Обещания и… В глаз (Проза)

Двадцать тысяч долларов. Нет, ну ты представляешь? Они мне обещали, что если вдруг какая-то травма или ранение, то лечить будут бесплатно. А тут? Выписывают из госпиталя, я спрашиваю, а кто мне зрение восстановит? Как обещали.
- Что вам обещали? Вам говорили, что в случае ранения, вам будет оказана квалифицированная медицинская помощь, Вам её оказали. Кровотечений нет. Вы себя нормально чувствуете. Можете ехать домой. Если вас не устраивает Ваше зрение, обратитесь в больницу по месту жительства. Но сразу предупреждаю, такие операции делают только в Киеве и за границей. В Киеве она стоит от двадцати тысяч долларов, за границей ещё дороже, вам выбирать.  А если вы будете здесь возмущаться и дебоширить, то мы вас сдадим как дезертира или сепаратиста. Все ваши документы у нас. Чуть что, какая ни будь справочка или ваш военный билет, могут потеряться. Так что, молча, получайте справку о непригодности к службе в армии, езжайте домой и продолжайте жить, как жили. Кутузов вы наш. Не были вы ни в какой армии.
Они ещё и издеваются. Вся эта война, построена на лжи и обмане. Они пользуются тем, что нам в селе нечем заняться. Работы нет. Ни какой. Я живу в селе Колоброды, Гайворонского района. Оно маленькое, на самом краю района. Зимой у нас есть речка, можно ловить рыбу, а летом речка почти вся пересыхает. Остаются только небольшие заводи и небольшой ручей, в которых и остаётся вся речная живность.
Пока были пацанами, мы ловили раков и карасей. Маманя из раков такой суп варила, точнее из их хвостов, закачаешься. Да и уха из карасей нормальная получается. По утрам мы уходили гулять, а возвращались только поздно вечером. На берегу небольшого пруда, у нас сделано небольшое кострище, котелок и приготовлен лист железа. На железе мы обычно карасей жарили. Пацаны с удочками сидят, а девчонки костёр жгут и болтают. Вот кто-то поймал рыбёшку, кидает её девчонкам. Те берут, и кладут сразу на раскалённый лист железа. По мере жарки, переворачивают рыбу палочками, как японцы. Чтоб не обжечься. Железо так нагрето что аж красное. Шкура рыбы прилипает и вместе с чешуёй обгорает, а готовую рыбу, натыкают на палочку и в котелок. Когда немного остынет, её потрошат. Уже готовую. После этого рыбу кладут на специальную тарелочку из листьев камыша. Девчонки пока сидят у костра и болтают, занимаются ещё и полезным делом, они плетут из листьев тарелочки. Когда рыбы всем хватает, удочки складываем и прячем в камышах до следующего раза. Потом едим и гуляем дотемна. Вот такое у нас детство. Я тебе это рассказал для того, чтоб ты понял, как мы, здоровые мужики, ели такую рыбу вместо тех сухих пайков, что нам выдавали. Так получилось, что когда мы сидели без дела, я в селе, у мальчишек забрал удочку. Пошёл на речку и поймал три рыбки, размером с ладошку. Приготовил так, как описал выше. Две сам съел, а одну понёс своему другу. Тут на встречу наш командир. Посмотрел на моё произведение искусства и кулинарии. Ну, типа на тарелочку и жареную рыбу. Сказал что я идиот. Чтоб выкинул всё это и не травил людей.
Рыбу я всё же донёс до Санька, но он попробовал только кусочек. Все как кинулись и расхватали эту рыбёшку вмиг. Потом облизывали пальцы и говорили, что вспомнилось детство. Как оказалось, нас здесь девяносто девять из ста, деревенские. И все они, так же как и я пошли в солдаты, только для того чтобы не сидеть обузой на шее родителей. Ну, ещё, как нам говорили, защитить родную Украину от Русских наёмников, захвативших наши территории. Уже на месте мы стали понимать, что в основном это была пропаганда. Русскими захватчиками оказались простые, местные жители. А из того, почему нам надо с ними воевать, основным является то что они говорят на русском языке. Хотя нет. Был у нас один пленный, русский, но он сказал, что ему всё равно с кем воевать и за что, лишь бы платили побольше. Да такие и у нас встречаются. Я сам видел и поляков и сербов, и мадьяр. Был даже один, по-нашему говорил плохо, больше по-английски. А мы его не понимали. Какой у нас английский в деревне? Я вот пол алфавита их него знаю и ещё до двенадцати посчитать могу. Вот и все познания. А этот говорит по-русски плохо. По-украински вообще не умеет, а вот маты гнёт не хуже алкаша под забором. Наш командир, тоже не украинец. Говорит он по-нашему чисто, а вот склад жизни и мыслей у него точно не украинские.
Воевать мы ещё не воевали. Стрелять нас учили дома. В нашей части. Что находится не далеко отсела. Когда мы подписали контракт, то нас сразу отправили в часть. Там нас подстригли, хорошо не на лысо, и погнали в баню. Выдали форму и нитки с иголкой. Два дня мы подгоняли форму под себя. Все пальцы исколол. Я что швея, что ли? А на третий день нас погнали на стрельбище. Она в трёх километра от части, так некоторые и не добежали. Попадали, а потом сами дошли. Нам выдали три патрона и показали как их засунуть в ручку автомата, называемую магазин. Раньше я автомат только в кино видел. Дальше вообще смех. Стали нас по пять человек водить к автоматам. Пришли, стоим. Перед нами лежат те, кто ушли раньше. На ни орут инструкторы. Кто-то сам сообразил, как зарядить автомат, кому-то помогли. Ну, в общем стрельнули. Кто по одному патрону три раза, а кто и за раз три патрона. Я всё смотрю и запоминаю, чтоб не опозорится. Встали и пошли за своими мишенями. Принесли листки бумаги, типа А4. У кого с дырочками, у кого без. Там им что-то сказали, и они пошли курить. Подошёл и к нам инструктор. Даёт такой же лист бумаги и говорит:
- От своего автомата идите прямо до столбика, запомните какой столбик ваш, по отношению к другим. Ну, там второй или четвёртый сначала. Вешаете на гвоздик, вбитый в столбик, этот листок и возвращаетесь назад. Долго там не стоять, всё делаете бегом. Там ещё двести дебилов ждут своей очереди.
Мы пошли, повесили свои листочки, вернулись, легли. За спиной уж стоят следующие пять пацанов, смотрят. В нашей пятерке, наверное, самые умные были. Автомат зарядили и выстрелили без единого крика инструктора. Пошли за листками. Оказалось не все попали, но всё тоже вроде тихо. Отдали и отошли в сторону, курим, смотрим  Дураков и правда хватало. Кто в чужую мишень стрелял, кто не попадал вовсе. Один так умудрился целиться и стрелять, что набил себе на лбу шишку и его чуть скорая не забрала.
В общем вот такая особая, ускоренная, военная подготовка. Инструктор ещё орёт, чему нас в школе учили? А что в школе, только на плакате и то винтовка, а не автомат.  Да и большинство уроков не было, то в поле помогали, то на току или ещё где. Это деревня, работы много, некогда картинки рассматривать.
После стрельб, день строевой. Ноги отбили напрочь. У кого мозоли, опрелости и потёртости. В общем, после семи дней учебки нас отправили на фронт. Загнали в окопы. Вот тут-то мы и начали загнивать.
Командир, видя нас, точнее своё пополнение, долго матерился. Потом приказал выдать всем патроны и закрепить по одному молодому за одним старослужащим. А через неделю мы должны знать и уметь делать то, что умеют делать настоящие солдаты. Ещё неделю мы учились как подшиться, постираться, помыться и всё это в полевых условиях. То есть зимой, в окопе на половину засыпанном снегом. Теперь я точно выживу, если попаду куда ни будь на не обитаемый остров.
Потом нас стали поднимать по ночам. Мы стояли по двое в карауле, и нам разрешили стрелять, в ту сторону де находится противник. А вдруг там и правда, кто ни будь есть. Я вот так раз увидел, что кусты вдали движутся. Я взвёл курок и почти весь свой магазин туда выпустил. Мой старослужащий проснулся, стал меня ругать, что я его разбудил. Но тут, от тех кустов, над которыми я стрелял, в нашу сторону потянулись огненные полосы и над головами засвистели пули. Прибежал командир, всё узнал и меня повалил, сказал, что я наверняка накрыл разведывательную группу противника. А утром, меня чуть не отдали под трибунал, оказалось, что это были наши разведчики. Но потом меня простили. Оказалось, что они сами нас не предупредили о разведке. В общем, не армия, а цирк. Я, кстати, был один раз в городе и нас водили в цирк, на ёлку. Правда, это было давно, но весело, мне понравилось. А сейчас, когда меня чуть не отдали под суд, не очень. Они там не подумали, а я виноват. Это был мой первый нагоняй. Второй, если помнишь, я получил за жареную рыбу. Когда ребята разорвали на кусочки, ту, оставленную мной для друга рыбку. Старослужащие мне приказали ежедневно ходить на речку и ловить для них рыбу. За это меня не будут гонять и прикроют от командира.
Я вставал пораньше, шёл к реке. Возле берега и у камышей вода не замёрзла, а я за час – полтора, мог поймать до десяти рыбёшек. Попадались карпики и на килограмм. Улов приносил и отдавал на кухню, а повар, по заказу стариков варил уху или жарил эту рыбу.
Всё бы ничего, но как-то раз, когда я сидел на берегу с удочкой, на пригорке появился наш командир. Он стал осматривать лесок, на том берегу реки. Было ещё сумрачно, но он всё же увидел меня. Хоть и было между нами метров пятьдесят, но он долго смотрел на меня в бинокль. Потом опустил его и позвал меня по имени. Я отозвался.
- Я тебе говорил не ходить на реку. Нечего своей тухлятиной травить народ. Рыбу покупают в магазине, а не собирают по помойкам.
Тут он стал материться по-русски и по-польски, а потом достал ракетницу и выстрелил мне в голову. Я дёрнулся, поскользнулся и упал. Это, наверно, и спасло мне жизнь. Я заорал от боли как сумасшедший. Ракета так близко пролетела от меня, что обожгла мне лицо и левый глаз. Боль была дикая. Я орал, а он развернулся и ушёл. Прибежали ребята и оттащили меня, орущего в медсанчасть. Там мне обработали раны. Перебинтовали глаз и сказали, что через неделю комиссуют, а пока я буду в расположении своей части. Как вначале я говорил уже, лечить меня ни кто не собирался. Только если я заплачу двадцать тысяч долларов. В медсанчасти я провалялся три дня, а потом был отправлен в своё подразделение, ожидать решения комиссии.
Когда я пришёл в расположение, то увидел командира. Я сразу доложил, что прибыл дожидаться решения комиссии. А он, вместо того чтобы извинится, выматерился и ушёл.
Я заметил изменения, произошедшие за эти три дня. На наши позиции привезли пушки. Три танка и машины похожие на катюши. Для пушек и танков вырыли большие окопы.
С ребятами я сошёлся нормально. Кто давал советы по лечению, кто жалел, а кто и командира ругали. А ночью начался весь этот ужас.
Всех подняли в два часа ночи, заставили вооружиться и разойтись по окопам. Я тоже проснулся, оделся и вылез в окоп, посмотреть что будет. И было на что посмотреть.
В четыре часа начали стрелять катюши, грохот страшный и ужасный, но, правда, не долгий. Когда они отстрелялись и стали собираться, начали стрелять пушки. Стрельба продолжалась больше часа.
Рот не закрывался, чтобы не лопнули перепонки, зато был полон песка. Глаза выедало удушливым дымом, а уши болели от непрерывного грота.
Когда пушки умолкли, я увидел что катюши уезжают, но я их не слышал. Мне казалось, что наступила полная тишина. В наступающем, нежном рассвете, машины медленно выезжали на дорогу. Одна, другая, третья, они натужно ползли в гору. Всё как в замедленном, немом кино. Вспышка, и первая машина, полыхая, медленно катится назад. Вторая, не успев увернуться, врезается в первую и тут, неведомая сила переворачивает обе машины. Горит уже третья, ещё одна, и ещё. И тут до меня доходит грот разрывов. Взрывы впереди, на дороге и сзади, на наших позициях. Сильнейший взрыв потряс округу. Пламя взвилось до небес, это света представление. Я схожу с ума. Люди бегут. Я вскакиваю, падаю, снова поднимаюсь. Неведомая сила кидает меня вперёд, я несколько раз кувыркаюсь по траве. Тут мня осеняет мысль, но я не успеваю её додумать, ноги сами несут меня к реке, где я ловил рыбу. Сходу ныряю, и я думаю, вовремя. Над водой проносится огненный смерч, от близкого взрыва. Выныриваю и сразу прикрываю голову руками. Сверху льётся вода, летит грязь и падают куски раскалённого железа. Больно. Вода смыла повязку с глаза, но мне не до этого. Огонь. Кажется, что горит сама река. Отблески пламени и шипение воды от горячих осколков. Вот что это за железки. Я  сижу полностью в воде. Выглядывают только голова и руки, которыми я прикрываю лицо. Между пальцев успеваю осмотреться вокруг. Всё горит. От наших окопов ни чего не осталось. На дороге горят разбитые катюши. Три танка, что у нас появились, теперь горят прямо в своих ямах, куда их спрятали. Кругом убитые. Люди валяются в разных позах. В свете пламени это страшная картина. Кругом кровь, мясо. Меня вырвало. Я не могу смотреть на это. Рядом с рекой горит большая легковая машина, это джип нашего командира. Тело его самого лежит рядом. Оно разорвано. Голова лежит отдельно. Меня опять мутит от вида его выкаченных кровавых глаз. Но я думаю, что так польской собаке и надо. Он это заслужил. Увидел его глаза, и мой заныл. Боже, как он болит. Взрывы переместились куда-то  левее. Я вышел из воды. Холодно. Меня трусит, или от холода или с перепугу. Но всё равно неприятно. Поднимаюсь вверх по берегу от реки. На земле лежит и стонет парень. Он весь чёрный, но я узнаю его, он с нашего призыва. Такой, как и я. Наклоняюсь. Пытаюсь помочь подняться. Но тут земля встаёт передо мною.
Это всё что я помню. Далее только обрывки фраз и действий. Одно запомнил хорошо – меня несут и я спокоен. Очнулся я уже здесь, в госпитале. Первое время лежал только на животе. Руки и ноги в гипсе, спина и лицо обожжены. Попы, извините, просто нет. Но доктор, сидя на кровати, рядом шутила, вытирала слёзы и говорила что мужик. Всё тело потерял, но хозяйство сберёг. Могу не переживать, дети будут.
Теперь-то я уже хожу, и даже могу недолго сидеть. На глазу сделали две операции. Одну в больнице, а вторую в институте. Уже ненадолго снимают повязку. Я вижу этим глазом, ещё мутно и серо, но вижу. И сделали мне эту операцию бесплатно. Ещё немного и я буду здоров.
Теперь передо мной и такими как я, стоит  проблема. Что нам делать?
Возвращаться в Украину нельзя, ни при каких обстоятельствах. Жалко только своих старых родителей. Увижу ли я их когда? Девушке своей сообщу, где я, если любит – приедет.
Надо как-то устраиваться в новой стране. Дома я враг и дезертир, которого ждёт или тюрьма или армия. Здесь я обычный человек, которому предлагают вид на жительство. Работу и достойную оплату труда.
Прости меня Мама. Но к вам я пока не вернусь. Я думаю, что поддержала бы выбор твоего сына, будь ты рядом. Я напишу или позвоню, как получится.
Мир вашему дому.