искать, как водится, доли лучшей. Так разномастны и неуклюжи, неадекватны, смешны, ущербны, держались правил простых в пути: в жару – идти под покровом тучи, во тьме - хвататься за ручку дружно, и рыбе не позволять по щебню, как по Голгофе, в крови ползти.
В дороге им повстречались банды суши-любителей окаянных, а также мельницы ветряные и собиратели вторсырья. Однажды (кажется, в Нидерландах) за ними гнался таможник рьяный, про визы спрашивал проездные, на эсперанто всех матеря.
Передвигались ни в хвост ни в ногу, но умудрялись держаться клином (не важно – римским ли, журавлиным). Боролись насмерть, как бунтари...не замечая, как понемногу приподнималась завеса сплина и что отсутствовало снаружи, вдруг обнаруживалось внутри.
Тяжёлой туче, несущей темень - слегка похожей на Махакали - забывшей где-то своё кресало - хотелось мир напоить собой. И возвышала её над всеми субтильно-светлыми облаками такая тёмная эта жалость и очень мокрая эта боль.
А рыба песню в себя вдыхала и выдыхала медитативно, впервые ей придавая форму своим старательным круглым ртом – и та в конечном итоге стала амфи-циознейшей рыбы гимном, балладой духа и кличем гордым...тремя куплетами слова ом.
-----
Освободившись от норм банальных, как легендарный летун Да Винчи, она каликам на всех дорогах какую нужно откроет дверь...Ведь тот, кто создан универсальным, не может быть ни к чему привинчен. Лишь одержимым и одиноким – cквозь время странствовать без потерь.
