Отчаяние девочки сделалось невыносимым, когда позади неё раздался вдруг тихий голос:
- Коннитива!
Женька обернулась. Пред ней стоял мальчик-японец в голубом кимоно. Он, поклонившись, спросил:
- О-намаэ-ва нан дэс ка?
Слёзы у Женьки застыли на глазах, и она с изумлением вытаращилась на чудного мальчика. Женька была убеждена, что мальчишки, подобно двум её старшим братьям, просто обязаны ходить в измазанных шортах-футболках-кедах, с взлохмаченными волосами и вечными ссадинами на локтях и коленках. Она дома тоже не отставала от них, и в этом розовом платьице чувствовала себя превращённой в куклу.
А мальчик словно сам был фарфоровой японской куклой, белокожий, с гладкими блестящими волосами и тёмными восточными глазами.
Так и не дождавшись от девочки ответа, мальчик коснулся указательным пальцем кончика носа.
- Ватаси-ва Тэцуро дэс.
Затем, видя, что девочка по-прежнему его не понимает, он с усилием повторил:
- Тэтцуро.
«Так его зовут!» - догадалась девочка и, вытерев слёзы ладонями, представилась:
- Женя.
- Дзэня, - повторил Тэтцуро и вынул из складок кимоно платочек. Затем он нагнулся к Женькиным ногам и указал на содранную коленку.
- Ах, я не заметила, - прошептала девочка, глядя на запекшуюся кровь. Она не раз сдирала до крови кожу, когда лазала по прибрежным скалам вместе с братьями, но теперь ей стало неловко перед этим ухоженным мальчиком, гладкая кожа которого вряд ли когда-нибудь ощущала боль ссадин.
Дальше Тэтцуро сделал неожиданное: перевязал голубым, в цвет кимоно, платочком Женькину коленку. Она не успела даже возмутиться, да и всё равно японский мальчик её бы не понял!
Тэтцуро, выпрямившись, показал Женьке пять пальцев на левой руке, приложив к низу ладони два пальца правой.
«Ему семь лет!» - догадалась девочка и в ответ растопырила ладонь. Тэтцуро улыбнулся и снова поклонился, дав знать, что ему понятно.
- Я потерялась, - Женька жалобно скривила губы и развела руками. Тэтцуро кивнул и взял её за руку с видом старшего брата. Женька улыбнулась, показывая, что готова следовать за ним, и невольно подумала, что здорово было бы, наверное, если б её братья были такие вот… чистенькие. А то маме каждый вечер приходится перестирывать им одежду.
Сад снова показался девочке красивым, ведь Тэтцуро вне сомнения знал, куда её вести, и скоро она увидит папу.
Едва дети приблизились к большому старинному дому, утопавшему в роскошном саду, как навстречу им вышел невозмутимый японец в тёмно-зелёном кимоно. Его окружали люди -- японцы и европейцы, среди которых Женька заметила папу, но не побежала к нему, а осталась с Тэтцуро, тем более что он не отпускал её руки. Женька почувствовала себя вдруг как-то значительней и старше рядом с таким необыкновенным мальчиком.
Японец в зелёном кимоно что-то строго сказал Тэтцуро, отчего тот слегка покраснел, закусил губу и опустил голову.
- Женя, - позвал девочку отец. – Сейчас же иди сюда!
Но вместо того, чтобы послушаться, она посмотрела на Тэтцуро. Он ещё ниже опустил голову и крепче сжал Женькину ладонь. Тогда японец властно повелел что-то своим людям, и те подошли к детям с двух сторон и насильно разъединили их руки. Женьке почему-то захотелось плакать, но она сжала губы, интуитивно понимая, что плакать сейчас недостойно.
- Мата нэ! – сказал напоследок Тэтцуро
- Мата нэ, - повторила Женька, не зная, что это значит.
- Канодзё-ва доко кара кимасита?– спросил Тэтцуро у сопроводителя.
- Росиа дэс, - ответил тот.
Женька посмотрела на своего провожатого.
- Что они говорят?
- Принц Тэтцуро-сан спросил, кто вы по национальности, и ему ответили, что вы русская.
- Разве Тэтцуро принц? Настоящий? – удивилась Женька, и японец-переводчик кивнул, передавая девочку отцу.
- Император вами недоволен, - тихо заметила Тэтцуро мать-императрица. – Вы сегодня вели себя недостойно. Почему вы отправились в сад без сопровождения?
Тэтцуро виновато молчал. Отец не пожелал с ним разговаривать, сразу отправив к матери.
- Я понимаю, что вы руководствовались благими помыслами, помогая этой русской девочке, но это неправильно. Вы знаете, что будущий император не принадлежит сам себе и не должны совершать неосмотрительных поступков. Вам нужно было вызвать охрану…
Тэтцуро знал, что мать обязана сделать ему замечание, и терпеливо дожидался, пока она выполнит материнский долг.
- Прошу простить меня, мама, - склонившись, попросил он, когда мать замолчала. Затем Тэтцуро осмелился заглянуть ей в лицо. Оно выглядело грустным, но не строгим. Тогда мальчик порывисто обнял её за шею.
- Это необыкновенная девочка, мама, - прошептал он тихо-тихо, - она словно… цветок сакуры…
Мать с улыбкой прижала сына к себе.
- Ступай в сад, Тэт-чян. Только не отходи от Акиры, чтоб я не волновалась… И не забудь про урок рисования, сегодня придёт твой любимый сенсэй!
Она знала, что сын особенно выделял рисование из всех многочисленных дисциплин, которыми ему приходилось заниматься, и учитель им гордился: Тэтцуро обещал стать выдающимся художником. Хотя император настаивал на том, чтобы мальчик гармонично развивался во всех науках и искусствах.
В саду Тэтцуро отправился с гувернёром на место, где встретил девочку.
- Посмотрите, ваше высочество: какой необычный цветок распустился на вашем дереве, – голос молодого Акиры прозвучал насмешливо. Он снял с куста ярко-розовый бантик и показал принцу. Тот, хмурясь, взял бантик, но не сдержался и расплылся в счастливой улыбке. Наверное, то же самое испытывал сказочный принц, когда поднял с лестницы упавшую туфельку Золушки…
А в это время императрица в сильном смятении стояла перед великолепной репродукцией «Мадонны Литты», висевшей в Европейском зале. Скрестив в задумчивости руки на груди, она вспоминала день, когда восемь лет назад после рождения двух дочерей просила неведомого Бога дать сына. Будда её не слышал, да и предки оставались глухи к мольбам императрицы. А вот Он ответил сразу, этот неведомый западный Бог. Впрочем, тоже «восточный», только Восток этот на другом конце света. И встреча Тэтцуро с девочкой, отец которой служит этому Богу, не была случайной. Императрица вздохнула.
С младенческих лет Тэтцуро изыскано одевался, даже памперсы, разовые нагрудники и салфетки у него были специального изготовления. На всех них обязательно изображалась шестнадцатилепестковая хризантема – неизменный символ императорского дома ещё с 16 века. Кимоно Тэтцуро носил с раннего детства. У него их было по нескольку на разный возраст. И хотя Тэтцуро всего семь лет, кимоно для него уже расшивали на более поздний возраст.
Императрица сама разрисовывала свадебное кимоно для Тэтцуро и расшивала пояс, намереваясь закончить работу к совершеннолетию сына. Всю юность посвятила она изучению родной японской культуры, выращиванию цветов, разведению певчих птиц и, конечно, искусству рисования на ткани.
Тэтцуро был её любимцем. Надежда династии связывалась с ним, так как в императорском роду у многочисленных родственников либо вообще не было детей, либо рождались лишь девочки, слабенькие, чахлые и часто умиравшие в раннем возрасте. Династия вне сомнения нуждалась в притоке «свежей крови», и для Тэтцуро заранее подыскивали здоровую невесту «со стороны». Тщательно просматривались все японские девочки-кандидатки из более-менее знатных родов, так как требования к принцессе были весьма высоки. С раннего детства её полагалось воспитывать, как подобает приличной японской девушке. Традиции в Стране Восходящего Солнца всегда оставались незыблемыми.
В отличие от Тэтцуро Женька большую часть времени была предоставлена сама себе. Она проживала во Владивостоке вместе с родителями и двумя старшими братьями, которые относились к ней, как к мальчишке, и таскали за собой по голым, ощетинившимся редким кустарником скалам над бухтой Тихой. Этот район славился густыми туманами, холодным морем с усыпанным крупной и мелкой галькой берегом и сильными промозглыми ветрами. Вот в этой суровой природе Женька и вырастала, с извечно ободранными коленками, растрёпанными косичками и рано усвоенными мальчишечьими замашками. Она часто висела на волосок от смерти над морем, изо всех сил цепляясь кедами и пальцами за жёлто-коричневый край скалы, и умоляла Господа не дать ей упасть! Только Бог, ангелы и Женька знали, каким чудом удавалось ей выбраться из подобных передряг. Однако, оказавшись на скале, девочка тут же отряхивалась от налипшей грязи и как ни в чём не бывало бежала навстречу ребятам, как правило, дожидавшимся её в лесу у костра. Там они жарили неизменные сосиски и вкладывали их в булки с кетчупом и майонезом. Получались хот-доги, «собачьи сосиски», которые дети поглощали без меры, не желая возвращаться обедать в свои дома. Впрочем, матери обычно в это время работали, поэтому детвора летом отрывалась как следует!
После встречи с Тэтцуро Женька открыла для себя иную реальность, что есть в мире, оказывается, мальчики с не торчащими в разные стороны волосами и руками, покрытыми грязью или морской солью, а, напротив, гладко причёсанные, белокожие и с миндалевидными глазами. Такие… учтивые, воспитанные и бесконечно далёкие от Женькиного образа жизни и даже самого восприятия окружающего мира. Девочка оказалась глубоко ранена кратким соприкосновением с необыкновенным японским мальчиком и никак не могла забыть его. Эта мимолётная встреча произвела на неё такое впечатление, что Женьке захотелось узнать о Японии больше, потому что там жил ОН, этот загадочный мальчик – японский Принц!
Женька занялась аниме – модным, чисто японским «мультяшным» изображением самых разных известных (и не очень) персонажей. Знакомые-моряки привозили девочке из Страны Восходящего Солнца журналы и комиксы, и она, вооружившись карандашами и красками, старательно перерисовывала картинки и непонятные иероглифы. Заметив Женькино увлечение японской культурой, папа купил ей русско-японский разговорник, и вскоре она выучила его наизусть. Видя такой интерес дочери ко всему, связанному с Японией, родители определили девочку в русско-японскую школу.
Так началась Женькина «японская» жизнь, по окончании школы (с отличием!) приведшая шестнадцатилетнюю девушку в токийский университет. Женька удачно попала в программу по обмену студентами и целый год жила в университетском общежитии.
Токио – весьма дорогой город, и Женьке приходилось экономить буквально на всём. Но, несмотря на это, она влюбилась в «восточную столицу», куда ещё в 1868 году переехал императорский двор. А раньше столицей являлся Киото, тот самый город, в котором Женька встретилась с наследным принцем Тэтцуро. В Токио находился Императорский Дворец. Несколько раз Женька любовалась им издали в надежде хоть мельком увидеть принца, но это ей так и не удалось: Япония надёжно хранила своё национальное достояние!
Зато в полной мере Женька смогла насладиться колоритом примыкавших к Токио районов, куда старалась выезжать каждые выходные. За отпущенные два года она жадно познавала Японию, интересуясь буквально всем: историей, культурой, природой. Даже поднималась на вершину вулкана Фудзи (по-японски Фудзисан) – наивысшую точку острова, являющуюся такой же достопримечательностью страны, как Эйфелева башня для Франции или Пирамиды для Египта.
«Если человек ни разу не восходил на Фудзи, то он дурак. Но если он сделал это дважды - то он дважды дурак» - гласила мудрая японская пословица. И Женьке не хотелось дублировать свой подвиг: сомнительное удовольствие карабкаться по склонам Фудзи явно не стоило повторять ещё раз!
Женька принимала участие в конкурсе фотографий «Путь цветка», организованном университетом и проходившем в Государственной картинной галерее. И хотя Женькина работа так и не заняла призового места, она совершенно не расстроилась, потому что в соседнем зале, как оказалось, висели картины принца Тэтцуро! И когда организаторы и участники конкурса фотографий уехали в университет чествовать победителей, Женька устремилась к картинам принца.
Зал пустовал: выставка ещё не открылась, и картины только-только развесили по стенам. Работы принца были выполнены тушью и акварелью.
«Красота белизны». Её изобрели в средневековье. При этом в картинах, выполненных тушью, ключевую роль играет пустота. То есть не нарисованное. И лишь где-то в уголке несколько штрихов, передающих мировоззрение художника. Так же как в общении японцев важнее всего не то, что произнесено, а то, что осталось невысказанным. Молчание дороже слов. Когда мысли людей созвучны, то слова становятся излишними. А болтливость указывает на отсутствие взаимопонимания. Когда есть слова, то нет чувств. Молчание лучше выражает чувства, нежели многословие…»
Женька усмехнулась своим мыслям. Как всё-таки сильно повлияла на неё японская культура!
Рисунок сакуры, выполненный акварелью… «Сакуру невозможно сфотографировать, чтобы передать очарование, вызванное любованием этого дерева. Акварельный рисунок, безусловно, ближе к оригиналу, поскольку передаёт чувства художника, но что может сравниться с живым цветком? Жаль только, век его недолог…»
Женька переходила от картины к картине, постигая душу принца, и влюблялась в него всё сильнее. Она изредка видела его по телевидению, жадно читала скудные сведения в газетах. Японская императорская семья – не английская, информация о ней в печати скупая, и принц расписывался журналистами исключительно в радужных тонах. А какой он на самом деле? Перед мысленным взором девушки всплывал изящный юноша с гладкими чёрными волосами, нежный, как… хризантема на картине принца…
- Нравится? – голос за спиной девушки прозвучал по-английски.
Она кивнула.
- Очень.
- Почему?
Женька пожала плечами.
- Невероятно подобраны краски! Цветок словно живой в розовых лучах солнца. Хотя видно, что сама хризантема белоснежная. У принца необыкновенный талант!.. Я никогда не видела такой изысканной акварели. Каждая работа выписана рукой настоящего мастера. Я даже жалею, что увлеклась в своё время аниме. Если б я видела эти работы, то, пожалуй, отдала бы предпочтение акварели!
- Как тает иней, павший на цветы
Той хризантемы, что растёт у дома,
Где я живу,
Так жизнь, растаешь ты,
Исполненная нежною любовью!
Женька с интересом обернулась. Ей озорно улыбался молодой японец с обесцвеченной до желтизны чёлкой, в кроссовках и потёртом джинсовом костюме. Из-под расстёгнутой куртки выглядывала ярко-белая футболка. Он, сложив ладони, отвесил ей глубокий поклон - одзиги. В ответ Женька сделала кивок – унадзуки – показывая, что расположена его слушать. За два года, проведённые в Японии, она настолько привыкла к постоянным извинениям, приветствиям и поклонам, что уже не мыслила себя без них. Особенно это касалось учёбы в университете, где существовала жёсткая субординация между студентами и преподавателями, простыми преподавателями и профессорами…
- Разрешите представиться, - произнёс японец так же по-английски, - моё имя Томми.
- Рада познакомиться, Томми, - как можно приветливее сказала Женька, - моё имя Евгения.
- Вы американка?
- Я из России.
Японец засмеялся, показав слегка выдающиеся вперёд, обычные для своей нации, зубы. В общем-то, он был симпатичный, хотя японские юноши заметно проигрывают европейцам и американцам в росте и крепости телосложения.
- Эбу-гени-а, - повторил он, и Женька улыбнулась.
- Ев-ге-ни-я, - по слогам проговорила она, - потренируйтесь, у вас получится!
- Я знаю много русских женских имён: Наташа Ростова, Татьяна Ларина, Сонечка Мармеладова, - тщательно выговаривая имена, заметил Томми.
- А Евгения Онегина знаете?
Он кивнул.
- Конечно, Пушкин – самый знаменитый русский поэт.
- Вот «Евгения» - это женское имя, а «Евгений», соответственно, мужское.
- Евгения, скоро выставочный зал закрывается. До 17 часов осталось десять минут. Может быть, вы согласитесь поужинать со мной в ресторане?
Он взмок, старательно выговаривая эти слова по-русски. Женька изумилась!
- Пож-жалуста! – Томми выдохся.
Женька покачала головой.
- Даже если б я торопилась, то после такого усилия с твоей стороны – согласилась бы… Впрочем, я немного говорю по-японски, - она, конечно же, кокетничала: по-японски Женька даже мыслила. Спасибо загадочному принцу Тетцуро!
Томми предложил девушке на выбор американский, европейский или японский ресторан.
- Японский, - не раздумывая, ответила она, - не люблю только чайных церемоний!
Томми понимающе хмыкнул: мало кто из европейцев часами мог высиживать в коленной позе. Если мужчинам и дозволялось для разнообразия скрещивать ноги, то женщинам вменялось сидеть непременно на коленях, лишь изредка смещая вес тела влево или вправо. Чайные церемонии, как правило, проводились в особом чайном домике и ходили туда только по особым приглашениям.
Ресторанчик, выбранный Томми, располагался всего в квартале от картинной галереи и представлял собой просторный, устланный циновками-татами зал, разгороженный ширмами на отдельные секции. У входа их встретила девушка-японка в бежевом кимоно, обхваченным широким, шоколадного цвета поясом-оби.
- Ирассяимасэ, - с глубоким поклоном поприветствовала она посетителей, что означало «добро пожаловать».
Томми и Женька слегка кивнули.
- Сумимасэн.
- Гомэн кудасай.
Они переглянулись, улыбнувшись: забавно, как по-разному, но одно и то же, ответили они на приветствие. В японском языке куча оттенков, предназначенных для общения, главное – это сохранить достоинство при максимальной вежливости к собеседнику. Хотя иногда у Женьки складывалось впечатление, что японцы изо всех сил стараются в разговоре себя максимально унизить, а собеседника возвысить и словно соревнуются друг пред другом. Поэтому они постоянно благодарят и извиняются.
Девушка-японка провела посетителей в секцию, примыкавшую к окну, которое выходило во дворик. Прямо за окном разместился типичный японский цветочный садик, который японцы ласково именуют «о-нива». «О» - это префикс вежливости, «нива» - просто сад или двор. Но «о-нива» - в японском понимании, что-то бесконечно дорогое, нежное и любезное сердцу каждого японца: садик, садок. Женька сравнивала с этим «о-нива» советские сталинские или хрущёвские крохотные балкончики. Очень часто и русские люди в тоске по природе разводят на них свои «сады», но японская душа намного трепетней относится к «о-нива», нежели русские к своим балконным порослям…
Посредине секции на татами был установлен маленький деревянный столик, высотой всего сантиметров тридцать, вокруг которого располагались подушки-дзабутон. Обувь молодые люди оставили ещё при входе, так как по татами полагалось ходить только в носках или босиком.
Женька заглянула в меню. Там было указано несколько наборов в среднем из девяти блюд. Большинство наборов начиналось с морепродуктов, затем следовали блюда из мяса птицы, пирожки с морскими угрями и креветками, рыбные блюда…
Женька остановила выбор на якимоно из трески (проще, жареной рыбе) гиндара -- серебряной трески, которая водится на юге Японии и жирнее обычной.
Томми же заказал кобэ-стэйк. Женька внутренне усмехнулась. Губа, однако, не дура: бифштекс из знаменитого на всю Японию мяса бычков, выращенных на особенном корме. Она даже слышала, что в рацион бычков входит пиво!
Для неё подобное блюдо слишком дорого. Хотя сегодня за всё платит Томми. Это был в Женькиной жизни первый случай, когда она согласилась на ужин с малознакомым человеком, но уж больно славным показался ей Томми! Типичный токийский парень: смуглый, худощавый, подвижный, стильный. Как ни странно, но парни в Токио выглядят гораздо моднее девушек: больше красят волосы, украшаются и стараются как-то выделиться, хотя это уже не выделение, а скорее массовая молодёжная культура. В японской столице не так сильны традиции, как в провинциях, что, пожалуй, отличает все мировые мегаполисы. Из справочника Женька знала, что в границах Большого Токио проживает двенадцать миллионов человек.
Девушка принесла деревянную лодку, на которой по ярусам располагались наборы зелени, хрен васаби к сасими – ассорти из моллюсков (и когда только Томми успел заказать?). Затем им подали рыбу и мясо. Ко всему этому изобилию полагались только деревянные палочки. За два года пребывания в Японии Женька научилась орудовать ими не хуже, чем вилкой.
- Заметно, что вам известны традиции нашей страны, - заметил Томми. Он взял на себя обязанность прислуживать девушке. Женька принимала это как должное: японская трапеза всегда отличалась учтивостью, особенно по отношению к иностранцам. Японцы за столом обычно предлагают всем то, что заказали для себя.
- Мне довелось побывать в Японии ещё в детстве. Эта поездка произвела на меня незабываемое впечатление.
- И я хотел посетить Россию, но, к сожалению, не всё зависит от нашего желания.
- Да, - грустно кивнула Женька, - вот я бы желала навсегда поселиться в Японии, но ваша страна не любит оставлять чужаков.
- Япония очень маленькая, и мы дорожим нашей нацией и культурой, - заметил Томми.
- Зато Россия большая, и кого она только не принимает! Места хватает всем. Так что – милости просим, Томми!
Он засмеялся, обнажая зубы. Женька невольно подумала о том, что японки, когда смеются, всегда прикрывают ладонью рот, а мужчины – нет, почему? Сколько ни расспрашивала, она так и не получила вразумительного ответа.
- Спасибо. Я надеюсь обязательно там побывать.
- Ну, про Курилы и Сахалин говорить не будем, ладно? Пусть это дело правители решают.
- Не будем, - подтвердил Томми.
- А чем ты занимаешься?
- Учусь.
- В университете?
- Нет, - он помедлил с ответом, - в закрытом учебном заведении для детей из аристократических семей.
- Ого, так ты аристократ? – она заинтересованно улыбнулась. – И знаешь принца Тетцуро?
- Мы знакомы.
- А какой он? – от волнения Женька выронила палочки.
Томми нахмурил лоб.
- Какой? О, он очень крутой, - Томми надул щёки, - напыщенный весь такой, важный.
- Иди ты! – Женька покраснела. – Вот уж ни за что не поверю!
- Почему? – глаза Томми весело блестели.
- Просто… Он совсем не такой.
- Откуда ты знаешь? Не думаю, чтобы ты с ним встречалась.
Женька промолчала. С какой стати она будет рассказывать этому японцу о своей встрече с Тетцуро? И о том, какое впечатление произвел на Женьку маленький принц. Вот если б взглянуть на него хоть разик! Каким он стал? Всё так же красив?
- Скажи, а ты можешь показать мне Тетцуро?
Томми поджал губы.
- А зачем?
- Как это «зачем»? – удивилась Женька. – Он же принц! Интересно посмотреть на будущего правителя Японии.
- Он не настоящий правитель. Всем управляет Парламент во главе с премьер-министром. А император сейчас лишь достопримечательность страны. Как сакура, Фудзи или… суси.
Женька засмеялась: юморист этот Томми! По мере общения он нравился ей всё больше. Такой простой парень, хоть и аристократ. Обычно японцы более сдержанные, а Томми – весёлый! И вообще он весьма необычный хотя бы потому, что пригласил её, незнакомую иностранку, ужинать. Какой-то он слишком… американизированный что ли… И она хороша – согласилась!
- Хотя, - японец сощурил свои и без того узкие глаза, отчего они стали полумесяцами. – Если ты пообещаешь поехать со мной завтра в пригород, чтобы полюбоваться природой, может быть, я и покажу тебе Тетцуро-сан.
- Поеду, - сходу пообещала Женька. – Знаешь, я бы и без Тетцуро с тобой поехала, потому что ты весёлый, а у меня последняя неделя отдыха перед возвращением в Россию.
- Договорились, - Томми чрезвычайно обрадовался. – Я заеду за тобой на рассвете.
Действительно, чуть свет завибрировал Женькин мобильник: Томми! Она тихонько, чтобы не шуметь, выбралась из комнаты университетского общежития. Томми ожидал её возле машины, чёрного двухместного вседорожника. Забираясь в машину, Женька заметила на заднем сидении красные пластиковые термосы, вероятно с едой, и два мольберта.
- Ух ты, мы будем рисовать? – восхитилась она. – А я взяла фотоаппарат!
- Ты говорила, что мечтаешь научиться писать акварелью, - невозмутимо заметил Томми. – Вот я и прихватил пару мольбертов.
- Спасибо, - Женька была растрогана такой заботой. – Ты настоящий друг!
Томми довольно улыбнулся и включил музыку. Салон наполнили голоса птиц, журчание ручья и бесхитростная японская мелодия.
- Не возражаешь? – Томми кивнул на магнитофон.
- Нет, что ты, - Женька улыбнулась, - мне очень нравится!
Она не лукавила. Постигая японский менталитет, Женька многое принимала без рассуждений, стараясь применять больше интуицию. Она прочитала о том, что исследования головного мозга японцев показали, что их левое полушарие (область речевого центра) оперирует не только словами, но и различными чисто природными звуками: шумом ветра, трелью ручья, голосами птиц, а также музыкой, смехом, плачем. Обычно все механические шумы улавливает правое полушарие мозга, а у японцев – наоборот!
Как-то профессор Ямада поразил Женьку тем, что, войдя утром в полупустую аудиторию, на ходу издавал свистящие звуки, и все студенты разом догадались, что на улице сильный ветер. Поначалу Женьку сильно удивляло то, как японцы часами могут любоваться природой или как тратят всё своё свободное время на созерцание какого-нибудь цветочка или птички, но постепенно она привыкла и даже сама начала находить в этом удовольствие.
Путь их лежал на север. По дороге на автомагистраль Тохоку, Томми притормозил, уступая съехавшей оттуда машине, но встречный водитель также остановился, давая дорогу им. Тогда Томми, кивая, крикнул в окно: сумимасэн, что значит «извините» и выехал на автомагистраль. Женька нимало не удивилась. Всё правильно: у японцев всегда так, каждый стремится уступить другому. Она подумала о том, что это весьма странно: не принимая христианства в целом, японцы жизнью растворили закон Иисуса: «кто желает быть наибольшим, пусть будет наименьшим». Может быть, поэтому Япония достигла такого невиданного экономического расцвета?
Они не разговаривали. Слова были лишними. Так классно нестись на джипе с опущенными стёклами по скоростной автомагистрали! Всходило ласковое апрельское солнце, день обещал быть чудесным.
Женька откинулась на сиденье и закрыла глаза. Хорошо-то как! И отчего европейцам обязательно нужно разговаривать? Когда молчание затягивается, они чувствуют себя неуютно и обязательно что-нибудь говорят, часто пустое. А у японцев молчание свидетельствует о духовной близости людей. И если влюблённые много разговаривают, то это означает, что они разучились понимать друг друга без слов. Полагаясь на одну лишь логику, невозможно постичь японскую душу. Здесь, как и в искусстве, всегда важен контекст. Значение имеет не то, что высказано, а то, что осталось невысказанным. Лишь контекст объясняет мысль…
Доехав до Уцуномии, они свернули с магистрали налево и поехали по шоссе № 119. Женька взглянула на указатель – 32 километра до Никко. Она много читала про этот необычный даже для Японии храмовый комплекс: эдакую смесь синтоизма с буддизмом, включающую гробницы великих японских правителей. У Женьки испортилось настроение: будучи христианкой, она старалась не посещать языческие храмы и невольно заёрзала на сидении.
- Мы куда едем?
- К озеру Тюдзэндзи.
Женька облегчённо вздохнула. Она опасалась обидеть Томми своим мировоззрением, зная какое значение придают японцы вековым традициям.
Солнце уже поднялось, и утренняя прохлада сменилась приятным дополуденным теплом. Вдали высились горы, к которым простирались полные отцветающих деревьев долины. Яркая весенняя зелень постепенно вытесняла розоватый туман цветов.
Женька не выдержала:
- Я не могу найти цветов расцветшей сливы,
Ч то другу показать хотела я:
Здесь выпал снег, -
И я узнать не в силах,
Где сливы цвет, где снега белизна?
- Ты знаешь стихи Акахито? – удивился Томми.
- А ты? – дерзко спросила в ответ Женька. – Именно Яманобэ Акахито был одним из основателей японской пейзажной лирики.
- Ну, Акахито занимал не очень высокие должности при императорском дворе, - снисходительно заметил Томми. – Мне больше по душе Хитомаро. Придворный поэт, слагавший правителям оды и элегии.
- Тоже мне Ломоносов! – по-русски фыркнула Женька, а по-японски спросила: - Ты можешь прочесть что-нибудь из Акахито?
Томми небрежно кивнул.
- Когда бы вишен дивные цветы
Средь распростёртых гор всегда благоухали
День изо дня,
Такой большой любви,
Такой тоски, наверно, мы б не знали!
- Ух ты! – восхитилась Женька. – С тобой интересно, Томми!.. Останови, пожалуйста, машину, а? Давай выйдем, посмотрим!
Томми припарковался на обочине шоссе. Они стояли на краю огромной, уходящей вглубь и вширь долины, сплошь покрытой цветущими деревьями и кустарником. Лёгкий ветерок доносил неземные благоухания. Солнышко слегка припекало, и от земли поднимался пар – это высыхала роса, которая растворялась в ароматах долины, делая их ещё насыщенней.
- Там, где Асука воды,
Не покинет вдруг заводь
Туман, разостлавшийся лёгкою дымкой, -
Не такой любовью люблю,
Чтобы быстро прошла…
- Как я люблю Японию! – неожиданно призналась Женька. – Благодарю Бога за то, что Он привёл меня сюда тринадцать лет назад! Знаешь, я ведь тогда раз и навсегда влюбилась в эту страну беспредельно. И где б я теперь ни жила, моё сердце всегда будет здесь.
Томми удивленно посмотрел на неё.
- Вот это признание. Ты не японка, но так говоришь… Отчего это?
- Не поверишь, - Женька рассмеялась, - это из-за вашего принца.
- Тэтцуро-сан?! – глаза Томми по выразительности запросто могли дать фору европейским глазам.
Женька кивнула.
- Не спрашивай больше. Это моя тайна!
Они сели в машину. Томми выглядел напряжённым. Несмотря на самурайское самообладание, он не выдержал:
- Пожалуйста, расскажи твою тайну! Видишь ли, Тэтцуро-сан знаком мне с детства, и я точно знаю, что он не мог с тобой встречаться: ему не разрешалось играть с детьми кроме как из благородных семей и то под присмотром гувернёров.
- Но ты ведь не следил за каждым его шагом, - возразила Женька, - а я с ним даже разговаривала.
Машина резко затормозила.
- Не лги! – брови Томми сдвинулись в одну полоску, и жёлтая чёлка упала на лицо. – Я точно знаю, что Тэтцуро-сан тебя никогда не видел!
Женька поджала губы: очень ей надо что-то доказывать этому японцу! Но затем всё же расстегнула сумочку и вынула из потайного кармашка голубой платочек с шестнадцатилепестковой хризантемой – символом императорского дома.
- Смотри, - она небрежно протянула платочек Томми. Тот долго молчал, разглядывая вышитый цветок.
- Откуда это у тебя?
- Тэтцуро перевязал мне коленку, когда нашел меня плачущей в императорском саду.
Губы Томми растянулись в непроизвольной улыбке. Он пытался её удержать, но не сумел.
- Теперь я понимаю, отчего ты так хочешь увидеть принца.
Женька выхватила у него платочек и спрятала обратно в сумочку.
- Тебе смешно?
- Что ты! Совсем нет… Расскажи мне подробней о вашей встрече.
- Что там рассказывать, - вздохнула Женька. – Он меня и не вспомнит. А я, наверное, влюбилась на всю жизнь. Это из-за Тэтцуро я приехала в Японию, выучилась аниме… Да ладно, какая девчонка не мечтает о сказочном принце?.. Может быть лучше мне его не видеть вовсе, чтобы не разрушилась сказка… или, наоборот, чтобы не разрушилась моя жизнь.
Томми усилил музыку. Лицо его приняло бесстрастное выражение, обычное для японцев, по которому никогда нельзя догадаться о чувствах собеседника. Женька пожалела, что рассказала ему свою тайну. Зачем?
Подъехав к озеру, Томми припарковал машину у обочины возле самого берега. Наскоро перекусив сэндвичами с тунцом, они вооружились мольбертами и акварелью, и отправились к водопаду Кэгон, находящемуся всего в пяти минутах ходьбы от Тюдзендзи онсэн. Водопад поразил Женьку своими размерами. Томми сказал, что высота его девяносто семь метров, и наиболее водопад красив зимой, когда потоки воды замерзают в виде гигантских каскадов и наплывов.
По краям водопада отцветали плодовые деревья, издали представлявшиеся розоватыми облаками, спустившимися на землю.
Томми установил мольберты и кнопками закрепил на них плотные бумажные листы. Он показался Женьке по-особенному задумчивым. Томми предложил рисовать деревья и привычными движениями стал подбирать на палитре краски. Женька тем временем рассматривала окрестности.
- Сколько лет Национальному парку Никко? – поинтересовалась она.
Томми пожал плечами.
- Свою известность он обрёл в восьмом веке, когда здесь обосновался монах Сёдо. Примерно в то же время Хитомаро написал:
- О, с давних пор на склонах Фуруяма,
Где машут девы белотканым рукавом
Своим возлюбленным,
Стоит священная ограда…
С таких же давних пор я полюбил тебя!
– Историки говорят, будто у Хитомаро было три жены, ты об этом знаешь?
Томми кивнул.
- Чувств Хитомаро хватало на всех жён. В седьмом-восьмом веках полигамия была обычным явлением.
Он искоса посмотрел на Женьку.
- И люди те,
Что жили в старину,
Ужели так же, как и я, страдали
И, о возлюбленной своей грустя,
Ночами долгими не спали?
Женька засмеялась, но внезапно погрустнела и тихо спросила:
- А как ты думаешь, Томми, стоит мне встречаться с Тэтцуро или нет? Как он сам к этому отнесётся? Будет смеяться?
- Не думаю, что ему будет смешно, - серьёзно сказал Томми. – Знаешь, Евгения, мне не хочется устраивать тебе с Тэтцуро-сан аудиенцию, потому что… тогда ты забудешь обо мне. Я не в силах конкурировать с принцем.
- Томми, опомнись! Какая конкуренция? Он, даже если бы сильно захотел, никогда не смог бы жениться на мне, потому что я не принцесса и даже не аристократка. К тому же я христианка, а он буддист. Ты же знаешь, что в Японии самая сильная вещь – это традиции, переступать которые никому не дозволено, а тем более принцу!
- И тем не менее, я не хочу, чтобы ты встречалась с Тэтцуро-сан.
- Эх ты, а ещё друг называется, – Женька обиделась.
- В любви каждый сам за себя.
- В любви? – обида моментально схлынула, сменившись изумлением. – Ну, ты даешь! Мы же знакомы всего второй день!
- А ты веришь, что бывает так, что люди предназначены друг для друга? – глаза Томми стали большими и доверчивыми, как у маленького мальчика.
Женька, задумавшись, сощурилась.
- Знаешь, наверное, верю. Хоть это и глупо звучит! Где-то глубоко в душе я надеялась… Нет, правда, это очень наивно, но я думала, что Тэтцуро меня не забыл… - Она вытерла подступившие слёзы. – Прости, но ты сам спросил. Я думала, что мы предназначены друг для друга.
Томми подавил тяжёлый вздох.
- Я глупая. Знаю. Но…
- Не говори ничего больше, - перебил её Томми. – Я понимаю. И устрою тебе встречу с принцем.
- Правда? – она обрадовалась. – И ты не обижаешься?
Он грустно улыбнулся.
- От судьбы не уйдёшь!
Неподалёку остановилась длинная чёрная машина, из которой вышли одетые в строгие европейские костюмы мужчины и решительно направились к ним.
- Вот… - Томми неожиданно выругался. – Нашли всё-таки!
- Кто это? – со страхом спросила Женька. Ей почему-то вспомнились боевики с наркоторговцами. Неужели Томми какой-нибудь якудза?
Но расспрашивать было некогда: люди в чёрном приблизились.
- Ваше высочество, родители обеспокоены, - кланяясь, произнёс подтянутый японец, - извольте последовать за нами.
- Акира, я буду позже.
- Это невозможно, ваше высочество, - вежливо, но твёрдо заявил Акира, - император лично дал указание вас доставить, - и тихо добавил: - Они весьма рассержены.
Томми смущенно посмотрел на замершую Женьку.
- Прости, что так получилось. Тебя отвезут в университет. Я позвоню!
Он, сложив по-японски ладони, поклонился девушке, и направился к лимузину.
- Погоди, - вырвалось у неё, - а как же… принц?
Томми обернулся.
- Я выполнил твою просьбу ещё вчера. Заранее.
- Но… ты меня вспомнил?
- Не забывал.
- Правда? – Женька прижала ладони к щекам. – Это… невероятно! Тэтцуро…
- Мата нэ!
- До встречи.
Принц Тэтцуро махнул рукой и, уже не оборачиваясь, быстро зашагал к машине. Оставшийся охранник помог девушке собрать мольберты и краски, и отвёз её в общежитие.
Она не могла от волнения найти себе места, без конца вспоминая юношу, мысленно называя его то Томми, то Тэтцуро. Ей казалось, что она сходит с ума.
«Наверное, вот так же Ассоль ждала свой корабль с алыми парусами, - подумалось ей. – Господи, ну когда же он позвонит?»
И зачем она только вывернула ему свою душу? А может, так было нужно? О, Господи! Кому? Она не находила ответа, вся жизнь её сейчас зависела только от звонка Тэтцуро, ведь он обещал, что позвонит.
«В любви каждый сам за себя».
В любви! Это было признание? Тогда она думала, что да, а теперь? Не может же он не понимать, что между ними пролегает целая пропасть из традиций и предрассудков… Но, Господи, как же она его любит! И сейчас даже больше, чем раньше, - когда он стал для неё человеком из плоти и крови, а не эфемерным лишь мечтанием.
Томми… Тэтцуро… возлюбленный… Вот это да! Он, оказывается, тоже всё время вспоминал о ней.
Женька счастливо засмеялась. Как это здорово: он её не забыл! Как жаль, что не успели они поговорить о самом главном – о той мимолётной детской встрече в императорском саду. Но у них ещё будет время, они успеют… но почему же он так долго не звонит?
Принц позвонил глубокой ночью. Женька едва забылась в мимолётном сне, как тотчас прижала к уху телефон, прилипший к ладони.
- Выходи, – послышался прерывающийся голос Тэтцуро. – Я жду тебя возле общежития.
- Бегу!
Женька, на ходу натягивая джинсы, устремилась к двери. Одновременно она застёгивалась и совала в кроссовки ноги.
Тэтцуро сидел на мотоцикле. Неожиданно для себя Женька обняла его за шею и разревелась.
- Не плачь, - он тоже обнял девушку, - надевай шлем. Поедем в церковь!
- Куда?! – застёгивая ремешок шлема, изумилась Женька. – Ночью? В церковь? Зачем это?
- Там узнаешь!
Взобравшись на мотоцикл, она обняла Тэтцуро и прижалась щекой к его куртке. Мотоцикл взревел и, медленно набирая обороты, тронулся с места. Мощный мотор мерно гудел под ними, пока они, слившись, неслись по ночному Токио. Вокруг мелькали огни, дома, пустынные улицы и ночные заведения. Женьке казалось, что она стремительно возносится в рай. И Тэтцуро сразу стал ей таким родным, близким, словно они и не разлучались, а выросли вместе на одной улице, в Японии или в России – безразлично. Она понимала, что уже никогда не сможет жить без него… А он? Что чувствует он в эти минуты? Как постичь загадочную душу принца, если даже близкие люди в Японии могут годами сосуществовать рядом, не зная, что у другого внутри, какие мысли, сомнения, переживания?
Женьке как-то довелось снимать комнату у японки, которая более двадцати лет прожила с мужем, вырастила двоих детей, и все эти годы молча терпела его пьяные выходки и каждый раз встречала из ресторана в сопровождении девиц. А затем вдруг, ничего никому не говоря, уехала к своей престарелой матери в деревню. Насовсем. Она не взяла даже личных вещей. Муж затем собрал их в коробку и выставил за дверь. Так они там и стояли, нераспакованные. Что думает про себя этот муж – никому неизвестно, жалеет ли о своей жене или жалеет себя? Вот такая она, эта непостижимая японская душа…
Тэтцуро остановил мотоцикл у католического собора.
- Идём, - принц выглядел чрезвычайно серьёзным.
Женька невольно улыбнулась, вспомнив «Собор Парижской Богоматери».
«Убежища! Убежища!» - требовали приговорённые к смерти, и никто не смел их касаться, пока они находились внутри…
Повсюду горели свечи, и лавки стояли пустые. Едва молодые люди приблизились к алтарю, как навстречу им вышел священник в коричневой рясе.
«Я не католичка», - тихо шепнула Женька.
«Так и я не христианин», - шепотом же заметил Тэтцуро.
Священник приветствовал обоих поклоном.
- Чем могу быть полезен, ваше высочество?
- Я люблю эту девушку и хочу, чтобы вы нас обвенчали.
- Прямо сейчас? – голос священника прозвучал на удивление ровно, точно к нему не раз по ночам заявлялись молодые люди.
- Она всё равно будет моей женой, и если вы не хотите, чтобы мы согрешили, то обвенчайте нас… пожалуйста.
- А как же ваши родители?
- Мы совершеннолетние. Мне уже двадцать лет, а ей восемнадцать. Родители никогда не согласятся на нашу свадьбу!
- А как же… престол, ваше высочество? Вы – единственная надежда нации.
Тэтцуро опустил голову, но затем посмотрел прямо в глаза священнику.
- Без Евгении мне не нужно престола. Это пускай решают родители: если они примут меня и мою жену, я сяду на императорский престол. Но только вместе с ней!
Тэтцуро крепко сжал Женькину ладонь. Совсем как в детстве, когда они стояли перед императором.
Священник задумался, затем улыбнулся, но как-то озорно, не по-священнически.
- Конечно, я не Лоренцо, но попробовать стоит… Давно вы знакомы?
- Тринадцать лет.
- И все это время любите друг друга?
- Очень любим, ваше преосвященство!
- Это не входит ни в какие рамки!.. Хотя… а вдруг вы, Тэтцуро-сан, действительно воссядете на престол родителя, долгие ему лета! Негоже ссорится с будущим императором, - священник добродушно улыбался, - и с императрицей.
Женька, не удержавшись, фыркнула: она-то императрица? В этой «должности» родиться надо!
- Так вы обвенчаете нас? – нетерпеливо спросил Тэтцуро.
- А если нет, что тогда?
- Поеду искать другую церковь.
- «Слова не мальчика, но мужа!» А кольца хоть у вас есть?
Тэтцуро вынул из куртки коробочку и протянул священнику.
- Вот.
- Я вижу, вы всё продумали… Ну, вставайте перед алтарём.
Священник взял с постамента Библию и раскрыл.
Тэтцуро посмотрел наконец-то на Женьку.
«Согласна?» - глазами спросил он.
Она улыбнулась: не мог поинтересоваться раньше? Конечно, она согласна!
- Я люблю тебя, - по-русски прошептал он.
- И я тебя люблю.
- Сосредоточьтесь, молодые люди, - строго произнёс священник, - это, возможно, самый ответственный момент в вашей жизни. У вас было целых тринадцать лет, чтобы обо всём переговорить.
Тэтцуро и Женька дружно улыбнулись и склонили головы.
- Эх, вам бы свадебные наряды, - перелистывая Библию, заметил священник.
- Секундочку, – Тэтцуро снова полез в карман и вынул оттуда… розовый бантик! и прицепил его к «замку-молнии» напротив сердца. Женька расширила глаза: она догадалась, что это за бантик… На детской фотографии в императорском саду бантиков у неё было два!
- Ну, ты даёшь, Томми, – прошептала она.
- А ты почему не сказала, что «Женя» и «Евгения» - одно и то же имя? Я б ещё раньше догадался!
- Ну, знаешь, «Томми» и «Тэтцуро» тоже различаются!
- Прошу вас: не разговаривайте! У вас впереди целая жизнь, чтобы как следует наговориться… и не только наговориться... Согласны ли вы, Тэтцуро-сан, взять в жены рабу Божию Евгению?..
Женька перевела взгляд на стену. В проёме между готическими окнами висела замечательно выполненная репродукция «Мадонны Литты» кисти Леонардо да Винчи…
