«Мы встречались на границе сна и яви, маркированной его появлением, ощущаемой, как острая нить. Балансировать на ней удавалось, как я осознал потом, лишь благодаря его ловкости не отпускать, но и не увлекать до пробуждения, пресекая возможность контакта. Все наши переговоры были – торг, и, появившись, он начал с торга...
*он*
– Пятьдесят сразу и ещё по полтора в течение шести первых.
*я*
– Не понял...
До этого в прервавшемся сне, как и наяву, я покупал загородный дом на стадии фундамента и каркаса. Неотступно и за порогом сна цифры: суммы, проценты, размеры, даты роились в сугубом беспорядке.
*я*
– Пятьдесят чего? В течение шести – месяцев, лет?
*он*
– Нихт. В течение шести нихт.
Он был абсолютно серьёзен. Это оказалось заразительно, как смех в детстве, как зевота. Мне оставалось лишь процитировать вслух: «Когда говоришь взрослым: «Я видел красивый дом из розового кирпича, в окнах у него герань, а на крыше голуби», – они никак не могут представить себе этот дом. Им надо сказать: «Я видел дом за сто тысяч франков», – и тогда они восклицают: «Какая красота!» Он не засмеялся.
*он*
– Я знал этих людей. Респектабельные господа. А дом был мой, кстати.
*я*
– Вы остроумны. Но я действительно не понял, ведь вы предлагаете мне не дом, а как бы деньги на дом в некой условной валюте «нихт» – ничто? И условием их получения...
*он*
– ...является их принятие.
*я*
– Кажется, речь о смене места жительства?
*он*
– Естественно. Иначе как вы их примете? Одно нераздельно с другим.
*я*
– И в чём ваш интерес?
*он*
– Именно в этом. Вы переезжаете к нам на постоянное место жительства. Нет другого интереса. Я представитель довольно богатой и очень, уверяю вас, спокойной страны, волей случая нуждающейся в притоке населения.
*я*
– Отчего же такая преуспевающая страна вдруг обезлюдела? У вас плохая экология, эпидемия пронеслась?
*он*
– О нет, что вы, всё идеально. Всё чисто.
Это был единственный раз, когда он говорил о своей стране хоть сколько-то прямо. В дальнейшем мы обсуждали только её валюту.
*он*
– У вас единицы чего-то, у нас – чистые единицы. Валюта, как она есть. Понимаете?
*я*
– Да, но я не могу представить.
*он*
– Называйте желаемое, а я буду говорить, сколько примерно вы получаете на то и на это при переезде.
*я*
– Но как я узнаю много это или мало?
*он*
– Единиц не бывает ни много, ни мало, их столько, сколько есть.
Я боялся его.
(вторая сторона капсулы памяти)
Я боялся его, как адреналиновый наркоман края пропасти. Уже тогда я знал, что это просто не может кончиться добром. Иногда я пытался шутить.
*я*
– А один нихт, это сколько?
*он*
– Один нихт, это ноль степеней свободы. То чем распоряжаются, меньше чем вещь. То, что не имеет характеристик.
Переговоры тянулись год. В течение него был составлен прайс на каждую мелочь особняка и придомового участка, выражаемый чистыми единицами нихт. Это было увлекательно? Да! Я не мог бы остановиться. Его нихт не значили ничего, не были обеспечены чем-либо. Характерный момент, однако, перевешивал всё: я не знал отказа. Моё пустое «хочу» мгновенно превращалось во столько-то пустых нихт. Я думал, что всё это игра, но однажды всё-таки спросил в лоб, как состоится сам переезд.
*он*
– Мы пришлём за вами машину на сто двадцать пять, шофёр тридцатый, бар на двадцать по двенадцати позициям, путь неблизкий. Это люксовый вариант.
Любезность, крайне редкое уточнение с его стороны.
*я*
– Дополнительные условия?
*он*
– Ничего не брать с собой. Вы всё получите по приезду.
*я*
– Почему?
*он*
– Таможня конфискует. Срок растаможки не буду выражать в нихт, язык отвалится.
Византийский намёк такая растаможка.
Я боялся как того, что сбудутся все его слова, так в не меньшей степени, что назначенная дата прекратит цепочку полуснов.
*я*
– А моя семья?
*он*
– Вы пришлёте машину за ними, когда обустроитесь на новом месте.
Как всё просто... Как с обрыва шагнуть. Не пришлю. Я уже знал, что не пришлю.
Про реальный дом, с которым работы на десять лет вперёд, я и думать забыл. А ведь с чего началось-то: с желания по-нормальному осесть, окончательное что-то устроить. Дом... Семья вот сложилась, пусть не первая, но окончательная... И мальчишку, хоть и не родной, я люблю, и у моей кисёнки такой лёгкий характер... Хотел, чтобы по своему дому ходила, уж построить, так построить навсегда и больше не дёргаться. Окончательно хотел, на самом деле своего, и идите все лесом.
Встреча была назначена прямо в нотариальной конторе. Как и договорились, я ничего не взял с собой. Да и что я мог взять в сон? Только капсула памяти осталась на беспроводной связи, я закемарил в очках, а в них магнитофон. Кисёнка придумала использовать капсулу вместо телефона, удобно. И оператору не надо платить... Единственный раз, когда выстрелила моя экономия, хоть и в молоко. Да так лучше, чем не оставить по себе даже прощального слова. Скоро приедем, и один умножится на один. Люксовому водителю чхать на моё бормотание. Видно, немало таких перевозил. Последнее, что я делаю, меняю пароль на капсуле памяти, нет, кисёнок не прослушает эту запись, только не она.
Я пришёл первым и с большим трудом удерживался в полусне. Двери разбегались, менялись местами, посетители раздваивались, девушка на ресепшн, сопровождая грузного старика в шубе, семенила туфельками раздвоенными, как копытца... Старик нагнулся, чтобы пройти в высоченные арочные двери, я не уловил, почему.
Тут появился он. Вязкая дремота сменилась напряжённой, отчётливой нереальностью происходящего.
Из ближайшего кабинета он шугнул двух хмырей, похожих на скупщиков краденого, неуместных на вид, державшихся развязно. Они шушукались над рваными бумагами: «...душ, душ тринадцать, да три... Нихт... Если выгорит... Где тринадцать, там и три. Одни других заражают. Соскочат, тебе нихт – щелбан... Не соскочат... Струхнул? Отдавай... Выгорит, поделюсь...»
*он*
– Пшли. Вон отсюда.
На удивление согласно нотариус, минуту назад благоволивший мутным хмырям, закивал, пшли, пшли, вечером приходите.
Передо мной лежал мой полный, за год составленный нихт прайс. Невероятно, я помнил каждую позицию, сколько нихт на что, в каком порядке. Волнение нарастало. Воздух сна пился, обжигая горло морозной свежестью в тесном кабинетике.
Новый паспорт... Моё новое имя на языке чужой страны предстало невоспроизводимым ни вслух, ни на письме. Он сказал, что не стоит беспокоиться.
*он*
– Росчерк! Поставьте хоть единичку вот тут... Вот и всё, готово.
Бумаги скользнули в его папку. Лёгкое, запоздалое недоумение... Что зацепило, вот те раз: я расписался не под прайсом, а внутри, в рядовой графе. Я поставил единичку в графе прайса. Заранее пропечатанная в ней тоже стояла валюта – нихт. Один нихт... Ноль степеней свободы...
Я обернулся, взглянуть ему в лицо, но увидел распахнутую дверь. Такие деловые господа не оборачиваются на законченную работу».
(белый шум. Капсула памяти повреждена)