Посвящается моему однокласснику Коле Семиногу.
Предисловие.
Это не совсем рассказ. Две недели назад мой одноклассник Николай Семиног "попросил" меня рассказать о своей любви к однокласснице, которую любил с шестнадцати лет до самой смерти. В этом году исполняется двадцать лет, как он ушел из жизни. Поэтому я не могла оставить его просьбу без внимания, тем более, что рассказ он сам мне и "продиктовал".
И я обращаюсь к нему сейчас:
-"Коля! Я выполнила твою просьбу. Теперь те, кто прочтет этот рассказ, узнают о твоем большом и чистом чувстве!
Спасибо от меня за твою любовь! Светлая тебе память."
П.С. Все имена и фамилии, упомянутые в тексте, это настоящие имена реальных людей.
Фотография над рассказом сделана Николаем Семиногом в 1973 году. На фотографии автор рассказа.
==========================================================================================
Я обратил внимание на тебя в десятом классе. Ты иногда садилась передо мной за первую парту , выставив ноги в проход , чертила носком туфель какие-то фигуры на полу, взгляд твой уходил в себя ,и казалось, что ты ничего не замечаешь . Орали и носились вокруг одноклассники, девчонки громко обсуждали новые наряды и фильмы, хохотали, задирали мальчишек, а те их, но ты настолько погружалась в свои мысли, что мне иногда хотелось коснуться твоего локтя, который опирался на мою парту, но я не смел. Зато это позволяло мне разглядывать твой профиль с задорно вздернутым курносым носом, чувственные губы, и волосы, да! Волосы... Они мягко стекали до плеч жидким перламутром, и могли менять цвет в зависимости от освещения. Меня так удивляла эта особенность твоих волос быть то пепельными при искусственном освещении, то пшеничными в тени, то серебристо-жемчужными на солнце. И еще глаза! Когда ты поворачивала голову направо , смотрела на суету ребят своими большими глазами, меня словно какая-то сила затягивала в черную бездну огромных зрачков. Я все пытался разглядеть цвет радужки, но только потом узнал, что они у тебя серо-голубые, но и глаза твои тоже меняли цвет - от восторга они становились пронзительно- голубыми, если ты расстраивалась или сердилась они становились изумрудно-зелеными.
Осень тогда выдалась очень теплой и яркой, ты сидела спиной к окошку, о чем-то мечтая, и оживала только с приходом в класс преподавателя. Я все уроки не мог оторвать глаз от твоего лица, надеясь и одновременно боясь поймать твой взгляд. От напряжения я суетился, потел и ерзал за партой, не всегда понимая , о чем говорит учительница. Так продолжалось целую неделю. Я уже устал бояться выдать себя, и постоянно думал о том, как сделать, чтобы ты заметила меня. Эврика! Фотоаппарат! Мне подарили его родители на Новый год. И за полгода я уже научился сносно фотографировать. На следующий день я принес фотик в школу. Приладил вспышку, настроил и приготовился ждать удобного момента. Как только перед последним уроком истории ты повернулась своим профилем ко мне и застыла в своей обычной задумчивости, я вынул его из парты и несколько раз быстро щелкнул. Ты дернулась от вспышек, и рассерженно посмотрела в мою сторону, но взгляд твой смягчился, когда ты увидела фотоаппарат у меня в руках. -" Что это ты делаешь? Меня фотографируешь? Зачем?"- спросила ты.
Ответ я заготовил заранее, поскольку такой вопрос был предсказуем: -"Вот фотик предки подарили, тренируюсь в разной освещенности. Хочешь после школы я тебя на улице еще сфотографирую ? И ты меня, если захочешь. " Глаза у тебя заблестели , но тут вмешалась Нина Петровна, историчка. Предложила наш разговор, раз он важнее урока, перенести за дверь. Ты пожала плечами, и повернулась ко мне спиной, я извинился перед учительницей, спрятал аппарат в портфель, и пообещал , что больше не буду нарушать дисциплину. А внутри меня всё ликовало!!!
Я в тот день провожал тебя до дома. Душа пела! Ты молчала, а я все время говорил и говорил, хотелось рассказать обо всем, что мне было интересно, хотелось найти ту тему, которая была бы близка и тебе, чтобы ты не жалела, что я иду рядом, чтобы это еще повторилось. Общий интерес нашелся очень быстро - книги. Ты тоже любила читать, любила фантастику. Это было здорово, потому что книги хорошие достать тогда было трудно, но мой отец часто приносил домой дефицитных Стругацких, Ефремова, Лема и Беляева. Ты разволновалась, ожила, попросила дать тебе почитать новый роман Стругацких" Трудно быть богом". Я пообещал дать его тебе через неделю. Книгу я мог бы вручить тебе в тот же вечер , но мне так хотелось продлить состояние счастья видеть тебя. Я стал провожать тебя домой из школы каждый день. Ты занималась на всех школьных факультативных занятиях , я ха это время успевал сходить домой перекусить, переодеться, и снова вернуться к школе, чтобы встретиться с тобой. Иногда мне удавалось уговорить тебя пойти домой через осенний парк. Это позволяло побыть вместе подольше. Именно в парке я впервые взял тебя за руку. Я думал, что сейчас взлечу к облакам вместе с разноцветными листьями! Твоя невесомая, прохладная ладошка казалась мне хрупкой птичкой, и я боялся покрепче сжать ее , меня не покидало ощущение, что если разомкну ладонь, она сразу улетит вместе с тобой. Ты редко улыбалась, что-то все время грызло тебя изнутри, но я боялся спрашивать, сама же ты даже при осторожных расспросах темнела лицом и замыкалась. Прости меня! Я не знал, что душа твоя уже вся была в шрамах, не знал , что ты уже испытала, что такое предательство, нелюбовь и боль потери. Но тогда я изо всех сил старался разморозить твое сердце, мечтал почаще слышать твой смех, и навсегда изгнать печаль из твоих глаз. Мне хотелось никогда не расставаться с тобой, иногда я даже провожал тебя на всевозможные курсы, которые ты посещала помимо школы. Правда, это не вызывало у тебя большого восторга. Оказалось, что в метро ты не просто ехала, а одновременно готовилась к занятиям. Я очень огорчился - до Васильевского острова , куда ты ездила на курсы французского языка, дорога была длинной, но ты зубрила глаголы и новые слова, и я тебе мешал, а на Невский в Герценовский педагогический институт, где ты занималась на малом физфаке, ехала одновременно ватага одноклассников , и я терялся, и чувствовал себя совсем лишним. Правда до "Васьки" я иногда ехал в соседнем вагоне, стараясь быть незаметным, хотя пару раз ты мое инкогнито обнаруживала, и приходилось потом врать и выкручиваться, впрочем, я чувствовал, что ты только делаешь вид, что веришь мне, и тебе это неприятно. Как мне было объяснить , что просто видеть тебя даже из соседнего вагона было счастьем!!! В филармонию провожать я тебя не мог по этой же причине - достать абонемент, который треть класса купила еще в начале учебного года, было уже невозможно. Единственное место, куда я мог тебя сопровождать, это на занятия фортепиано. Ты ходила к частному преподавателю недалеко - на соседнюю улицу , занималась час, так что мне легко было тебя ждать, зато потом мы могли вместе погулять по парку. К тому времени ты начала оживать, оттаивать, все чаще слышался твой смех, как будто звенели колокольчики в морозном воздухе, и я готов был ради этого изображать из себя клоуна и шута, да кого угодно! Лишь бы ты смеялась, держалась за мою руку, просто была рядом. Несколько раз мне удавалось заманить тебя к себе домой под предлогом выбора книг. Ты почему-то чувствовала себя неловко, стеснялась мамы, которая всегда была дома, и не могла долго сидеть на одном месте даже в моей комнате. То рассматривала мои фотопринадлежности -увеличитель и штатив, то снимки, которые сушились прямо здесь на веревке , прикрепленные бельевыми прищепками. Тебя я тоже несколько раз фотографировал и в школе, и на улице, но фотографии пока не показывал.
Все это продолжалось три месяца. Я уже подумывал, как выбрать удачный момент, чтобы признаться тебе, что влюблен. Но вдруг после очередной прогулки из школы домой ты , дойдя до своего парадного, резко повернулась ко мне и глядя прямо в глаза твердо сказала, что не надо больше ничего - ни провожаний, ни гуляний, ни книг, вообще ничего не надо, и что я очень хороший, но ты хочешь, чтобы наши отношения прекратились совсем. И ушла... Я стоял оглушенный, и ничего не понимал. Никаких объяснений, никаких ссор, ничего не было , что могло бы спровоцировать такой поворот событий. Всю следующую неделю я пытался поговорить с тобой, объясниться, но ты только болезненно-досадливо морщилась, и отказывалась разговаривать вообще. Я копался в себе, прокручивал в голове наши прогулки, свои слова, и не мог найти ответа, чем мог тебя оттолкнуть, что могло вызвать в тебе такое неприятие. А то, что я стал тебе неприятен, явственно читалось в твоем взгляде. Я, конечно, не Ален Делон, полнота моя и мне совсем не нравилась, из-за нее я не мог носить обычную форму, так как становился еще толще , поэтому носил брюки и свободный свитер ярко-желтого цвета, который сестра мне привезла из Прибалтики. Он был синтетический, и я в нем иногда сильно потел, но по уверениям мамы он отлично на мне сидел и придавал моему облику артистический вид. Внешность друг друга мы никогда не обсуждали, и я не знал - нравятся ли тебе спортивные парни или это не очень важно, брюнеты или блондины, а у меня были черно-смоляные слегка вьющиеся волосы. Но себя я вполне устраивал, к тому же считал, что внешность в человеке не главное. Важно, чтобы совпадали взгляды, и было интересно общаться. Мне было с тобой очень интересно, я полагал, что и тебе тоже. Видимо, я ошибался...
Сейчас я уже знаю, что тогда случилось. Сейчас я уже знаю все. И не могу тебя осуждать, потому что тогда я бы все равно не понял - почему ты решила так резко прекратить наши встречи. Мне надо было бы знать тогда всю твою жизнь за пять лет до этого момента. Теперь-то я увидел, как на перемене в тот злополучный день наша одноклассница Валя Сапунова перед первым уроком налетела на тебя. Она уперлась руками в бока, и начала кричать на тебя -"Ты - дура набитая? Ты что, не видишь, что он просто ветреный и легкомысленный, как все мальчишки? Я вижу, как вы шуры-муры крутите! А ведь в начале учебного года он целых две недели бегал за мной, также навязывался в провожатые, пока я его не отшила. Теперь он бегает за тобой, потом ты ему надоешь, и он будет искать следующую жертву. Таким изменщикам надо сразу давать отпор!" Ах, Валентина! Она сделала мне честь своей речью. И отчасти в ее словах была правда, я действительно две недели провожал ее до дому, пока не понял, что мне с ней смертельно скучно - книг она не читала, музыку не любила, к тому же у нее полностью отсутствовало чувство юмора, и я прекратил по-тихоньку эти отношения, а она , похоже, мне этого так и не простила. То ли зависть не давала ей покоя, то ли это была просто маленькая месть отвергнутой девицы. Даже не отвергнутой, ведь у меня с ней не было ничего вовсе!!! Но ты ей поверила, я видел как постепенно замерзало опять твое лицо, как печаль заливала черной тоской твои глаза, только руки, теребившие влажную тряпку, испачканную мелом, выдавали твое состояние. Ее слова тогда упали на благодатную почву - полгода назад ты рассталась с юношей, в которого очень долго была влюблена. Он вроде тоже отвечал взаимностью, но отношения скорее поддерживала ты. И вот этой весной ты вдруг поняла, что если бы не твоя инициатива, то никаких отношений бы и не было, что начитавшись романтических романов Шарлотты Бронте и Жорж Санд, ты придумала себе романтический образ рыцаря, и одела его на первого приглянувшегося юношу. Пусть ваши отношения с этим мальчиком были чисто детские и не содержали ничего, кроме держания за руку, нежных вздохов и одного детсадовского поцелуя, расставание с этой иллюзией далось тебе не легко. Взрослеть бывает больно, особенно если душа очень ранимая. Рана была свежей, и ты боялась новых разочарований. Но тогда я ничего этого не знал. И у меня было постоянное ощущение, что мне перекрыли воздух или поместили в невесомость. Я не мог спать, есть, учиться, да и жить вообще не мог. Ты ничего не хотела объяснять, не желала разговаривать, даже прикосновения мои вдруг стали вызывать у тебя брезгливую гримасу. Это терзало меня больше всего, я мучился и не понимал, что сделать , чтобы тебя вернуть.
Успокаивали меня только занятия фотографией. Я часами мог проявлять в ванной снимки, и радовался, что успел наснимать их достаточное количество. Напечатал целую пачку школьных снимков и принес в класс, показал тебе, надеясь, что ты разрешишь мне проводить тебя или погулять вместе. Но ты посмотрев все, выбрала несколько штук, спросила - можно ли их забрать, и поблагодарила, слабо улыбнувшись. Гулять отказалась наотрез. Как я ругал себя, - надо было приносить фотки по одной. От душевной боли я не находил себе места, и решил, что буду дежурить у дверей твоей квартиры, пока ты не согласишься со мной хотя бы поговорить. Первое время я просто ждал тебя на выходе из лифта, поначалу ты на мои вопросы лишь спокойно повторяла, что все между нами кончено, потом все больше стала сердиться, едва увидев меня, потом просто молча входила домой, и все. Я уставал стоять часами на лестнице, из окна дуло, да и соседи с обоих этажей посматривали с подозрением, в конце концов, я придумал сидеть на коврике около твоей двери, там было тепло, и, когда ты проходила мимо, я мог острее почувствовать запах твой и твоих духов, я уже знал их название - такими же пользовалась моя сестра- польские духи "Быть может". Я повторял эти два слова как заклинание. И хоть ты отвергала любую попытку общения, мне уже было легче. Я знал про тебя и твою семью теперь все! Я хоть и по другую сторону двери жил с тобой одной семьей, это мне так понравилось, что я уже не замечал или старался не замечать ни твоего раздражения, ни презрительно-жалостливой улыбки на твоем лице, когда ты очередной раз обнаруживала меня сидящим на половике у дверей. Каждый день кроме выходных я был на своем посту, сидел до восьми или девяти вечера, за исключением тех дней , когда болел. Ты не знала, что у меня было тяжелейшее заболевание почек - гломерулонефрит. Прогнозы врачей были неутешительными , болезнь прогрессировала, приходилось три раза в год ложится в больницу. В тот год я попал туда ближе к новогодним праздникам . Как я мечтал, что ты увидишь, что меня нет около дверей, забеспокоишься, будешь узнавать, где я, и придешь меня навестить. Но этого не произошло... И как только меня выписали, я снова сидел под твоей дверью, опять с надеждой. Правда, ты в том январе очень изменилась - осунулась, как-то внезапно повзрослела, а в глазах был такой лед , что я съеживался от твоего взгляда. И еще - ты иногда смотрела на меня с ненавистью, это было долю секунды, но я чувствовал, что с тобой случилось что-то очень плохое. Если бы ты мне рассказала тогда о своей беде, мне кажется своей любовью сумел бы растопить лед в твоей душе, смог бы залечить раны в твоем сердце. Это сейчас, отсюда я все знаю про тот твой Новый год. Как ты поехала в гости именно к тому мальчику,его звали Саша Федотов,именно с ним ты рассталась минувшим летом. На что ты надеялась? Вернуть отношения? Знаю точно, что нет. Ты хотела еще раз взглянуть в глаза, которые казались еще недавно такими родными. Я вижу, как ты приехала, как тебя встретили и обманули. Обещано было, что встречать праздник ты будешь с его семьей - мамой, сестрой и другом, а оказалось, что мама и сестра уходят в гости, а встречать Новый год вы будете в компании его семерых друзей и их девушек. Как в итоге ты и осталась одна с этими семью подонками, так как девушек на ночь родители не отпустили. Как ты собиралась было уехать, но в той тьму-таракани не ходил в такое время никакой транспорт, как твой бывший возлюбленный напился до бесчувствия в первые полчаса, а за ним еще четверо. А вот шестой никак не мог угомониться и стал к тебе приставать в коридоре. Я вижу , как ты отбивалась, слышу треск рукава твоего платья из французской тафты с вышивкой ручной работы, в котором ты была на выпускном после восьмого класса. Мама твоя потом зашила оторванный рукав, но ты это платье больше никогда не одела. Слышу твой отчаянный крик , вижу, как выскакивает седьмой юноша, он тоже сильно пьяный, но единственный не спящий, и как он дерется с твоим насильником. У тебя сильный ангел-хранитель, он уберег тебя от беды. Этого мальчика, что спас тебя тогда звали Миша Индриксон, он еще потом успокаивал тебя, ловил ночью на улице, так как ты выскочила без одежды и сапог, собираясь пойти домой пешком, прогуливал тебя целый час вокруг дома, вытирал слезы и сопли, а когда ты уже перестала рыдать и совсем замерзла, уговорил вернуться в квартиру и дождаться первого трамвая, обещая, что будет до утра рядом с тобой. Так вы и провели ночь в одной комнате, ты на диване не сомкнула глаз, все спрашивая себя, как же тебя угораздило так долго любить человека и не заметить, что он подлец, а твой спаситель на полу, рядом с диваном, подстелив куртку, и не выпуская всю ночь из своей твою руку. Это он утром заставил тебя выпить крепкого чая, потому что тебя трясло от волнений ,голода и бессонной ночи, а потом проводил тебя до дома. Пообещал еще набить морду тому, кто пригласил тебя и бросил на произвол судьбы. Вы потом несколько раз встречались, и хоть он ни разу не приходил на свидание трезвый, в твоих глазах Михаил всегда был и остается до сих пор героем. Этот юноша позволил себе даже сделать тебе тогда предложение - стать его женой. Но за героев редко выходят замуж, если нет любви, а еще - он одним своим появлением напоминал тебе не только о спасении, но и о том ужасе, который тебе довелось пережить. Я тогда всего этого не знал, и поэтому так пугался твоих горящих сухой ненавистью глаз, но ты ненавидела не меня...
Учебный год стремительно приближался к выпускным экзаменам. Меня от них освободили, но на некоторых разрешили присутствовать, я мог воочию гордиться твоими успехами. На выпускной вечер и традиционный праздник " Проводы Белых Ночей", приуроченный к этому событию, я не попал, мама отправила меня в санаторий. Приехав уже ближе к концу лета, я узнал, что ты поступила в институт на вечернее отделение и пошла работать на завод. Для меня это стало сильным огорчением, так как означало, что видеть я тебя смогу не часто, и сидеть под твоей дверью больше не имело смысла - ты уходила из дома в шесть утра, а приходила в полночь. Надо было и мне решать вопросы своего будущего. Из-за болезни меня не брали в институт, а в училище учиться я не хотел. Я устроился работать в закрытое судостроительное КБ фотографом. Теперь я мог заниматься любимым делом, получая за это деньги. Сбылась еще одна давняя моя мечта, я получил возможность иметь под рукой дефицитные фотоматериалы, бумагу огромных размеров и оборудование. У меня уже висели несколько твоих фотографий дома, пришпиленные к веревке сразу по несколько штук, но я хотел сделать большие, размером с лист ватмана, мне казалось, что так ты будешь еще ближе. Встречались мы теперь совсем редко, в основном летом и зимой, когда у тебя была сессия. Хотя я иногда по привычке еще кружил вокруг твоего дома, особенно в выходные, надеясь на случайную встречу , потом это случалось все реже. Но моя любовь к тебе стала , кажется, еще сильнее. На стене в моей комнате увеличивалось количество твоих фотографий. Я разговаривал с тобой, молился на тебя. Родных это сначала пугало, но потом мама привыкла. Она очень меня любила, верила мне, радовалась, что я вечерами дома, а фотографии...-" Ну пройдет!"-говорила она.- "Первая любовь не вечна!" Как она ошибалась! Ты стала моим наваждением. Первые три года после школы я не взглянул с интересом ни на одну женщину, пока не узнал, что у тебя родился сын. Твое замужество не произвело на меня такого действия, как рождение ребенка. Я тоже об этом мечтал, но , зная тебя, я понял тогда, что мои надежды быть с тобой таят вместе с весенним снегом. Твой сын родился в марте. Теперь я встречал тебя чаще, только это не давало окончательно впасть в отчаянье. Я наблюдал за вами издалека , ты гуляла с коляской, где лежал малыш, по парку, где мы с тобой когда-то гуляли. Иногда с тобой гулял и твой муж. Я уже видел его, он мне совсем не понравился. Никто не мог любить тебя больше, чем я. А самое главное - я не чувствовал, что ты счастлива. Это было совершенно очевидно. Когда женщина счастлива, это невозможно скрыть ! С одной стороны, меня это огорчало, с другой в глубине души крепла надежда на будущее. Иногда я специально подлавливал тебя во время рабочего перерыва на обед. Мне хотелось посмотреть в твои глаза. Ты же встречалась со мной, видимо, как с любым другим одноклассником. Радушно улыбалась, рассказывала о сыне и о ребятах со школы - с кем виделась, кто что делает, но в глазах, в изгибе губ плескалась печаль. Если бы ты знала, каких сил мне стоило сдержаться, чтобы не обнять, не коснуться тебя!!!
После школы прошло уже шесть лет, но я все еще был один. Ты закончила институт, мы встречались уже чаще. Дело в том, что детский садик, в который ходил твой сын, находился рядом с моей работой, и если я не задерживался, то мы обязательно пересекались. Ты похорошела, улыбка не была вымученной, гордо вышагивала , держа за руку серьезного маленького человечка, своего ребенка. Чувствовалось, что ты его очень любишь. Я даже иногда с теплой улыбкой внутри слегка завидовал ему. Этот год и следующий был для меня очень счастливым. Эти короткие встречи приносили столько радости, твоя улыбка, сияющие голубые глаза, а именно таким цветом они окрашивались, когда ты радовалась, согревали мне сердце. Два года радости пролетели как один миг!!! Однажды осенью ты вдруг исчезла, то есть не исчезла, а мы перестали так вот случайно видеться, я волновался тогда, не случилось ли чего с тобой, не переехала ли ты в другой район. Но случайно увидел, как муж твой вел ребенка из детского сада, и успокоился- ты здесь, но почему же мы больше не встречаемся? Разгадка обнаружилась в начале лета. Однажды , увидев тебя, рванулся и от удивления я замер на половине пути... Твой живот был огромен, ты была беременна вторым ребенком, и показалась мне совсем другой - чужой. Мы разговаривали как обычно, ты улыбалась, но глаза... Глаза были , как у человека, который лезет в гору, но это ему совершенно не нужно - их наполняла злая решимость, отчаянное упорство и тоска одновременно, а еще они теперь были изумрудно-зелеными - цвета печали. Я еле сдержал себя, чтобы не броситься тебе в ноги , чтоб поцеловать их. Подошел твой муж, ты вдруг стала неловкой, фальшивой, мне даже показалось, что тебе вдруг стало очень больно. Я тогда первый раз серьезно напился. Мои почки не позволяли мне баловаться алкоголем, но твоя душевная боль не давала мне дышать, а водка ослабила эти железные объятия , я смог заплакать, и проплакал полночи, мысленно прижимая тебя к груди. Я гладил тебя по голове, целовал твои тонкие пальцы, прижимался щекой к твоим ладоням, пахнущим парным молоком. Ты вся в юности пахла парным молоком, я навсегда запомнил твой запах - запах нагретой солнцем кожи , парного молока и еле уловимый запах лилий. Так ты пахла в тот год, когда мы еще встречались, когда я был очень близко от твоих волос, и мог целовать твои руки не мысленно, а наяву... Мама утром высказала мне свое неодобрение, справедливо упрекнув меня, что стоило ли ей просиживать дни и ночи у моей кровати в больницах, а мне там лечится, и если мне наплевать на себя, то она такого отношения не заслужила. Мне было стыдно, и я твердо пообещал ей, что она такого больше не увидит. А про себя решил, что пора завязывать с холостяцкой жизнью. Со мной вместе работала женщина, которая не раз прозрачно намекала мне о возможности близких отношений. Она была старше меня на 8 лет, не красива, впрочем, тут я могу ошибаться, она просто была не в моем вкусе, но с аппетитными формами, жила с пятилетней дочкой в двух комнатах в коммунальной квартире, неплохо пекла пироги, которыми часто угощала меня на работе, и была тоже одинокой, как и я. Поговорить с ней можно было только о проблемах житейских, она была грубовата и не очень образована, но, в конце концов, чтобы ночью спать в одной постели не обязательно знать современных писателей-фантастов, любить джаз или разбираться в живописи импрессионистов. Была здесь еще одна положительная сторона, я мог уйти из дома, и не мучить маму своим одиночеством в пантеоне из твоих фотографий. Мне вдруг стало невыносимо горько постоянно видеть твое изображение, но и снять со стены все фотографии было тоже невозможно.
Почти год мы почти не виделись. Твой образ стал отдаляться от меня, как-то раз я даже поймал себя на мысли, что все, моя любовь изжила себя. Но я заблуждался ... Опять летом я встретил тебя в парке на нашей аллее уже с двумя твоими сыновьями, одного ты везла в коляске, а другой шел рядом. Ты была одета в какое-то воздушно-цветастое облако, оголенные плечи томно выглядывали из сарафана, высокая грудь только подчеркивала тонкую талию, а нежно-персиковый загар и вьющиеся, распущенные, длинные волосы, небрежно заколотые к затылку, делали тебя похожей на богиню Весту, хранительницу домашнего очага. В тот момент я больше всего хотел быть отцом двух твоих сыновей , и вот так - идти рядом с вами по парку, и радоваться вместе солнечному дню, и пусть волосы твои ветер бросал бы мне на лицо, и я снова бы мог дышать тобой, и не было бы человека счастливее меня. Видение счастья было настолько сильным, что осознание невозможности ощутить это наяву обрушило на меня невыносимую боль. На мгновение показалось - сейчас остановится сердце. Ты смутно помнишь эту встречу, потому что тогда я сказал тебе, что очень тороплюсь, успел поймать твой удивленный взгляд, и стремглав бросился домой, потому что не мог позволить себе умереть на твоих глазах.
Была еще одна знаменательная встреча. Твой сын пошел в первый класс. По иронии судьбы в тот же класс попал и мой племянник, сын моей старшей сестры. Она попросила меня первого сентября с фотоаппаратом быть непременно около школы, чтобы во всех подробностях запечатлеть важное для семьи событие. Первой я увидел тебя, дрожали твои губы и руки , и волновалась ты, наверно, больше, чем если бы сама была первоклассницей. Увидев камеру у меня в руках очень обрадовалась, попросила сделать снимки и твоего сына. Обнаруживать чувства свои в полной мере я не мог, но двойное волнение отразилось потом на качестве моих фоторабот - многие были нечеткими, так как руки мои подрагивали в унисон сердцу, скачущему стремительным галопом. Но зато я мог абсолютно легально фотографировать и тебя . Редкий, счастливый случай! Я подпитывался воспоминаниями об этой встрече очень долго.
Так я и жил последующие годы - с тобой и без тебя одновременно. Об одном была моя мечта - сказать тебе все-таки хоть раз о том, что ты значишь для меня. Такой случай провидение подарило только на двадцатый год моей любви. Конец апреля тогда был холодным и морозным, но уже ощущалось дыхание весны, особенно днем. Судьба в этот раз столкнула нас по совсем прозаическому поводу. Картошки в городских магазинах уже не было, она заканчивалась раньше зимы. Но во дворы иногда приезжала грузовая машина с совхозным картофелем, и люди выстраивались к ней в длиннющую очередь. Надвигались майские праздники, мама попросила меня обеспечить родной дом необходимыми припасами, в том числе и картошкой. Ты пришла с мужем, но он, посмотрев на очередь , оставил тебя стоять, а сам вернулся домой. Я недолго думал, поменялся местом с позади стоящими людьми, и оказался прямо перед тобой. Разговор начинался как обычно, - где, кто, кого из одноклассников встречал. Но внутренняя лихорадка предчувствия удачного момента для признания уже овладела мной. И я заговорил... Я начал свою исповедь со школьных лет, рассказывал как крепло мое чувство к тебе, как оно помогало мне жить , да не только жить, а выздоравливать!!! Ты же не знала, что врачи определили конечный пункт моей жизни семнадцатью годами, и то, что мне удалось не только дожить до сегодняшнего дня , но и почти победить мой недуг, это заслуга целиком принадлежит любви к тебе. Она вселяла в меня силы бороться, она поднимала меня из отчаянья, она согревала, питала мое сердце и душу. Я старался не смотреть на тебя, боялся сбиться. Бросая иногда короткий взгляд на твое бледное лицо, я видел только огромные глаза с застывшими в них слезами. Ты молча слушала. Но я так долго ждал и мечтал об этом разговоре, что остановиться не мог. Тридцать пять минут я говорил без остановки, как соловей, который в сказке Оскара Уайльда, вонзив шип в свою грудь, отдавал розе свою кровь, чтобы она стала красной, пел свою последнюю песню любви, и когда подошла моя очередь покупать пахнущие землей бурые клубни, даже обрадовался. Сердце выскакивало, слезы восторга и счастья душили меня , ты же , казалось, была на грани обморока. Забрав с весов свой пакет с картофелем, я коротко попрощался, и не оглядываясь почти бежал домой. Сбылась моя самая заветная мечта!!! Теперь ты знаешь все о моей любви к тебе! Я испытывал катарсис. Легкость и жажда жить переполняли меня.
Прошло три месяца. Как-то получилось , что с того времени, как мы стояли в очереди, встреч больше не было. Однажды в выходные моя подруга уговорила меня поехать на дачу к друзьям в пригород Ленинграда, на станцию Сиверская. Можно было искупаться в реке, позагорать, пожарить шашлыки, все то , что делают обычно городские жители, выезжающие на природу. Стояли жаркие , солнечные дни. Компания попалась заводная. Весь субботний день, вечер и ночь дачники ели, гуляли и пили. Я тоже незаметно для себя опьянел, хотя пил мало, видимо, сказывалась жара. Всю ночь шумели беспокойные хозяева и гости, угомонившись только к рассвету. Я лежал в беседке, смотрел на звезды, и немного корил себя, что выпил - было душно, сердце стучало, спина в районе почек побаливала, сообщая мне , что со спиртным я погорячился. Не сомкнув глаз до рассвета, уже утром наскоро выпив чаю и, чтобы снять головную боль, рюмку водки, предложенную обеспокоенной моей бледностью хозяйкой, я сообщил ей, что пока нет жары, схожу искупаться на реку. Взял свою двенадцатилетнюю падчерицу за руку, она одиноко бродила по участку , не зная , чем себя занять, и мы отправились с ней на речку. Вода была очень теплой, я попросил девочку покараулить одежду , пообещав ей, что потом она будет плавать столько, сколько ей захочется , зашел в воду. Плескаться около берега с мальчишками мне не хотелось, и я решил доплыть до противоположного берега реки , что и не преминул сделать. Вода разогнала сонливость, я чувствовал себя сильным и бодрым. Не спеша я поплыл обратно, помахав рукой падчерице, которая уже нетерпеливо подпрыгивала на песке рядом с моими брюками. На середине реки мои ноги вдруг попали в поток очень холодной воды . Река Оредеж славилась своими ключами и двойным дном, куда таким вот ледяным потоком затягивало иногда купающихся. Но я тогда не знал об этом. Ноги сразу свело судорогой, страшная боль в спине перекрыла дыхание, и захлебываясь, я пошел ко дну. Меня понесло обратно к противоположному берегу , река попыталась затащить меня в междудонье, но получилось у нее только наполовину, за корягу зацепились мои плавки. Выбраться у меня не получилось , в глазах засверкали звезды, и я полетел в черную бездонную пропасть. Последняя мысль была о тебе, я радовался, что все-таки успел рассказать тебе о своей любви.
В конце июля меня не стало. Теперь я мог наблюдать за тобой только с того света. Мне очень хотелось, чтобы ты узнала, как я погиб, хотелось увидеть твою реакцию. В сентябре случай свел тебя с моей родной сестрой. Она и ты покупали в молочном магазине продукты. Ты рванулась к ней: - "Вы помните меня? Наши дети ходили вместе в один и тот же класс, а Ваш брат учился в одном классе со мной. Я, собственно, и хотела спросить о Коле, я что-то давненько не встречаю его. Как он?"
"Николай утонул в конце июля в Сиверской, - бесстрастным голосом произнесла сестра. - Его затянуло течением в двойное дно, он был не один, сразу бросились спасать, но пока его нашли, прошло два часа. Когда его вытащили на берег, он улыбался, но откачать его так и не удалось."
И продолжила - " Вас я знаю, а забыть Вас невозможно, - в Колиной комнате все стены от потолка до пола завешены Вашими фотографиями, и мама до сих пор не дает их снять. Везде Ваше лицо."- будто с укором сказала сестра. И заметив ужас в твоих глазах, уже мягче произнесла:-" Он был выпивши, и в таком состоянии полез в воду". И пошла к выходу из магазина. Ты вдогонку, заикаясь на каждом слоге, лепетала :-" Мои соболезнования... Я не знала... Какой ужас...Такой молодой..." Ты бы потеряла сознание, если бы твой муж не поддержал тебя, он был свидетелем разговора, и испугался твоей еще приветственной улыбки, которая с начала встречи с моей сестрой так и застыла неподвижно на твоих губах, и отчаянного горя в глазах. Домой ты пришла как во сне, и весь вечер проплакала. Вспоминала последнюю нашу встречу. Несправедливость случившегося со мной несчастья, и такое судьбоносное последнее мое признание выворачивали твою душу, горечь утраты переполняла сердце.
Теперь я не сомневался, я все-таки был хоть немного дорог тебе...
27.10.2012