Чапаев учил: договаривайтесь на берегу.
Так вот, по дороге к общежитию в товарищах обнаружилось разногласие.
Нет, сперва они сошлись в том, что играть на деньги глупо – делить там почти нечего, да и тратить придется все равно сообща. После же зашли в тупик: Инакенций предлагал наказывать проигравшего ремнем по жопе – чтобы знал, сука; Волосатов настаивал на более гуманных подсрачниках, пробиваемых ногой с разбега. «Как пенальти! – горячился Волосатов. – Добавим интеллигентской забаве благородного футбольного атлетизма!» В конце порешили, что победитель выберет из этих двух призов – на свой вкус.
(Мысль просто сыграть – без интереса – даже не пришла, за своей очевидной абсурдностью.)
Второй препоной к состязанию – хоть и не такой важной – оказалось отсутствие в общежитии собственно шахмат. Пацаны на заданный вопрос фыркали, девчонки крутили наманикюренным пальчиком у виска.
Сие поразительное обстоятельство деморализовало Волосатова.
– И это авангард советской молодежи! – причитал он, взмахивая руками. – А еще боремся за звание общежития высокой культуры быта... Поехали на пиво?
Инакенций сохранял бодрость.
– Но-но – не соскакивай! – поблескивал он глазами, обходя комнату за комнатой. – В конце концов, страна наша – тюряга, сидим за железным занавесом – так что, в крайняк, клетку расчертим, фигуры слепим!
Волосатов, потерявший кураж, плелся сзади, пересыпая монеты из кулака в ладонь. «Шесть бокалов, по два яйца...» И вдруг остановился.
– Бля!!! – взревел он. – Вспомнил! У Мироныча – вахтера нашего! На тумбочке возле дивана! Он на них чайник ставит...
* * *
Устроились на верхнем ярусе кровати, потому что на нижнем кто-то спал – несмотря на магнитофон, звучавший на индустриальной громкости. Постель была растерзана, как после милицейского обыска – Инакенций сгреб всё в кучу и свалил на спящего. Волосатов приглушил музыку. Студенты уселись на голом матрасе, скрестили ноги.
Расставили фигуры, разыграли цвета.
– Эх, устал я после карлсбадского турнира... – Волосатов с хрустом потянулся и двинул королевскую пешку.
– Гроссмейстер сыграл е2 - е4! – ахнул Инакенций и схватился за голову. – Шахматный мир в беспокойстве!
– Главное – плодотворная дебютная идея! –Волосатов важно закурил. – К тому же я где-то слышал, что этот ход мне ничем не грозит...
Спящий внизу промычал неразборчивое и заворочался в груде белья.
– Вам мат, товарищ гроссмейстер, – сказал Инакенций через некоторое непродолжительное время. Потер руки и спрыгнул с кровати.
Волосатов с недоумением смотрел на доску и с возмущением на недокуренную сигарету. Инакенций копошился в шкафу.
– Сымай штаны, – кротко сказал он, поигрывая ремнем с увесистой бляхой.
– А чо по голому-то?! – вскинулся Волосатов. Фигуры на доске подпрыгнули и раскатились аки бильярдные шары. – Мы так не договаривались!
– Мы по жопе договаривались, а не по штанам, – Инакенций плотоядно щелкнул ремнем. – Эх, какой красивый блицкриг ты рассыпал! Я полагаю, шахматные журналы заплатили бы недурные деньги, если б имели возможность его напечатать... Сымай!!!
* * *
– ...Ох, вы мускулы стальные, пальцы цепкие мои... – напевал Инакенций, небрежно двигая фигуры. Волосатов установил локти на колени и крепко прижимал ладонями уши к черепу.
– Мат! – объявлял Инакенций. Волосатов со спущенными штанами ложился на матрас, вдавливая уши в голову еще крепче. Раздавался неприятный звук – точно колобашку теста с размаху шлепали на стол. Волосатов с напряженным выражением лица натягивал штаны и бережно усаживался на место.
– Еще! – хрипло говорил он.
– ...Ох, вы сильные ладони, мышцы крепкие спины... – подвывал Инакенций, делая ход. Волосатов держался за уши и мерно раскачивался, поочередно отрывая от матраса ягодицы – будто проветривая.
– Мат, – устало говорил Инакенций. Волосатов, глядя сквозь пространство, ложился в позицию. Сочный шлепок отдавался в ушах. Шуршала материя, осторожно скрипела кровать.
– Еще! – шипел Волосатов.
* * *
За окном потускнело. Каркнула птаха, возвещая приближение вечера, шепчущего и манящего, не имеющего отношения к интеллекту или психологии. Спящий проснулся и ушел, подарив диким взглядом сидящие враг напротив врага фигуры.
Магнитофон давно заткнулся и смотрел с недоумением, непривычный к подобному обращению. Воздух в комнате сгустился.
– ...Королей я путаю с тузами и с дебютом путаю дуплет... – бормотал Инакенций, почти не глядя на доску. – Слышь – хорош, может?
Волосатов, не снисходя до дискуссии, спускал штаны.
Заходили пацаны. Шутили. В душной атмосфере шутки умирали. Перестали заходить. Заглядывали в дверь, озабоченно шушукаясь. Собрались в коридоре, задумчиво курили.
– Еще! – прохрипел Волосатов.
– Да паш-шол ты! – вдруг всхлипнул Инакенций и выскочил из комнаты, громыхнув дверью.
* * *
Общежитие булькало и переливалось нарастающей вечерней радостью. Пацаны, курившие в коридоре, забыли про шахматистов и соображали на вечер.
Скрипнула дверь.
Вышел Волосатов. Был он несколько излишне румян, держался очень прямо. Пацаны замолчали.
Волосатов прикурил у ближайшего и аккуратно, перебирая пальцами по стене, опустился на корточки. Выдохнул и замер, как игрушка с разрядившейся батарейкой.
– И чо? – спросили пацаны. – Как Инакенций?
– Слабак, – Волосатов зажмурился и сплюнул. – Сдался.
