СВЕРХНОВАЯ
Когда холодные циклоны почти утихнут над землей,
и станет мхом на южных склонах перегоревший рыжий слой,
замельтешат в пещерах крылья, покинет отмели отлив
уже с одной свинцовой пылью…
Когда, коросту соскоблив,
перетерев бетон на щебень в пространствах всех материков,
пойдет назад лиловый гребень тысячелетних ледников…
Когда из почв, насквозь прогорклых, из глубины, из черноты,
на остеклованных пригорках родятся странные цветы,
в кустарниках пролягут тропы, проснутся шорохи… Когда
в огромных кратерах Европы заплещет талая вода…
Когда в долине Потомака, встречая свой последний день,
разумная полусобака ударит кремнем о кремень,
и задымит трава сухая, восторгом шкуру ознобя…
…тогда нависнет, распухая, распространяя из себя
испепеляющее пламя, слепящий смертоносный жар,
над океаном, полюсами, над вспыхнувшими волосами
непредставимо колоссальный
кошмарный ШАР.
Взлетит когтистая рука косым движением защиты –
но испарятся облака, и станут плавиться граниты…
И грянет огненная кара под рев вселенского пожара,
под треск континентальных плит.
За преступление запрета звездой убитая планета
кровавым паром закипит.
И станет мир пустыней снова, и из него исчезнет слово
на миллиарды лет вперед…
Когда в пылание Сверхновой вишнёвой косточкой багровой
Земля скользнет.
ДОРОГА НА ЮГ
Диван да ковёр, пара стульев и столик удобный,
на нём размещаются книги и то, что съедобно,
и это – купе…
А в нём – человек попивает прохладное зелье
и движется с важной и невразумительной целью,
один, аки перст.
В служебном вагоне, где он – не угодно ли? – едет,
чудесно отсутствует даже намёк на соседей,
а рядом течёт
полуденный клейстер сгущённого насыпью зноя.
Да, есть проводница по имени, кажется, Зоя,
но это не в счёт.
Он смотрит вовне из дуплянки, из люльки, из ложи…
Почтенная женщина вежливо чаю предложит,
бельё принесёт,
но путник, увы, не знаток церемонии чайной.
Он смотрит в окно, сознавая, что день не случаен,
как, видимо, всё.
В прогалах деревьев мелькает посёлочков лего,
стечением листьев и сучьев, семян и побегов
прикрыт окоём.
Проносятся мимо фестоны зелёных массивов,
где белые кости стволов остаются красивы
в посмертьи своём.
Потом проплывают пространства, где скошено жито…
И вот уж купе до возможных пределов обжито
составом вещей,
не хочется есть, и не требует отдыха тело,
и можно не думать… дистанция делает дело
и здесь, и вообще…
Итак, он летит по прямой, у момента в фаворе,
в пустом позвонке у состава, в задонском просторе.
Исчерпан компот;
теперь, не спеша, побеждённый дорожною ленью,
он цедит просвеченный солнцем мускат впечатлений:
ни дум, ни хлопот…
Но как-то не сразу, не вдруг – постепенно, неявно,
идёт наложение и замещение планов,
и наш пассажир
магнитной головкой несётся вдоль стёртого трека
и кожей читает фрагменты ушедшего века,
его миражи.
Он помнить не может,
но волей самой Мнемозины –
то сабли полоска сверкает крылом стрекозиным,
то смутная тень
от броневагонов мелькнет перед поездом встречным,
как призрак Голландца в его возвращении вечном
в сегодняшний день.
Он следует – вглубь и назад – соляными пластами,
и видит, как едут на юг новобранцев составы…
как бурый закат
глядит через щели теплушек на груз человеков,
которых ведёт за Урал, от аулов и Мекки,
судьба языка…
Червонного золота свет над подсолнечным полем;
упряжку быков и телегу с чумацкою солью;
степные огни
отряда комбайнов в короткие душные ночи;
другого отряда, что в яме амбарной хлопочет,
штыки да ремни…
По рельсам – потоки несущего жизнь антрацита –
и трактор тридцатых, рождённый ценой геноцида;
коня в поводу –
и танковых траков в горящем саду отпечаток,
и женскую руку, сломившую влажный початок
(для хроники дубль)…
Под радостным небом, по глади, когда-то ковыльной,
он катится к южным границам, прошитый навылет
в вагоне пустом
брезгливостью – с West’а и жадным вниманьем – с Востока.
И дальних хребтов ощущая немирное око, –
он помнит хребтом
блудливый оскал разодравших страну лицедеев
и прежних ура-патриотов с великой Идеей
бесстыдный инцест,
черты помышлений, побед, преступлений, поступков…
Он мчится внутри грандиозной Отечества ступки,
один, аки пест…
И скорый – локальное время стремительно порет
навстречу четвёртому Риму. (Помпее?.. Гоморре?..)
А он – подчинён
могучему кровному чувству… и с этим не спорят…
…Он едет по ровному дну колоссального моря
древнейших времён.
ОБРЕТЕНИЕ ВОДЫ
На убывающей луне
возьми немного крупной соли
и с лунным светом в равной доле
в воде смешай. Когда на дне
исчезнут мутные кристаллы,
поставь стакан перед собой…
…Сегодня встретишься с Водой,
пока еще не рассветало.
Без заклинаний и свечей,
вне власти тусклого рассудка –
она блестит светло и чутко,
и можешь ты доверить ей
желанья тайные, глухие,
ведь вы воистину вдвоём!
С тобой – вода, твоя стихия,
прозрачный, трепетный объём.
Она поймет твою надежду,
во всём к тебе благоволя.
Не покажи себя невеждой,
и в этот час не позволяй
не только суетного слова,
а даже внутреннюю речь...
Но часть энергии живого
освободи – и дай потечь
в ночную воду из щепоти.
Да только делай все всерьёз!
Она – в твоей греховной плоти,
она – в твоем солёном поте
и в блеске благодарных слёз.
В любом глотке и в капле каждой
твоей горячечной крови
она – твоя!.. И всею жаждой
ее на помощь позови.
И если сделать всё, как надо,
то как остаться ей в долгу?..
И ты почувствуешь прохладу,
потом услышишь тихий гул,
потом заметишь неустанный
переплетающийся ток.
Тогда, не медля, из стакана
отпей единственный глоток...
Как неожиданно и странно,
что это тонкое стекло
несёт частицу океана
со всем, что в нём проистекло!
О, океан, моя родня!..
Сейчас, творя себе кумира,
я нахожусь на грани мира,
где он приветствует меня!
Где, как желанная предтеча,
голубовато-зелена,
ко мне на радостную встречу
идёт все новая волна,
в неиссякаемом порядке
всё новый зыбится карниз
и циклопическою складкой
себя обрушивает
вниз.
И мерный грохот – как крушенье
всего, что сделали со мной
слепые жертвоприношенья
несправедливости земной...
Как долго ты блуждал один,
без покровителя и друга...
Не знаю, в чём твоя заслуга,
но это время позади
с бесцветных будней чередой,
разъединённых, растворённых –
и снова оплодотворённых
великой сущностью – Водой!
Бледнеет ночь. Аэролиты
идут к земле косым дождём.
Давай немного подождём
награды, в будущем сокрытой.
Обетованная вода
теперь с тобой всегда и всюду,
и можно быть любому чуду…
не будем спрашивать, когда.