Такому хрупкому и нежному существу нечего делать среди безумной суеты, грохота и вони широких московских улиц. Тем более ему нечего делать в метро, куда я собирался спуститься, чтобы ехать на работу. Конечно, не все станции опасны для таких, как он. Например, на третьей отсюда, я мог бы его спокойно выпустить, но это означало, что два перегона мне пришлось бы держать беднягу в кулаке, а этого они не терпят, начинают брыкаться, могут даже укусить. А выпустишь этого кроху раньше времени – погибнет, запутается, ослепнет среди светильников и упадёт обессиленный под ноги толпе. Или будет сбит потоком воздуха и исчезнет в масляной грязи туннеля. Нет, лучше уж пусть остаётся в зелени дворов, где среди цветущих кустов и деревьев всегда сможет найти кров, пропитание и компанию.
Но вот я сделал несколько последних шагов, и дворы остались позади. Я вышел на широкую улицу, встретившую меня всеми своими «дарами» – рёвом машин, заплёванными тротуарами и грязным воздухом, который хочется раздвигать руками, чтобы проложить себе дорогу. Хорошо, что станция метро в двух шагах... Нда-а, хорошо...
Подходя к намеченной цели, я понял, что войти на станцию просто так не удастся – сегодня снова был «День гоблинов». Эти дни в последнее время случались всё чаще. Хуже всего то, что в них не было никакой системы. Их невозможно было ни отследить, ни предугадать. Если б я знал, что сегодня снова их день, я пошёл бы другой дорогой, чтобы попасть в метро с другого входа, который для гоблинов почему-то неудобен или неизвестен. Но теперь было поздно поворачивать назад. Слишком большой крюк, а терять время совершенно не хотелось. Значит, придётся протискиваться среди гоблинов.
Сегодня их было прилично, но не так как несколько раз в последнее время, когда на станцию невозможно было протолкнуться. Приходилось подолгу стоять на улице и ждать, когда рассеется толпа.
Откуда эти твари берутся в наших краях, да ещё в таком количестве, я совершенно не понимаю. Знаю, что они валом валят с расположенного рядом автовокзала, но из каких краёв прибывают сюда, не имею ни малейшего представления.
Кое-как, протолкавшись между «красавцами» нагруженными мешками, баулами, чемоданами и просто спортивными сумками, я прохожу через турникет и спускаюсь вниз к поездам. Ужас. Станция забита гоблинами практически полностью! Но ничего, я знаю, как между ними можно пройти так чтобы подобраться поближе к поезду.
Хорошо, что эти гоблины неагрессивны. Конечно, их можно назвать лишь условно неагрессивными. Если уронить среди них Зерно Гнева, то оно сработает не хуже искры попавшей в бочку с порохом. И тогда эта толпа разорвёт кого угодно. Здесь не стоит наглеть и переть напролом. Не рекомендуется наступать на широкие когтистые лапы, да и вообще никого задевать не следует. Можно и нарваться на скандал, и испачкаться, а то и разорвать одежду о колючки. Но и пасовать тоже не стоит. Надо вести себя хозяином, уверенным в себе, всё знающим, всё понимающим, даже если на самом деле ни черта не понятно в их косноязычной булькающей речи. Ещё рекомендуется быть спокойным, но без лишней спеси. Если они поймут, что я разрешаю им быть рядом с собой, (сами поймут без подсказки), то всё будет в порядке.
Но вот я в вагоне. Прошёл между ожидающими и спокойно сел. Приходится быть немножечко жестоким, иначе так и будешь стоять и ждать, когда гоблины кончатся. (В мире есть такие вещи, которые не кончаются никогда. Среди них тараканы и гоблины.)
Уселся и тут же сделал ошибку – взглянул в глаза сидящему напротив. И... вздрогнул. На них нельзя смотреть вот так в упор. Лучше вообще не глядеть в эти ро... лица. Сдержаться было очень трудно, и я не сдержался, вздрогнул. Возможно, гримаса отвращения лишь на миг или даже долю секунды исказила моё лицо, но это было замечено. На меня тут же уставилось несколько пар злобных глаз, но я принял равнодушный вид, достал из сумки книгу и погрузился в чтение, дескать, вам всем показалось.
Нет, в самом деле, сдержаться невозможно – рожи невероятно мерзкие. Гоблины и сами об этом знают, но реагируют на пренебрежительное отношение очень болезненно. Попробуйте поглядеть на них пристально и у вас спросят, (может даже с пристрастием), чем вызвано такое любопытство? Чёрта с два отвертишься. Хорошо если получится отбрехаться, а ведь может дойти и до драки.
На следующей станции зашли несколько человек и два чёрных гнома. Ничего интересного. У людей лица тусклые, (зомбированы наверно), у гномов, удивлённо – испуганные. Наверно появились здесь недавно. В последнее время чёрных гномов здесь становится всё больше, и ведут они себя всё нахальнее. Наверное, чувствуют силу численного превосходства. Иногда, кажется, что они способны задавить числом даже гоблинов, но сейчас их всего двое и не удивительно, что им страшно.
Но вот, наконец-то! Самая приятная станция моего маршрута. Она хороша не дворцовым убранством, не холодной мраморной красотой, а тем, что это одна из немногих станций построенных на поверхности земли. Кроме того она одной стороной обращена к городу, а другой к лесу. А что может быть лучше распускающегося леса в мае? Когда птицы поют, не умолкая, когда голые вчера ветки покрываются нежной клейкой зеленью, и даже самые почтенные дриады кажутся юными в венках из девственных листьев!
Я всегда стараюсь сесть или встать в вагоне так, чтобы видеть лес. Это здесь я мог бы выпустить малютку пикси. Здесь их обитает великое множество и всем хватает места. А ещё тут можно встретить различных фей, но конечно их непросто разглядеть из вагона метро.
Например, изумрудные феи обитают среди листвы. Они задумчивы, даже медлительны. Частенько можно увидеть, как такая фея сидит себе на ветке, словно ей дела нет до всего мира, а крохи пикси украшают её то цветами, то берёзовыми серёжками или переодевают в свежий лиственный наряд. Эти феи миролюбивы и молчаливы. Они даже между собой не разговаривают, а нежно перешёптываются голосами похожими на шелест листвы.
Другое дело феи колючек. Их стихия не листья, а ветки. Причём они живут, как в живых ветках, так и в засохших. Они воинственны и задиристы, очень не любят чужаков, а если человек или ещё кто-либо вторгается в их владения, ему лучше поберечь глаза, да и прочим открытым местам может достаться уколов и заноз. Я уж не говорю о порванной одежде. Оно и понятно, ведь основная работа этих фей – защита птичьих гнёзд.
Эх, каждый раз на этой станции жалею, что остановки в метро такие короткие. Ведь даже ради медово – пряного воздуха здесь хочется остаться навсегда! Но вот состав тронулся, и я с сожалением гляжу назад, вслед убегающим деревьям. Ничего, когда поеду вечером обратно, ещё раз вдохну чудесного воздуха, а если повезёт, услышу хор бабушек - лягушек из местного болота.
Не скажу, что я знаток и поклонник их искусства, но некоторые песни мне действительно нравятся. Правда смешно бывает смотреть на то, как старые жабы пытаются прыгать, как в далёкие дни своей молодости и при этом квакают о любви дребезжащими голосами. Нет, я не осуждаю, но... Простите за откровенность. Сам уже не юноша, но молодиться, как-то не тянет. Лучше уж быть собой, таким, каков я есть и ценить то, что имею, чем мечтать о несбыточном.
Последний вдох свежего воздуха, последний лист, последний луч света и поезд нырнул в прохладный мрак туннеля. Я оглянулся вокруг. Людей стало больше, гоблинов меньше. И вот так каждый раз! Я не успеваю уследить за тем, как они меняются. Может быть верно, предположение, что гоблинов вовсе не так много, как кажется, а просто некоторые люди маскируются под гоблинов, прячась, таким образом, от ужаса собственной жизни? Так ли оно на самом деле, не знаю, но уверен в том, что обратная метаморфоза – гоблины, маскирующиеся под людей, невозможна. С таким же успехом черепаха могла бы попытаться прикинуться обезьяной. То есть попробовать она, конечно, может, но врядли у неё получится. Не потому ли так много вокруг людей, которые ведут себя, как настоящие гоблины?
Интересно, будет на следующей станции всё, как в прошлый раз? Не успел я это подумать, как поезд стрелой вылетел на станцию и... тут же загрохотали выстрелы и посыпались стёкла! Кто-то упал, заливая пол потоками крови, кто-то рухнул, сжимаясь в комок, закрыв голову руками.
- При-и-гни-ись! – Крикнули мне едва не в самое ухо, но особого приглашения для меня и так не требовалось.
Я упал ничком на пол, стремительно покрывающийся изморозью, и почувствовал, как меня словно снежной шубой окутала январская стужа. Но долго так лежать было нельзя: во-первых, пока не отобьёмся – дальше не поедем, а во-вторых, если долго валяться без движения, то можно замёрзнуть насмерть, тем более что одет я по-летнему.
Я приподнял голову и увидел рядом винтовку и каску. Винтовка оказалась самозарядная – знаменитая СВТ, а вот каска... И какой только «умник» отправил сюда зелёную каску с намалёванной на ней ярко-красной звездой? Проще сразу нарисовать на лбу мишень и больше на судьбу жаловаться не придётся.
Я встал на четвереньки, надел каску на какую-то палку, найденную здесь же на полу, и приподнял её над бруствером, возвышавшимся за окном вагона. Тут же с той стороны заработал пулемёт. Каску завертело волчком, а потом вырвало у меня из руки вместе с палкой.
Били из поезда, стоявшего на параллельных путях, метрах в двадцати пяти. Я никогда не мог его толком разглядеть. Вроде поезд, как поезд, но не метрошный – вагоны с деревянной обшивкой. В окнах и открытых широких раздвижных дверях, заложенных мешками с песком, мелькают люди, (а может и не люди?), в рогатых касках времён II-й Мировой войны, и стреляют в нас...
Это всё, что я мог разглядеть за много лет и до сих пор не могу понять, кто они и откуда берутся? По идее на противоположных путях должен находиться поезд с такими же пассажирами, только идущий в обратном направлении, но почему-то это не так. Ведь когда я поеду назад, картина будет та же, а если придётся вернуться среди дня, то и в этом случае ничего не изменится.
Правда здесь не всегда бывает стрельба. Иногда напротив стоит дружественный поезд, а на платформе при этом бывают танцы под гармошку с притопыванием валенками по утрамбованному снегу и глухими хлопками широких зимних варежек. Кстати, непонятно откуда здесь снег? Ведь станция под крышей, а точнее под землёй, по крайней мере, большая её часть. И мороз здесь круглый год.
Вот, например, сейчас на улице май, а здесь минус двадцать, не меньше! Зато в «мирные дни» здесь можно перекусить перловой кашей или гречкой с тушёнкой, горячими щами и куском грубого, но невероятно вкусного чёрного хлеба. А если в перспективе не надо садиться за руль, то и сто грамм водки тяпнуть и закусить луковицей.
Пулемёт, «убив», меня наповал, переключился на другие цели. Это напоминало дурацкую игру, в которой бьют молотком по головам обезьянок высовывающихся из отверстий в ящике. По мне уже «стукнули», превратив мою каску в дуршлаг, и теперь у меня было секунды полторы на то, чтобы «стукнуть» самому.
Местоположение пулемёта я прикинул еще, когда лежал на дне вагона, поэтому мои действия были сейчас продуманными. Я резко выпрямился и четыре раза нажал на спуск, целясь в чёрный провал открытой двери. Пулемёт заглох, словно захлебнувшись на полуслове. Я вновь упал на колени, (пули, выпущенные из винтовок и автоматов так и свистнули над головой!), но тут громогласное «Ура!» потрясло состав и поезд двинулся дальше.
Когда въехали в туннель, мне, наконец, удалось встать и выпрямиться во весь рост. Огляделся. Кто-то успел убрать убитых и вставить новые стёкла в окна вагона, но пол всё ещё был усыпан осколками стёкол и стреляными гильзами. Тогда я поставил винтовку в угол, (всё равно её нельзя было взять с собой), и пошёл к выходу.
Нет, это была не моя станция, но мне хотелось немного остыть, отойти от горячки боя и успокоить колотящееся сердце. В вагоне, где я ехал, осталось совсем мало народу, (перебили их что ли?), но когда двери открылись, с платформы хлынула целая толпа.
Еле избежав того, чтобы меня затолкали обратно, я выдрался-таки на платформу и... остался на станции один. Поезд, грохоча, скрылся в туннеле, и от наступившей тишины у меня неприятно заложило уши.
Слышали когда-нибудь такую тишину, при которой человеку звук собственного дыхания кажется звуком урагана, а шелест одежды отдалённым топотом толпы? Я читал о таком в романах, а теперь слушал эту тишину на пустой станции метро, похожей на какой-то древний египетский храм.
Зачем-то стараясь наступать бесшумно, (скрип, треск и хруст при этом раздавались из под подошв ботинок страшные), я двинулся вдоль ряда одинаковых невысоких колонн, стоящих так часто, что с определённого ракурса они выглядели сплошной стеной. Миновав, где-то треть станции, я свернул и прошёл вглубь. Лес колонн и здесь был густым, но я знал, что в середине имеется свободное пространство. Что-то ждёт меня там сегодня?
Через пару-другую шагов колонны кончились. Почему-то мне показалось, что я заранее знал о том, что буду сегодня здесь и увижу именно то, что увидел. Это были четыре надгробия, четыре плиты драгоценного мрамора, какой бывает только в царских усыпальницах. Но те, кто лежал под этими плитами, не имели никакого отношения к царям или какой-либо знати. Они вообще не могли быть так похоронены, и тем не менее...
Да, недаром я сегодня взял с собой восемь конфет и подумал ещё, укладывая их в сумку, что это не для еды. Хорошо, что я их взял. Не знаю, имеет ли это какой-то смысл, но на душе стало чуточку, буквально на волосок, полегче, когда я положил две конфеты Пистис, две Елпис, две Агапи и две Софье.
Сделав это, встал напротив и долго смотрел на четыре прямоугольника, думая о том, что чувствовал император Адриан, когда на его глазах девочек 12-и, 10-и и 9-и лет избивали палками и поливали кипящим маслом? Как он воспринимал их крики? Как музыку? Наверное, он думал, что делает правильно, ведь эти «негодяйки» смели поклоняться не прекрасной богине-девственнице – Артемиде, а какому-то разбойнику и бродяге, казнённому за свои злодеяния на кресте.
А что чувствовала их мать, Софья, (ну, кроме боли и горя, конечно), когда наставляла своих дочерей терпеть и не отрекаться от веры христовой, не поклоняться ложной языческой богине? Наверное она думала, что делает правильно, ведь Иисус сын Божий, а кроме того учитель добра и спаситель человечества. Интересно, что бы он сам сказал по этому поводу? А что сказала бы Артемида?
И всё же я положил конфеты на надгробие матери их Софьи. Было бы здесь надгробие императора Адриана, положил бы и ему. Софье понятно за что – за страдания, а венценосному дураку - чтобы стыдно было. Сладко и стыдно.
Что хотите со мной делайте, но я думаю, что оба они были неправы. И Адриан, и Софья. А ещё мне почему-то кажется, что со мной согласились бы и Иисус, и Артемида.
Молитвы не шли на ум. И почему-то я никак не мог назвать этих девочек именами, к которым все привыкли – Вера, Надежда, Любовь. Эти имена возвеличивают их, но они не нуждаются ни в каком возвеличивании. Эти же имена обезличивают их, превращая в некие символы, но ведь они не были символами, по сути. Они были детьми и только детьми! Живыми детьми, которых...
Это называется «успокоил сердце»! Я отвернулся и быстро пошёл к поезду.
Поезд, подошедший к перрону, не нёс никаких следов боя. Что ж, я рад за тех, кто на нём ехал. Впрочем, так почему-то бывает всегда – бой идёт с тем поездом, в котором еду я, а идущий сзади следует свободно. Все сидения были заняты, а потому я нашёл себе свободный угол, угнездился там и опять достал книгу, которая всегда путешествует со мной в метро. Ну и конечно только углубился в чтение, как подоспела следующая станция. И тут началось...
«Бо-оже царя-а храни!» - Затянул кто-то на перроне, и несколько десятков голосов подхватили: «Си-ильный, держа-авный! Ца-арствуй во слав-аву нам. Во сла-а-ву на-ам!»
Я поднял голову и увидел, что через станцию идёт толпа. Люди шагали неровными, но дружными шеренгами, неся хоругви, иконы и... красные знамёна.
«...мы наш, мы новый мир постро-оим!» - Пели те, кто с флагами. «Па-арти-ия-а Ле-нина! Па-арти-ия-а Ста-лина!» - Тянули идущие следом.
Несколько шеренг не шли, а плясали, да с таким энтузиазмом, словно хотели пробить пол или переломать себе нижние конечности.
«Эх, хорошо в стране советской жить!» - Орали они, наяривая вприсядку.
Потом пели о том, как они не допустят врага «...гулять по республикам нашим!» После этого врага всё же допустили и, браво маршируя, принялись его героически изгонять. И всё это в песнях.
Нет, я не ёрничаю. Я и сам люблю эти песни, эту героику. Преклоняюсь перед людьми прошедшими войну, но всё же... Всё же... Неужели нельзя не доводить подобное дело до абсурда? Мне кажется героев мы больше почитаем, когда меньше орём о героизме и больше думаем над прошедшими событиями.
Но вот «война» закончилась и идущие спели про ландыши и про белых медведей, которые чешут спину о земную ось, и про то, как они на оленях поедут и помчатся, и про миллион алых роз, и про какого-то шоколадного зайца... И многое про что другое.
Шествие замыкали три полуобнажённых мускулистых мужика в строительных касках, которые, обливаясь потом, с трудом тащили то-ли цепь, то-ли гусеницу от танка. У одного из них в руках была тяжеленная кувалда на короткой ручке и железнодорожный костыль – громадный гвоздь для забивания в шпалу.
Я уже думал, что всё закончилось, как вдруг услышал: «Бо-оже царя-а храни!»
И вновь показались хоругви с иконами, за которыми маячили красные флаги. Тут я заметил, что ни один из идущих не смотрит по сторонам и ни один не оглядывается. Да они и вперёд-то толком не смотрят – глаза у всех оловянные!
Тьфу, чёрт – зомбаки! Как я раньше не догадался? Эти люди, как заводные куклы. Они будут ходить по кругу, даже в таком месте, где никакого круга и в помине нет. Как на этой станции, например. С одной стороны здесь эскалатор с выходом в город, с другой – тупик. Люди... или точнее – бывшие люди, идут со стороны эскалатора прямо в тупик и там исчезают, а потом со стороны эскалатора вроде как появляются снова. Возможно те, которые появляются оттуда, это уже другие «люди», но они удивительно похожи на предыдущих. Почему-то дураки и слепыши самых разных эпох похожи друг на друга, как близнецы. И все они идут по невидимому кругу до бесконечности.
Следующая станция закрыта на ремонт, и будет закрыта до декабря, кажется. Она стоит тёмная, а из-за тонированных стёкол вагонов кажется, что за окном совершеннейшая чернота. И всё же там что-то есть.
Проезжая через эту станцию, поезд немного сбавляет ход, а потому, если встать вплотную к двери и загородить собой от света ламп участок стекла, то сквозь собственную тень в полумраке станции можно разглядеть танцующие пары.
Вот Коломбина, разодетая в платье с кринолином и со странным сооружением на голове. Я не вижу её лица, но знаю, что эта дерзкая девчонка смеётся! Весь её наряд и этот улей на затылке – обман. Здесь она не настоящая. Её скорее можно представить в полупрозрачном сарафане с венком из полевых цветов, едва сдерживающем растрепавшиеся во время кружения волосы. Не на паркете в тесных туфлях, а босиком на зелёном лугу исполнит свой истинный танец Коломбина! Так что же она делает здесь?
Вот, смотрите - в паре с ней танцует Арлекин. Он как всегда, в красном замысловатом наряде. Вьётся вокруг своей партнёрши, как кот вокруг ног хозяйки, держащей в руках миску со сметаной. А чуть поодаль стоит с несчастным видом Пьеро. А кто там, рядом с ним? Ну конечно - лисья морда, Скарамуш!
Пьеро в белом, Скарамуш в чёрном. Я не слышу ни звука, но догадываюсь, что ехидный скабрезник сейчас нашёптывает бедному парню всякие небылицы про его возлюбленную и лучшего друга. А те и рады его подразнить. Всё, как всегда – всем весело, кроме бедняги Пьеро. Как он только не спятил от всего этого за столько веков?
Как ни медленно шёл поезд через закрытую станцию, больше мне рассмотреть ничего не удалось. Вот если бы он остановился, тогда другое дело!
Сегодня у меня не получилось сосредоточиться на чтении. Казалось бы, перегоны между станциями на этой линии довольно длинные, но не успел я сунуть нос в книгу, как мы пулей вылетели на станцию, где моя ветка пересекается с кольцевой.
Не люблю эту станцию. Плохого в ней ничего нет, но здесь постоянная суета с беготнёй, а народу невообразимые толпы! Слава Богу, мне здесь не надо выходить. Какая теснота, какая давка! Кого и чего тут только нет?! Клоуны, гоблины, гномы, зелёные человечки какие-то, гуманоиды, монахини, пионеры с барабанами, иностранцы, разбойники, активисты самого разного толка, сумасшедшие и просто придурки. Людей только не видно. Говорят всё же, что они здесь встречаются, но очень уж редко.
Возможно, если бы я взял фонарь и прошёл через эту толпу, то может быть среди вышеперечисленного сброда, мне удалось бы найти человека, но может и нет. В любом случае у меня нет фонаря.
Вообще, я давно обратил внимание на то, что люди в толпе теряются, исчезают. Кто знает, может быть там, в толпе то-есть, обитает некое чудовище, невидимое простым глазом, которое глотает людей случайно сюда попавших? А может толпа и есть то самое чудовище, и тот, кто в неё попал, считается проглоченным?
Как бы то ни было, я рад, что, по крайней мере, сегодня мне не придётся лезть в пасть этому чудовищу, поскольку выхожу я ещё через одну остановку.
Следующая станция одна из моих самых любимых! Она примечательна тем, что всех обитателей на ней по четыре: четыре пограничника, четыре собаки, четыре революционных матроса с наганами, четверо рабочих с винтовками, тоже революционных. И крестьян четверо и инженеров, а у четырёх колхозниц, четыре петуха, по одному на каждую, а вот, сколько кур, не помню.
Никого не забыл? Ах, да! Четыре босоногих пионера и четыре обутых собирают четыре игрушечных модели самолётов. Четыре мамы держат четырёх детей, а у четверых пап тоже есть четыре пупса. Вроде всё? Да нет же! Четыре девушки со спортивными винтовками, четыре агронома с колосьями... Теперь кажется всё. А если кого и забыл, то пусть не обижаются - поди их всех запомни!
Замечательная компания. Они совершенно не злые, даже революционные матросы. Я кое-кого из них хотел позвать помочь с обороной на той станции, где приходится отстреливаться, но потом понял, что если эту команду загрузить в вагон, то мы чего доброго ещё застрянем из-за поломки рессор.
Больше всего мне тут нравятся собаки. Впрочем, не мне одному. Многие стараются погладить их по носу и в результате носы собакам натёрли до блеска, аж в темноте светятся! Они мне жаловались, что опасаются, как бы им носы вообще до дыр не протёрли. Что тут скажешь? Мне это тоже было бы неприятно.
Но вот, наконец, станция, которая мне нужна. Самый центр города. Сверху, чуть в стороне - Кремль, а непосредственно над станцией Библиотека имени Ленина. (Ах да, она же теперь называется - РГБ. Я не сторонник учения Ленина, но нынешнее название библиотеки совершенно безликое.)
Немудрено, что эта станция похожа на дворец. Точнее, как это ни странно звучит, на вход во дворец, на этакую гигантскую дворцовую прихожую. Подобное впечатление производят многие станции московского метро.
Кажется, что ты уже во дворце, в самом начале дворца, и стоит подняться по лестнице, как попадёшь в лабиринт помпезных залов и изысканных галерей, увешенных произведениями живописи. Но лестницы здесь ведут либо к переходу на другие станции, либо к выходу в город. Нет дворца. Есть лишь белые толстые колонны, сужающиеся книзу, расширяющиеся к потолку и плавно в него перетекающие. Есть мраморные скамьи у основания этих колонн, лепнина, изящные светильники...
Красиво, но чувствуется какая-то незавершённость. Чего-то не хватает. Может произведений искусства? Или чего-то особенного, что имеется на других станциях, вроде тех о которых я рассказал?
Эта станция на удивление пуста. Нет, народу здесь бывает много. Вот и сейчас разношёрстая толпа, состоящая из людей, гоблинов, чёрных гномов, клоунов, приезжих и ещё кого-то, вывалилась с двух сторон на платформу и стала растекаться во все стороны. Мне не очень-то хотелось плыть в этой компании, хотя бы потому, что болотные воды, в которых эти господа обитают, не самое чистое место. Странно, что они сами не понимают этого. Впрочем, они, скорее всего даже не видят того, что вижу я.
То-есть, не, скорее всего, а точно – не видят. Мало кто знает, что станции метро не просто полости, вырытые под землёй и соединённые туннелями. Не просто разукрашенные места посадки – высадки пассажиров, а живущие своей жизнью измерения.
А вы знаете, что существуют станции-призраки? Одну такую я видел несколько раз. Вообще-то поезд на ней не останавливается. Её и увидеть-то невозможно, если только не случится задержка.
Всякий кто часто ездит в метро, знает, как противно сидеть в поезде, остановившемся посреди туннеля. Я этого тоже не люблю, но с некоторых пор мечтаю, чтобы такая остановка случилась на призрачной станции расположенной между...
Нет, не стану говорить, где она находится. Повезёт – сами увидите. Я говорю – «повезёт», потому что вероятность такой остановки ничтожно мала. На самом деле там весьма жутковато. На самой станции нет ничего особенного, она вообще будто не из этого мира. Не из мира московского метро, я имею в виду.
Железобетонная платформа, два тусклых фонаря, свет от которых едва соприкасается посередине перрона, несколько простых скамеек, рядом с ними урны. Всё.
Кругом мрак, и я даже не смог понять, может ли поезд подходить с другой стороны платформы? По идее – должен, но каждый раз, когда я видел эту станцию, а было это раза три – четыре, только один поезд находился с одной её стороны, по другую сторону ничего не было.
Однако жуткое впечатление производит не сама станция, а те, кто бродит по ней в ожидании поезда. Догадались кто они? Правильно – призраки. Слегка размытые, полупрозрачные фигуры. Мужчины, женщины, дети. Некоторые сидят на лавочках, другие прохаживаются взад-вперёд по платформе.
Вроде бы в них нет ничего зловещего, и ведут они себя совершенно не агрессивно, но... Когда я увидел это в первый раз, мне захотелось исчезнуть оттуда куда угодно, хоть под миномётный обстрел! Единственная паническая мысль билась тогда в моём черепе – только бы в вагоне не открылись двери!
Но двери не открылись ни разу, а призраки ни разу не попытались проникнуть внутрь поезда. Скорее всего, это был не тот поезд, который они ждали. Который они ждут, может быть вечно...
Итак, я на месте. Несмотря на задержки в пути, я не опаздываю, а потому могу себе позволить не спешить, ведь, как я уже говорил, нырять в болотную жижу вместе со всей толпой у меня нет никакой охоты.
Выход один – пролететь над головами всех этих типусов к выходу наверх, где можно спокойно встать на ноги. Думаете это сложно? Сложно не задеть светильники и указатели направления, свисающие с потолка. Сложно не растерять ничего из карманов, а летать, коль крылья есть, несложно! Труднее не летать.
Ну, всё, я полетел, пожалуй, а то время, время. Счастливо всем, удачи!
25.05.2015