Непаспортируемая местность, водка и пряники (Рассказ)

      Все началось с беглого казака Смирнова и его первого дома. Потом появились улицы: Зарека, Угор, Митятский Край. Позже на домах появились таблички: «ул. 1-е мая», «ул. Ленина», «ул. Розы Люксембург» и так далее. Ещё, в годы просвещения с экранов (цветных) телевизоров, когда в деревне осели (темнокожие) казахи, появилась молодая улица – «Никарагуа», тоже со своими табличками. Если бы селение стало побольше, то появился бы краевед и начало стало бы интереснее, длиннее.
      Население делилось на семьи: Двоеданы («Двоеданиха-то, слышали,- вон чё!»), Баденята (кто-то из заметных предков не матерился, а выражался деликатно: «Бадёна мать!»), ну и так по «мелочи»: Левши, Грачи, Ревуны... В метриках, конечно, было записано иначе: Смирновы, Зайцевы, Подкорытовы и прочее.
      Были здесь и свои герои маркетинга, так, один кузнец, работавший ещё за трудодни, не ковал, к примеру, гвозди, бродки, он записывал себе в заслуги – «гвоздило», «бродило»,- оне стоили дороже! А в ранешно время случались и свои богатыри, которые пересаживали лошадь через изгородь – посмеяться, и оглоблей дрались с соседней деревней. Был и Клуб из белого кирпича, куда подвозили кино и молодежь ходила холостовать (даже из соседней деревни).
     Был, конечно, и магазин, в нём можно было купить и «Беленькой», и пряников - робятишкам.
     В городе собаки и кошки – члены семьи, а здесь - псину сразу задавят на верёвке, если она съест курицу, а лишние котята отправляются в «мореходку». Как-то лохматому и кампанейскому Тобику здорово досталось от дедушки Василия. Даже по здешним меркам расправа была избыточной.
- И чё эт ты разлегся-то?,- спросила баушка Мария на следующий день.
- Так эть я всё сробил…
- Ой да!?... у тебя ещё вон - Тобик не луплен! (С тех пор, кажется, Тобика больше никто не трогал – все вспоминали эту историю).
     Когда Дедушка стоял главным на зароде, то никто лучше его не знал, куда будущее сено класть, когда много и когда мало. Из других-то ещё ни пизда, ни пресница не выходит, а у городских, тем более не получится, потому что у них и вовсе - жопа не в закрой! И это - чего не коснись. Бабушка - выражалась мягче: «Да, не рабливал, ты дворником-то!, или – «ладно вам дичать-то (напирая на  «о»)».
     Как-то Серёжка (маленький, городской) оказался в бане с Дедом и дядей, и начал было мыться, удобственно начиная с ног! Дедушка по этому поводу тут же устроил ему разнос, Серёжка, недолго думая, поднял тазик с водой с пола на скамейку, и попытался было начать с начала (но уже по здешним законам)- помыть сперва лицо и голову.
- Лика чё!, лика чё!, сначала ноги, потом чухню свою мыть в этой воде!,- закричал дедушка со всей любовью. Серёжка встал со скамейки, опустил руки, раскрыл глаза пошире и замер от неразрешимости ситуации.
- Стёпша, всё, - оканунел ведь у нас парень-то, оканунел, - не помыться ему таперича самому, нет, всё!, мать зови, пусть сама его моет!...
- Шура, оканунел Серёга-то твой, всё,- иди, мой его сама! – смеялся потом «Стёпша», первым придя в избу из бани.
- Ну и хто оно вашо - «оканунел»?!,- улыбаясь, спросила (мать) Шура, вовлекаемая в историю.
- Ой да!, все у  него - оканунели, один Он - не оканунел!,- вступилась бабушка Мария.
      Казалось, ничего местных не брало, ни переломы позвоночников, подлеченные в санатории, ни быки с рогами и копытами.
      Была ещё (про)бабушка Анна. (Имена здесь не смягчали,- по-моему, Маша и Мария, Анна и Аня – совершенно разные имена). Бабушка Анна, помнила и Перву Германску и Втору Германску, застала власть и Венценосную и, более-менее Конституционную, играла с внуками в карты до позднего вечера, пока кто-нибудь не гаркнет спать; крестилась. Рассказывала, как раскулачивали, как потом кратче воровала с колхозных полей; как могла бы работать в Совете из-за того, что закончила пару лишних классов, но надо было помогать тятеньке, а может, и ещё почему-нибудь.
      Дедушка Василий с бабушкой Марией как-то побывали на Кавказе (самолёт, минеральные воды, абрикосы). Даже обзавелись паспортами (как раз по такому случаю), хотя это было непросто. «Хоть бы ещё разок посмотреть на Кавказ-то…!»- говорила бабушка потом.
       Как-то дедушка захворал (не похмелился, не покурил на верхосыточку). Хоть здесь и старались не болеть (отлежаться не получится), но чёрные кирзовые сапоги, широкие в бёдрах штаны и кепку на голову, стриженную «под машинку» и мытую щёлоком, больше никто не надевал…
       Тётя Валя (дочь) – здешний фельдшер ставила последние уколы. После одного такого укола, быстро вышла в сенки, Степан (сын) – за ней. «Куда раздетый?!, горло заболит!»,- только и успела крикнуть бабушка Мария. Но Степана тоже - ничего не брало. Бабушка Анна тут же в сенках.
- У Него даже кожа от укола не дёрнулась…,- тётя Валя сощурилась, растянула сжатые губы и помотала головой. Обнялись троём.
- Баушка-а, подменила бы ты  сына-то, рано ведь ему ишшо!
- Рада бы подменить, да не подменишь…
      …Говорят, что «этот момент» не укараулишь. Баденята тут же собрались, съехались, слетелись…
      Бабушка Мария как-то прилегла рядом усталая, а дедушка, спросил - не противно ли ей лежать с ним – таким? «Ну что ты, дитятко ты мой, мы ж с тобой столько работы сробили!»,- сразу ответила бабушка.
     Однажды деревянный дом совсем опустел, покосился; соседние дома и вовсе разрушились; коллективное хозяйство в округе - надселось; р. Скакунка заросла, Зарека – одичала.