Где-где
— Ой, а это же там, где большая тюрьма?
Второй класс. Не понимаю вопроса.
Восемь — не возраст пределы кончика носа
преодолевать.
Мы на даче смотрели, как поперёк степи
проползают товарняки —
перекати-нитки,
и тайком собирали бабушкину клубнику,
пока она спит.
Без страны, без планеты — в паспорте: Ка-ра-ган-да.
Я теперь понимаю, что у меня спросили.
Думаешь, житель вселенной — а просто ссыльный.
Я хочу помнить клубнику, сестру, ковыль,
но об этом забыть — когда?
***
Дуся её звали
эту как её чёрную с рыжим
кукольный доберман
она была королевой двора
когда она из подъезда выстреливала
и давай визгливым своим орать
и давай писклявым своим орать
нас сдувало как шарики
как удавалось ей столько вдохнуть
а мы превращались в воробушков на лету
и оседали рядком
на железяке такой особенной для ковров
а когда у этой родился сын
по имени Кеша
такой же громкий но чуть поменьше
они вместе держали в страхе весь двор
сколько лет прошло
сколько жгучих казахских лет прошло
сколько склизких московских зим
я почти не боюсь собак
я сама хожу в магазин
но маленькая лошадка до смерти пони
меня всё чаще теперь называют полным
именем хотя оно велико мне
как комната когда в ней живёшь один
пусть собачий бог
приютит Евдокию и Иннокентия
и меня бы кто приютил
Менора
(поминальная молитва)
Мать первая начала.
Выдохнула и — вольно.
Гробовщик ворчал:
погодила бы, дескать, — холодно.
Обнимали друг друга —
смерзалась с щекой щека.
Старшую унёс дым.
Был бы бог милосерден —
дал бы им с мужем
трезвенника в соседи
или сил выйти
из горящей избы.
Вторую взяла Сибирь
каторжным едким духом,
тифом ли —
тесно жались друг к другу буквы.
Не разобрать,
не склеить из них семьи.
Третью дочь на чужом
кладбище хоронили.
Ставили крест,
но на нём — прежнее имя.
Так и не свыклись с новым,
аж нёбо жгло.
Последними из гнезда
вознеслись близнецы-сестрицы.
Их никто не хотел
вымарывать со страницы,
но разлил воду,
и их разлила вода.
Отец на крыльце без сил,
закат, как бельмо, белёсый.
У него совсем,
совсем не осталось вопросов,
только одно:
господи, погаси.