Соло
Забыта. Забита. Спрятана под замок
Мечта, что невольно предана: ты не смог,
Зажмурив глаза, врага отличить от брата.
Она оживает призраком — лишь во снах,
Казалось бы, сожаление — не цена,
Но каждому дезертиру — своя расплата.
А где-то вдали, как прежде, гремят бои...
Отныне ты служишь ангелом для своих.
Отныне ты служишь дьяволом для чужого.
Того, кто пленил свободой — но сделал шаг
В заветное, заповедное, и душа
Скукожилась, ощетинилась: к чёрту шоу!
И стало невмоготу ни молчать, ни петь...
Наверное, он боится тебя теперь,
И даже себя порой — по ночам — боится.
Ты понял, какая сила в твоих словах...
А дальше — куда? И можно ли наплевать
На то, что пигмалионство — сродни убийству?
Рутинное чувство долга — тоска, тоска...
Предчувствие, что закончится вдруг доска —
И чёрной дырой у ног развернётся бездна.
Спасительно одиночество, но скажи,
По силам ли новобранцу такая жизнь,
Где пламенем адским бьётся огонь небесный?
В хрустальные латы он заключён тобой.
Спасённые возвышаются над толпой,
Свою искупая избранность совершенством.
Когда, поднимаясь медленно в полный рост,
Сочувствуешь ренегату, чей путь непрост —
Мутит от натужной фальши его блаженства.
На память остался траурно-скромный цвет,
И всякий храбрец, дающий тебе совет,
Насилу уносит ноги. Пропитан солью
И солнечным светом воздух — дыши, дыши,
Умело лаская звуком нутро души —
Пока для тебя Господь не сыграет соло.
Ревизия
Стольный град. Вместилище всех иллюзий,
Где «хозяин жизни» — по жизни лузер,
И тебя, как шар, загоняют в лузу,
А в июле с неба — дождей десант.
Ты искал полжизни — ну с кем обняться?
Догорела вера в единство наций,
Но тебе останется восемнадцать,
Даже если стукнет за пятьдесят.
На помойку выброшен зомбоящик,
Ты устал от пьянок ненастоящих,
И какой-то бешеный звероящер
Из тепла тебя выгоняет в ночь.
В голове — обрывки забытых песен,
Мир людей в масштабах Вселенной тесен,
Ни к чему орать во всю глотку: «Здесь мы!» —
Тем, другим, наверное, всё равно.
Как летят часы на закате века...
Ты устал от их кругового бега,
Только мысль: «Остаться бы человеком!»
По привычной схеме бинтует мозг.
Омываешь веки прохладой улиц
И мечтаешь: «Только бы не проснулись...»
От густого воздуха сводит скулы,
Не имея гор, ты идёшь на мост.
Так бывает — переоценка хлама:
Что уже ни мама, ни Далай-лама
Не угасят жажды ошибок пламя,
И нирвана — хуже, чем просто смерть.
Под мостом издохнуть смешат угрозы,
Не слепит подержанных истин россыпь,
Ты раздумал вдруг становиться взрослым —
И смягчилась, дрогнув, земная твердь.
Дождь в январе
Дождь в январе беззастенчиво театрален —
Звонкую дробь выбивает, впиваясь в мозг.
Боги Земли околели в своём астрале.
Неба изгиб ненадёжен, как ветхий мост.
Город висит ускользающей голограммой.
Окна домов — будто в полночь огни болот:
Там на обед поедают чужие драмы.
Там на десерт прерывают чужой полёт.
Видишь ли, брат, по-другому уже не будет:
Сети плетёт синтетический сытый рай.
В нём я смешон — одинокий промокший путник...
Не приговор, что планета уже стара,
В моде цинизм — оттого притупились чувства.
Мысли — свежи, как больничная простыня.
Здесь ремесло почему-то зовут искусством.
Ты — не игрок, Одиссей в четырёх стенах.
Время — вода. И могло очищать когда-то.
Нынче оно равнодушно, как зимний дождь.
Память — слепа. Вытирает на ощупь даты.
Совесть — скупа. Но приходит, когда не ждёшь.
Дождь по щекам — как до крови по струнам пальцы.
Дождь по губам исступлённо — молчи, молчи!
Правда — крючок. Ты уже на него попался.
Прячься в тепло, только свет не забудь включить.
Глядя в глаза незнакомцу из зазеркалья,
Стань до конца откровенным хотя бы раз.
Главный ответ мудрецы до тебя искали.
Главный вопрос — ты себе задаёшь сейчас.
И никуда от себя самого не деться,
Слёзы — не грех, и не повод бежать в толпу.
Дождь в январе — заведённый хронометр сердца.
Остановись — чтобы после продолжить путь.