***
Время – это единственная река,
где не увидеть зеленые берега,
против течения не поплыть
и не переплыть ее,
и не выполоскать белье…
А если в ней рыбы плывут,
то плывут они рядом с людьми,
с птицами, медведями, лошадьми.
И кто посмотрит в нее, не узнает свое лицо –
никто не узнает своих детей, матерей, отцов…
В ней не серебрится луна,
И звезды не достают до дна.
Лета – одно из имен ее,
Другое же – Бытие.
И кто не умеет плавать –
все равно, как может, плывет.
Кого-то в ней ожидает слава,
кого-то – водоворот.
А кто-то тонет, кричит «Спаси!»,
Но чаще не слышат его.
И только Отче, который на небеси,
иногда подтверждает родство.
И воды ее унесли с собой
много царей и стран.
Вращается время вместе с Землей,
впадая в небес океан!
***
Это было не то чтобы странно:
родилась здесь девочка Анна…
Отдыхала позже в Люстдорфе,
влюблялась, стихи писала
о лилиях и о безднах
без дна и начала.
Это было не то чтобы странно:
Гумилев приезжал сюда к Анне,
говорил о любви, получал отказы,
но не сдавался сразу.
И в стихах и в страсти
он был настоящий профи –
он глядел на Анны египетский профиль,
зову Африки в нем постоянно внемля,
видел новые земли.
Это было не то чтобы странно:
родилась здесь другая Анна –
на Слободке-Романовке, в то же время,
в семье рабочей,
на Сретенье, снежной февральской ночью.
Было 9 сестер и братьев у Анны,
она их нянчила неустанно.
Ходила в танцкласс, училась потом на рабфаке,
полюбила парня задолго до брака.
И слыхом не слыхивала о Горенко с Гумилевым,
об их поэтическом слове – чистом и новом.
Не слышала ничего о Хлебникове и футуристах,
О том, что Виктор – тих, Маяковский – неистов.
Голодала в 30-е годы, училась в Медине,
работала кондуктрисой.
Родила дочерей: Олю, затем Ларису.
На войне потеряла мужа, потом и дочку,
Поняла, что каждый выживает поодиночке…
Вторая дочь родила ей внучку однажды.
Внучка стала чуднОй поэтессой,
солдатом бумажным.
В честь бабушки тоже зовется Анной.
И все же: как это странно,
как же все это странно…
***
За одну ночь все города очистили,
больше в них не было этих обрубков
без рук и ног.
Нечего портить видом своим, воистину,
непогрешимость улиц, дворов, дорог!
На груди у многих были ордена и медали,
Но они так стучали своими тележками, что
не было сил!
Вы их страшные орды на улицах наших видали?
Милостыню у вас кто-то из них просил?
Нет, не видали – обо всем позаботилась партия
и лично товарищ Жуков – пухом ему земля!
Боже праведный и Богородица, вы воздайте им
за подвиги ратные! Пусть им шелестят тополя…
Их погрузили однажды ночью в вагоны,
кто-то бросался на рельсы, не желая переезжать.
Кто-то добрался до Соловков под песни и стоны,
кто-то расстрелян был раньше – но сколько ж руки
марать?!
Кто-то был сброшен с откоса (вокруг лесные угодия),
чтоб мог свободно пройти по городу пионер.
Спасибо тебе, мама ты наша, Родина!
Спасибо тебе, папа СССР!