…На стенах — фотографии с интернетовских сайтов: полуобнажённые девушки и совсем голые юноши друг с другом и сами по себе — в процессе сближения тел и в самоэкстазе. Идеальные носы, зубы и фигуры на глянцевых бумажках, прилепленные модным дизайнером на стены и потолок клуба. И название соответствующее: «Тема».
Народу немного. Парочки лижущихся мальчиков в пёстрых джинсах с аршинными буквами, с вышивкой на худых задницах. Несколько студенток в гольфах чёрного цвета, весело мотающих головами и не дающих себе засохнуть. А вокруг всё сверкает блеском и шиком: мобилки в чехлах, расшитых кристаллами «Сваровски», невероятные пирсинги и татуировки, очки с сиреневыми «кислотными» стёклами, «наштукатуренные» лица и тонкие пальчики, стискивающие бокалы с выпивкой. С потолка на сиреневой леске свисают гитары времён расцвета рок-н-ролла, аккордеоны с порванными мехами и почему-то розовые и голубые слоники, вылепленные из тонкой проволоки и обклеенные перьями.
— Шу-у-у-ричек! Мне ещё марти-и-и-ни, пожалуйста! — томно выдавливает просьбу темнокожая девица, перегнувшись через стойку. — Я рассчитаюсь!
— Мэри, ты ещё за вчерашнее не рассчиталась! — бурчит бармен и флегматично продолжает наливать пиво кому-то из тёмного угла.
Он даже не смотрит в сторону негритосочки.
— Лёша, а она — кто? — Катя кладёт голову мне на плечо.
— Никакая она не «Мэри». Зовут Мариной. Папа — эфиоп или какой-то другой национальности африканец, а мама — фирмачка, известная в квартале Таможенной площади. Сейчас она уже в «мамашах» ходит, а раньше, как мне рассказывали, пользовалась большим спросом. Эта Мэри тут, говорят, практически и живёт. Поспит на диванчике до утра, покемарит часок-другой и днём по городу шляется… Я слыхал, что она и клофелинщица к тому же.
Темнокожая девица замечает, что мы на неё поглядываем, не спеша слезает со стула на противоположном конце стойки и направляется в нашу сторону. Она подходит ближе, и в нос ударяет «аромат» немытого тела.
— Пойдём, потанцуем! Как тебя зовут? — она тянет за руку Катю.
Катя удивлена, но моментально кивает в мою сторону.
— Мэри, оставь её, она со мной!
— Ну ладно, девочка! Если передумаешь — меня не сложно найти!
И уходит, покачивая задницей, размерам которой обзавидовалась бы Дженнифер Лопес.
— Ой, какая она вонючая! — Катя отпивает сока из моего бокала и смешно трёт носик. — А что, все негры так пахнут?
— Почти все. Особенно, если перед сексом нажрутся мяса или нашего украинского сала с чесноком.
— А у тебя много их было? — она заглядывает мне в глаза.
— Были. Один негр и негритянка. Хватило и этого. Экзотика быстро надоедает, да и жадноватые они. Особенно негры…
Я забираю у Кати бокал.
— Чего это ты такая любопытная? Слишком много вопросов! — я щёлкаю её по носу, она не успевает увернуться от моей руки. — Сиди и отдыхай! И вообще — расслабься! Сегодня я не работаю. Как видишь — не с кем…
…Накаркал. Если так можно сказать. Если так можно выразиться. А выразиться хочется прямо сейчас, потому что в дверях заведения появляется Герман Иванович со всей своей пристяжью из нескольких актрис и гламурных близняшек — мальчиков совсем юного возраста. Герман — руководитель известного театра, где спектаклей в репертуаре — кот наплакал, зато приезжие эстрадные звёзды «чешут» регулярно.
Принесла его нелёгкая!! Смотреть не могу на него с первого дня знакомства, продолжившегося в его доме в «Царском селе» год назад…
…Сейчас он усядется за угловым столиком с видом на «дарк рум» и начнёт сканирование проходящих мимо фигур и ширинок: у кого оттопыривается больше, у кого морда покрасивше… Нажрётся коньяка и начнёт лапать всех подряд, старый похотливый козёл!..
У меня портится настроение. Катя сразу чувствует это, заглядывает мне в глаза.
— Что случилось? Ты расстроился?
Чёрт меня возьми! Как бы слинять незаметно? Но в этом громадном полуподвале только один выход, и пока мы вдвоём будем чухаться, одеваясь у гардероба, на виду у всей тусовки — не исключено, а точнее — полностью исключено, что мы уйдём незаметно!
Ладно. Авось не заметят. Тем более, они уже под порядочным «дустом» все. Ржут, как лошади, и пьют шампанское, будто в последний раз. Не хочу встречаться даже взглядом ни с кем из той развесёлой компании.
— Видишь вон того пьяного мужика? Только не сильно пялься в ту сторону, — я наклоняюсь к Катиному уху, как заговорщик к уху начальника Тайной канцелярии, закладывающий собратьев. — У него дома кровать шириной четыре метра. Когда на неё ложишься — играет музыка, и кровать начинает вибрировать. Рассмотри его хорошенько и запомни. И не вздумай знакомиться или вступать с ним в разговоры!!
— А что такое? Почему нельзя? — Катюха хлопает глазами, как пятиклассница при виде двойки в дневнике. — Что он меня, съест, что ли?
— Не съест. Понадкусывает, типа, — попортит. Он таких, как ты, на завтрак употребляет пачками.
У меня перед глазами картина: балерины в пачках занимают очередь перед дверями спальни. Внутри звучит музыка Чайковского, кровать вибрирует, на ней этот урод Герман со стальными зубами. Очередная балерина, придерживая пачку, грациозно становится в собачью позу, Щелкунчик входит в неё, скрипя челюстями и брызгая слюной, и сделав несколько фрикций, откусывает бедной балерине голову и смачно пережёвывает.
«Следующая!» — говорит он в сторону закрытых дверей механически, как голос в метро, объявляющий следующую остановку. Потом у него три секунды на то, чтобы вытереть кровь салфеткой, взмахнуть корявыми обрубками, застилая свежую простыню, и спихнуть огрызок в виде танцовщицы без головы в переполненный деревянный ящик у изголовья кровати.
И «следующая» робко стучит в двери, на пуантах переступая высокий порог. Заходит, не чувствуя мокроты ковра на полу и не интересуясь, куда подевались её товарки из очереди. И придерживая пачку, становится в позу…
— Здравствуй, Лёшенька!
Я вздрагиваю от неожиданности. Блин! Ффу!
Это не Он. Не Герман-Щелкунчик.
Это Андрэ. Впалые щёки и безумные глаза со зрачками в спичечную головку. Он вынырнул из ниоткуда и повис на моей шее, присосавшись к ней толстыми карамельными губами. Под ноздрями еле заметна белая пыль. Нанюхался, да ещё и напился!
Ну и порвёт его сегодня!
— Масик, ты пр-р-р-рекрасно (ик!) выглядишь!
— Сто раз просил не называть меня «масиком», «кисиком» и прочими галимыми словечками!
— Фу ты, ну ты! (ик!) Какие мы гордые!
Он опять икнул. И пьяно осклабился:
— Что за девочка с тобой? Новая бикса? Или ты занялся благотворительностью?
— Я не бикса! Я его невеста! — встряла в нашу содержательную беседу Катя. — А ты что за жлоб?
— Нет, ну ты смотри — просто сборище гордых! Гордых!! Семейный подряд — это нам не всех подряд!! Ха-ха-ха!!
Он одним глотком выпил бокал с вискарём. Слишком большая доза даже для такого коня, как он. И откуда только здоровье для такой жизни?
На его выкрики полуобернулись двое: один с мундштуком кальяна в зубах и второй, сидящий у него на коленях, с рукой, запущенной в расстёгнутую ширинку. Мулатка Мэри громко захохотала, показывая желтые зубы аршинного размера.
— Андрэ, пойдём поговорим!
Я беру его под руку, оттаскивая от стойки и от Кати. У неё сейчас уши, как две антенны. Она излишне любопытна.
— Девочка, не строй из себя целку! — заявляет Андрэ вполоборота, но так, что его слова слышит только артистка из свиты Германа. Она ржёт, да так истерично, что бармен перестаёт протирать и без того скрипящий под полотенцем хайболл и выглядывает в зал.
— Идём, идём! — я подталкиваю своего сутенера к пустым столикам в глубине зала.
— Я тебе должен был? Получи и распишись! — я отдаю ему деньги, запихиваю купюры в карман его рубашки, краем глаза наблюдая, не видит ли кто.
— Ты становишься сентиментальным, малыш. В нашем бизнесе таким не место. Женись, нарожай детей и воспитывай их, не выпуская на полную соблазнов улицу! Это — твоё?! Скажи — твоё??!!
Андрэ плющит конкретно, он бормочет и всхлипывает, держа меня за шею холодной рукой и царапая мою кожу кольцами.
— Да, кстати, у меня есть для тебя клиенты. Чёрт, дай мне воды!
Его стошнило. Я еле успел увернуться, но несколько капель всё же попало на мои блестящие туфли цвета слоновой кости. Чертыхаясь и растирая по лицу рвоту, Андрэ ползёт к столику и обессиленно падает на подставленный мною стул.
— Чёрт побери вас всех, с вашими закидонами и *бнутыми клиентами!! Что смотришь? Принеси мне воды и пару салфеток!
Последние слова — для официанта. Я киваю головой, и мальчик исчезает. Всё в порядке. Сейчас принесёт.
Всё в полном порядке. Никто не удивляется, не ругается, не хлопает дверями в возмущении. Кому какое дело до пьяного мужика в дорогом клубе? Тут много таких.
— На, возьми!
Андрэ даёт мне листок с номером мобильного телефона.
— Позвони и скажи, что от меня. Обязательно завтра же, в течение дня!! Это как раз для тебя. И свою подружку можешь взять! Если захочешь… У неё ведь нет своего мнения, правда? Ты спал с ней?
Он залпом выпивает воду и кидает стакан в угол. На звон разбитого стекла высовывается вышибала, но, увидев постоянных VIP-клиентов и неодобрительно покачав головой, скрывается в гардеробе. У богатых и идиотов – свои причуды. Пускай платят и выметаются. Туда, где их не ждёт никто, и где мокрым одеялом на лбу висит тишина. Где никто не подаст стакан воды просто так, а не за двадцать баксов без сдачи.
Я тащу Андрэ к выходу. На улице обычно дежурят таксисты на нескольких машинах, греясь в одной из них, покуривая дешёвые сигареты и слушая «Радио-Шансон».
Мне жалко Андрэ. Он хам и быдло. Паразит из паразитов. Но мне его жалко.
Я знаю, как его будут хоронить. Не будет клиентов, находивших его по телефону, через знакомых и по Интернету. Не будет его шлюх, распродавших губы и сиськи оптом новым пиявкам с цепкими руками и цепками в палец толщиной. Не будет и меня, только что отдавшего ему долги и вытершего руки смятой салфеткой.
Я волоку Андрэ к машине. Шофёр знает, куда отвезти это сморщенное тело в померкшем глянце. Он не спеша заводит двигатель, выходит, открывая дверцу перед никакущим клиентом, и смотрит на меня с сожалением.
— Не забудь про мои проценты, зая… — бормочет Андрэ в полуоткрытое окно и пытается послать мне воздушный поцелуй.
Зая!? Нет здесь такого. Только что был — и нету. Вышел весь и улетел, как Вини-Пух на шарике в небо.
Здесь только негромко ворчащая двигателем машина, шофер, отогревающий озябшие руки, тело в салоне, пытающееся подкурить сигарету и парень на тротуаре, со злостью разглядывающий свои туфли в капельках чужой рвоты.
Его зовут Алекс. И он трахается за деньги.
