Было это году примерно в 80-м.
Одним из висевших на моей мозолистой программистской вые проектов был международный обмен данными по онкобольным (UICC). Приятно стимулирующими бонусами с него были частые поездки за бугор, на всяческие «рабочие встречи».
Но в тот год принимать очередной такой сабантуйчик выпало нашему центру.
Немаловажным элементом тогдашних учёных посиделок была «культурная программа» – посещение какой-либо местной галереи, старинной ратуши, замка архиепископа, музейчика виноделия в поместье Мутон-Ротшильдов и т.п. Кроме того, традиционно (лат. symposium – попойка…) принимающей стороной устраивался выпивон – в мэрии, в местном гольф-клубе, на пивзаводике или в ископаемом элитном кабаке («… нашему городу уже больше тысячи лет, этот – припортовый – район был построен первым, а моряки всегда любили согреться, так что сей подвальчик был построен еще тогда… во-во, и с тех пор не изменился»), а дополнительные «заседания» участники импровизировали сами, в более тесных компашках.
Ну, доставать дефицитные билеты в Большой – это было дело дирекции, а вот выпивон…
В те счастливые застойные времена, по секрету, особо стабильной практикой в питии отличались вовсе не водопроводчики, а сугубо гнилая интеллигенция – медики и мы, компьюторщики. Ну, не контакты же протирать было выдававшимся нам чистейшим медицинским.
Неформальную встречу постановили организовать на квартире одного из наших мужиков, с подходящим метражом. Пригласили пару американцев, венгра, чехов, шведа, бельгийцев и ещё кого-то – уже не помню всех.
На поддержание чести державы была пожертвована икра, сырокопчёная колбаска и прочий, коллективно полученный по заказам, дефицит. Дамы вдохновенно изобретали салаты, грибки/огурчики/паштеты и т.п. «мировой закусон» – в общем, веяло то ли 8 Марта, то ли обмыванием годовой премии.
Со спиртным тоже проблем не было: что-что, а винные отделы в московских магазинах в доперестроечные времена не оскудевали. А главное, на кухне непрерывно свершалось Таинство Творения: спирт из канистры и вода из фильтра на глазок смешивались в завалявшейся стеклотаре; иногда вода (по наитию) заменялась «Байкалом» или «Тархуном». «Аутентик рашн водка!» – возглашали мы с убеждённостью имперского герольда, внося результат в гостиную, и скручивали с горлышек наскоро присобаченные крышечки. Гости восхищённо взбулькивали на полудюжине языков.
Я отлично знал, что моей «нормой» было три стакана – затем мимика, язык и конечности начинали жить своей жизнью, автономной от центральных властей. Потому уже начиная со второго я стал откровенно филонить, искоса наблюдая за завязывающейся схваткой между профессором из Хьюстона и А.Е. – нашим завлабом. Похоже, техасец ожидал легко перепить «этого русского», но внешность немолодого московского еврея оказалась обманчивой – бутылки сменялись бутылками, лица соревнующихся принимали всё более марсианский оттенок, а шеф не сдавался. Мы болели за своего, за профессора болел его спутник – мой коллега, Майк (кстати, позже он мне признался, что заподозрил во мне агента КГБ – из-за моей относительной умеренности в питии).
Наконец, техасское светило сонно пробормотало пару не входящих в мой «стэндарт оксфорд инглиш» идиом и осело на стуле. Шеф глядел на поверженного супостата, как сын турецкоподданного на Кису Воробьянинова…
Заседание окончилось около полуночи.
Среди неотложных задач современности самой актуальной стала доставка гостей в нашу гостиницу. Для них вызвали несколько такси. Сложнее было с неходячими… – американец наотрез отказался просыпаться. После обсуждения всех «за» и «против» из вариантов с душем и ручной транспортировкой был выбран последний.
Церемониальный вынос тела и его спуск производились по-старинке, по лестнице – в маленький лифт мы просто не поместились бы. За шествием, прижавшись к стене, скорбно наблюдала соседка с мусорным ведром.
Лично мне доверили левую заднюю гостя. В одном носке. Другую поддерживал Майк. Свободной рукой я нёс ботинок, который почему-то не пожелал воссоединяться с владельцем.
Ботинок и профессора загрузили на заднее сиденье «жигулёнка», Майк обречённо рухнул на переднее, А.Е. – с остекленевшим взглядом – воссел за штурвал, и ковчег торжественно тронулся…
… Ноги мчали меня по ночным улицам к метро. До Новогиреева было ещё пилить и пилить, с двумя пересадками. Спальные кварталы лупились слепыми послеполуночными окнами. «Йез, блин! Можем же, когда захотим…» – гордо взмывало в голове…
На рассвете мне приснился ковбой, гарцующий на чайнике. Чайник ржал и плясал вприсядку.
P.S. Как позже выяснилось, вынесенный мною ботинок был вовсе не профессорским, а размера на два меньше… Увы – его владелец так и остался неустановленным.
