Повесть
Вера Васильева провожала Алешку в армию. Отгуляли в его доме, а к вечеру убежали к реке на излюбленное место у березы, где лежало поваленное ураганом дерево. Сидели и говорили, говорили. И целовались. Б;льшего Вера не позволяла. С первого дня их встреч поставила такое условие: хочешь «заниматься любовью» до свадьбы – ищи другую девчонку.
Ей чужды были такие отношения и такое понимание любви: разве ее суть только в плотском влечении? Вера смотрела на девчонок из школы, соседок с улицы, у которых уже с четырнадцати лет, а то и раньше, отношения с мальчиками перешли в интимные, жалела их. Как правило, к восемнадцати годам у каждой из них было уже по два-три аборта, многие, выйдя замуж, обнаруживали, что не могут иметь детей, и начинали бегать по больницам, лечиться.
Вера была благодарна матери и бабушке, сумевшим тактично разъяснить, по-умному втолковать ей «золотые» последствия ранней любви.
Они с Алешей дружили больше двух лет, всегда им было весело и интересно вдвоем, и многочисленные их друзья завидовали такой чистой дружбе. И вот теперь они расставались на целых два года. Алеша, уже в который раз, спрашивал:
– Будешь ждать? Будешь?
А Вера, целуя его, смеялась:
– Глупый, а кого же еще я буду ждать? Конечно, буду. Ты только пиши чаще. Да не влюбись там в какую-нибудь незнакомку.
Так они просидели до самого утра, а днем на перроне возле его вагона не могли разомкнуть сплетенных рук. Прозвучали последние слова:
– Жди!
– Буду ждать до последней минуты!
Очень быстро пришло письмо от Алеши, полное любви и тоски. И Вера писала часто и подробно, чтобы он не чувствовал себя оторванным от их жизни.
Так продолжалось полгода, а потом письма прекратились. И не только Вере, но и его родителям. Она часто заходила к ним – они считали ее своей невесткой. А Вера старалась помочь по хозяйству Алешиной маме, так как у нее часто пошаливало сердечко. А когда прервалась переписка, то «скорая» прикатала дорожку к ним.
Ещё через полгода, после очередного бесполезного посещения военкомата, где мать постарались «утешить» словами: «Что волнуетесь? Если бы с ним что случилось, то давно уже принесли бы похоронку», у нее прямо в кабинете случился жесточайший приступ, и врачи не смогли ее спасти.
Отец просил через военкомат сообщить Алеше о смерти матери и вызвать на похороны, но он так и не приехал.
Вскоре отец переехал к сестре, а Вера продолжала ждать... и писать письма. Сначала писала ежедневно, а затем раз в месяц – в день его отъезда. Были и внеплановые письма, когда случались какие-то особые события или когда накатывала гремучая тоска. Тогда она садилась за стол, писала письмо, вкладывала его в конверт и помещала в ящик стола во все возрастающую стопку.
Закончился срок Алешиной службы, но он не возвращался. В военкомате ничего нельзя было узнать – родителей не было, а с ней даже разговаривать не хотели: она ему никто. «Мало ли знакомых могло быть у него, и все будут сюда ходить», – отвечали ей.
Вера окончила институт и преподавала в той же школе, где учились они с Алешей. Она была красива, стройна, одевалась со вкусом, хотя и в дешевые вещи, и на нее часто обращали внимание мужчины. Находились кавалеры, предлагавшие руку и сердце, но у нее даже мысли не возникало, чтобы связать свою жизнь с кем-то другим. Она жила отдельно от родителей, чтобы не слышать ахов и вздохов по поводу ее несчастной судьбы.
И чем больше проходило времени, тем безнадежнее становились ее ожидания. Но Вера все равно не могла смириться и поверить в то, что Алеши нет в живых. Она не могла представить его мертвым – не было же похоронки на него, не было гроба!
Все чаще накатывала на нее черная, какая-то неотступная, тягучая тоска, подступала хандра, и она не знала, куда себя деть, чем заняться: все школьные подруги были пристроены – или имели семьи, или вели разгульный образ жизни. Большинство школьных сослуживцев были семейными, да и не хотелось ей ни с кем сближаться, так как никто не понимал ее.
В один из таких вечеров Вера, проходя мимо храма, зашла в него – какая-то сила вела ее туда, и она не стала сопротивляться.
В храме шла служба. Вера купила свечку и, не зная, к какой иконочке поставить, держала ее в руке. Она не понимала большинства слов, только слышала частое повторение: «Веры, Надежды, Любови и матери их Софьи».
Вера спросила у рядом стоящей старушки:
– Почему так часто повторяют эти имена, бабуля?
– Праздник такой, дочка, большой праздник. А почему ты не осеняешь себя крестом? Крещеная ты сама-то? Раскрывши в храм грешно ходить, накинула бы что-либо на голову, – добродушно и в то же время осуждающе ответила старушка.
– Крещеная я, бабушка, крещеная. – Вера поспешно перекрестилась. Ей было хорошо здесь. Слезы текли по ее лицу, и с души как будто спадала пелена, очищая ее. После службы она пришла умиротворенная и впервые за все эти годы легко и спокойно заснула.
В следующее воскресенье Вера вновь пошла в этот же храм, но службу вел другой, молодой батюшка. Ей показалось, что и служба, и проповедь были другие, скучные. И она ушла оттуда неуспокоенной. Но виной всему было ее плохое настроение из-за неприятностей на работе.
И все же, хотя и не каждый выходной, но Вера продолжала ходить в церковь. Она купила Молитвослов, Библию и вечерами, удобно устроившись на диване, читала их. И это очень помогало, особенно в такие часы, когда от тоски и продыху не было. Читая Библию, она поняла, что каждый уважающий себя человек должен познакомиться с этой Книгой книг, рассказывающей об истории христианства. С чем-то Вера не соглашалась, но это уже казалось второстепенным, а главное было в том, что она отвлекалась от тягучей тоски, забывала о безысходности. А вот поминать за упокой души раба Алексия так и не могла – не поворачивался язык произнести это, не поднималась рука написать на бумаге. И в храме заказывала обедни только за здравие его.
И вот однажды она увидела Алешу во сне (впервые за эти годы!) Видит она, что читает Притчи Соломона, а Алеша сидит рядом и слушает. Только почему-то сидел он на полу и такой маленький ростом.
Утром Вера проснулась радостная. Перед работой забежала в храм и поставила свечки Иисусу Христу, Пресвятой Богородице и Николаю Угоднику – заступникам всех страждущих.
Время неутомимо бежало день за днем, месяц за месяцем, год за годом. Приближалась десятая годовщина, как Вера проводила ненаглядного Алешу. А за месяц до этой даты на праздник Преподобного Алексия человека Божия, выпавшего на выходной, Вера пошла в храм на утреннюю службу.
Стояла Вера у иконы святого и страстно молилась, прося разыскать ее Алёшеньку и вернуть его ей. И столько сил и энергии вкладывала в это прошение, что от усердия слезы градом лились по ее лицу. Сначала плач был тихим, потом становился все громче и громче и, наконец, перешел в громкое рыдание. Вся ее тоска, боль, страдания выливались с этими слезами.
Вера заметила взгляд священника в ее сторону, но остановиться не могла – не было сил, они покинули ее. К ней подошла женщина средних лет в модном сером костюме и покрытая большим белым шарфом.
– Тише, тише, милая, пойдем, посидим, отдохнем, – она взяла Веру за плечи и повела к выходу. Не доходя до него, она усадила Веру на скамейку у стены.
– Посиди тут, я схожу за святой водичкой – выпьешь, и тебе легче станет. – Женщина быстро вышла из храма и почти тут же вернулась с кружкой в руке, заполненной водой.
– Вот, попей водички. Как зовут-то тебя? – женщина с участием и теплотой ухаживала за ней.
Вера назвала свое имя.
– Надо же, какое родное имя. А меня – Надежда. Чувствуешь, наши имена рядышком стоят. Что случилось, Вера, почему так горько плакала? – Надежда говорила тихо, стараясь не мешать службе.
– Алеша... Алеша пропал, – все еще всхлипывая, произнесла Вера.
– А кто же он тебе?
– Жених.
– А давно ли пропал, сестрица?
– Давно, десять лет скоро будет, – участие Надежды успокоило Веру.
– И ты все ждешь?! – догадалась и удивилась Надежда.
– Жду. Не было же сообщения, что он погиб, – Вера говорила спокойно и убежденно.
– А фотографии у тебя нет с собой? – Надежда была довольна, что удалось успокоить девушку.
– Есть. – Вера достала из сумочки последнюю Алешину фотокарточку, на которой он был снят в военной форме.
Надежда взяла фото, долго смотрела на парня, бросая взгляд на Веру, будто сравнивая их, и ласково произнесла:
– А вы с ним похожи. Такой парень не мог пропасть, он обязательно найдется. Ты в воскресенье приходи в наш дальний храм на службу к отцу Николаю. Когда будет исповедь, попроси батюшку поговорить с тобой после службы. И фотографию возьми с собой. А сейчас пойдем, послушаем проповедь – скоро конец службы.
Вера с нетерпением ждала воскресенья – у нее было предчувствие, что в ее жизни должно произойти изменение. И когда наступил этот долгожданный день, то встала рано, убрала все в комнате, оделась в приличный единственный костюм и пошла в храм. Ей казалось, что идет она очень медленно, а на самом деле почти бежала.
Вокруг пахло весной, набухшими почками на деревьях. Утренний воздух еще не успел наполниться выхлопными газами от машин, и был чистым, бодрящим.
Вера пришла в храм задолго до службы, купила свечи, заказала молебен за здравие Алеши, обошла весь храм, молясь возле каждой иконочки и прося святых найти его. Когда же вышел знакомый по кружку богословия батюшка, высокий, худощавый, с длинной седой бородой, с мягкой застенчивой улыбкой, и добрым отеческим взглядом обвел свою паству, то с ее души спали последние остатки пелены, сковывающей ее. Вере стало легко и спокойно. Она только пожалела, что после двухгодичной работы кружка не ходила в дальний храм и не встречалась с отцом Николаем. Да и сами занятия кружка посещала от случая к случаю, ссылаясь на нехватку времени.
По подсказке Надежды Вера попросила батюшку побеседовать с ней, и после службы рассказала ему о невыносимой тоске, о тяжести ожидания.
Отец Николай задумчиво рассматривал фотографию Алеши, а потом спросил:
– А какие иконы есть у вас в доме?
– Грешница я, батюшка, ни одной нет. Раньше не думали об этом, а сейчас, каждый раз, когда иду в храм, собираюсь купить, но какая-то неведомая сила отводит – все они кажутся мне не такими, какую бы я хотела иметь в доме. Нравится мне одна, подолгу стою возле нее, глаз оторвать не могу, но она мне не по карману, дорогая очень, почти половину моей зарплаты стоит.
– Какая же это иконочка? – Отец Николай заулыбался, лицо его просветлело.
– Пресвятая Богородица Всех скорбящих Радость.
– Видел, видел ее. Иконочка замечательная, хотя и написана молодым мастером. А откуда она привезена – знаешь? – батюшка смотрел на Веру, загадочно улыбаясь.
– Сказали, что из Заозерского монастыря.
– Вот то-то и оно. Через день пойдет автобус туда с паломниками. Съезди, поклонись святым местам, посмотри, как пишут иконы. А что еще надо будет сделать там – сам Господь и Ангел Хранитель подскажут, только доверься им и прислушайся.
А с иконами неспроста так получается, это знак дается. И вот на ту, которая понравилась, не пожалей денег, купи, и она принесет успокоение. Поезжай с Богом. А когда возвратишься из поездки, подойдешь ко мне.
Вера покинула храм и почти бегом побежала в свой, куда ходила постоянно и где продавалась та икона. Деньги у нее были с собой, она несколько раз брала их в храм, но икону так и не купила. У нее порвались зимние сапоги и если их не купить сейчас, то позже, с наступлением холодов они будут дороже, а летом пойдут заготовки на зиму и она не сможет отложить ни копейки.
После ухода Веры отец Николай позвал Надежду, которая ждала окончания разговора.
– Хорошего человека ты привела в наш храм, Надежда. Душа у нее чистая, а трудностей на ее пути много: найдет она своего Алешу и вновь потеряет. Но что делать – так, видно, Богу угодно.
А ты обратила внимание на ее Алексея? Какие страдальческие глаза у него. Это взгляд человека – мученика. Значит, его душа заранее предчувствовала свой крестный путь.
Ты вот что, Надежда, поезжай с ней в монастырь, помоги ей. Как приедете, так сразу зайдите в мастерскую по росписи икон.
– Хорошо, батюшка, как скажете, так и сделаем.
Надежда вышла из храма взволнованная и в полном недоумении: из головы не выходила мысль – неужели они и впрямь найдут Алешу? А почему Вера его потеряет? Вот задачу задал батюшка – до самого Заозёрска будешь ломать голову над ней.
Тем временем Вера прибежала в храм, когда там еще продолжалась вторая служба. Она с тревогой подошла к прилавку, боясь, что икону уже продали (так бывало с ней всегда, когда она приходила в храм).
Икона была на месте, но ее рассматривал молодой мужчина. Вера решительно обратилась к нему:
– Молодой человек, эта икона моя, я давно хотела ее купить, но не было денег. Сейчас я ее беру, – она достала деньги, пересчитала и протянула женщине за прилавком. – Эта икона только мне может принести счастье, а вы найдете другую – свою, – Вера говорила убежденно, напористо, а взгляд был просящим, умоляющим.
Мужчина удивленно и с любопытством посмотрел на нее, в его глазах появилась улыбка.
– Я уступлю вам икону, но только с одним условием.
– С каким? – Вера испугалась, что условие будет невыполнимым.
– Вы дадите свой номер телефона на случай, если вздумаете продавать икону по какой-либо причине, то я должен быть первым претендентом. Вы согласны? – он продолжал с улыбкой смотреть на нее.
– Да, да, я согласна, – Вера, радуясь, что икона досталась ей, быстро написала на клочке бумаги номер телефона и отдала мужчине, затем бережно упаковала икону и вышла из храма. За воротами возле новенькой машины стоял тот покупатель. Он открыл дверцу и пригласил Веру:
– Садитесь, я довезу вас до дома.
Вера хотела отказаться, но он не дал ей возможности сделать это.
– Согласитесь, что икона заслуживает того, чтобы ее довезти до места с комфортом. В общественном транспорте ее могут повредить. Разве не так? А пешком вам не донести – все-таки она тяжеловата. Садитесь, – настойчиво приглашал мужчина.
Вера села в машину, осторожно поставила икону на сиденье рядом с собой, посмотрела в зеркальце на мужчину и пришла в замешательство: он не только голосом, но и лицом был похож на Алешу! Как она не заметила этого в храме?
Всю дорогу она не проронила ни слова. И мужчина, заметив ее смущение, тоже молчал. Возле ее дома он помог донести икону до двери и молча ушел.
А Вера занесла долгожданную драгоценную покупку в комнату, поставила на стол, опустилась перед ней на колени и заплакала, а затем, оросив свое горе слезами, села писать письмо Алеше. Ей хотелось быстрее поделиться с ним радостью от покупки. На конверте поставила номер 300, взяла лист бумаги и стала писать:
6 апреля 1997 г.
«Здравствуй, любимый! Алешенька, у меня, впервые после твоего исчезновения, появилась радость».
Она описывала события сегодняшнего дня, а сама поминутно смотрела на икону – от нее исходили тепло и свет. Вера обвела взглядом комнату и заметила в ней озарение. Она написала последние строки: «Вот так, Алеша, послезавтра я еду в Заозерский монастырь. До свидания, любимый. Крепко, крепко обнимаю тебя и целую. Всегда твоя Вера». Она положила письмо в стол и неожиданно взяла все пачки, стала перебирать и читать их. Некоторые, особенно первые, были обширными, с подробными описаниями всех событий, а в некоторых было всего по нескольку строк. Но текст их был так пронзителен и так объемен по смыслу, что мог заменить целые страницы.
25.04.88 г. «Алешенька, любимый, здравствуй!
Где же ты пропал, ненаглядный мой?! Я отослала тебе пять писем, но ответа так и нет. А теперь пишу и складываю в стол. Вместе с тетей Дашей, твоей мамой, написали письмо твоему командиру, но и он молчит. Прошел уже год, как ты ушел служить. Ребята, которые призывались вместе с тобой, приехали в отпуск. Они говорят, что ты, скорее всего, попал в Афганистан. Но оттуда тоже пишут! Почему же ты молчишь?! Мы не верим, что с тобой случилось что-то плохое, просто, когда ты переезжал, письма твои потерялись. Это я так убеждаю тетю Дашу и себя. Все равно мы будем ждать тебя и дождемся!
А ребята так возмужали, совсем другими стали. Колька Панов весь отпуск проходил в своей морской форме – она ему очень идет. Все девчонки были без ума от него. Но Валюха Найдина опередила всех – сама подошла первая и до отъезда не отпустила от себя. Они расписались. После окончания службы он заберет ее к себе, так как решил остаться на сверхсрочную службу.
Алешенька, а какой ты сейчас? Сильно изменился? Если бы ты знал, как мы ждем тебя!
Я заканчиваю первый курс института. До свидания, любимый. Я жду тебя. Целую, Вера».
20.10.88 г. «Алеша! Алеша! Где же ты?! Умерла твоя мама. Бегу к вам. Вера».
27.11.88г. «Здравствуй, Алеша!
Сегодня поминали твою маму – прошло 40 дней. А на отца страшно смотреть: весь позеленел, худющий – кожа да кости. Он нашел обмен квартиры и уезжает в Лебедянь к сестре. А бабы судачат, что ему там нашли невесту. Но я не верю – он очень переживает твое исчезновение и смерть тети Даши. Последняя моя ниточка, связывающая с тобой, обрывается.
Алешенька, любимый, как же тяжко без тебя. Если бы ты пришел любым калекой, я все равно была бы счастлива – ты же был бы рядом со мной! Приезжай скорее, мой желанный, я жду. Вера».
15.02.89 г «...Алешенька, закончилась война в Афганистане, вернулись солдаты домой. А где же ты?! Где, в каком краю искать тебя? Сокол мой ясный, возвращайся скорее. Жду».
25.04.89 г. «Здравствуй, любовь моя!
Исполнилось два года, как мы проводили тебя. Закончилась твоя служба, а тебя все нет и нет. Где же ты, Алешенька? Зову тебя, зову, а ты так и не откликаешься. Выйду на улицу, посмотрю на звездное небо и начинаю разговаривать: «Звездочки милые, вы так ярко светите и с небесной высоты все видите. Помогите мне, разыщите ненаглядного Алёшеньку, пришлите его ко мне: затерялся он в каком-то уголке нашей планеты и никак не найдет обратной дороги домой. А вы, звездочки ясные, жители небесные, станьте для него поводырями, укажите ему путь-дорожку».
Поговорю так, и появляется надежда на нашу скорую встречу. Жду тебя, целую. Вера».
20.06.92 г. «Здравствуй, мой ненаглядный!
Поздравь меня с окончанием института. Мне дали направление в нашу школу. Как-то примут учителя?
На улице жара, а в моей душе мороз: в школе каждая травинка будет напоминать о тебе. Смогу ли я там работать? А вообще, ни о чем не хочется думать, такая дремучая тоска подкатывает, что жутко становится. Спасает только молитва. Представляешь, Алеша, я стала ходить в храм и там нахожу успокоение своей мятущейся душе.
До свидания, Алешенька. Целую. Вера».
24.09.92 г. «Здравствуй, солнышко мое!
Когда я пишу тебе письмо, то испытываю такое чувство, что ты сидишь рядом и слушаешь меня. И мне становится так легко и спокойно.
А в школе у меня одни неприятности. Я так радовалась, что мне доверили классное руководство в девятом классе, хотя была наслышана, что это трудный класс, но мне было просто необходимо загрузить себя работой, чтобы ни одной свободной минуты не оставалось для мрачных мыслей.
Но, дорогой Алешенька, ты не можешь даже вообразить, что это за ученики в действительности! Мне кажется порой, что я вхожу не в обычный класс, а в исправительную колонию строгого режима, где в одну комнату собрали исключительно одних убийц.
Представь себе, мой дорогой: из тридцати человек двадцать пять состоят на учете в детской комнате милиции, пятеро колются, пятеро курят травку, вино пьют все.
Появился один нормальный мальчишка – семья поменяла квартиру в этот район, так его за три недели затравили, избили и он, в конце концов, был вынужден уйти в прежнюю школу.
В учительскую мне лучше не заходить – каждый учитель, придя из класса, начинает предъявлять претензии. И я сегодня не сдержалась и сорвалась. Я высказала им все, а под конец только кричала: «Как вы могли позволить классу издеваться над вами? Как вы допустили такое, что Мария Петровна была вынуждена уйти из школы на рынок?! Почему вы не защитили ее?! И вообще, кому могла прийти в голову такая «гениальная» мысль – собрать в школе тюремный класс!»
Оказывается, Алеша, по решению Гороно был образован экспериментальный класс для трудных детей. Зав. Гороно заявил так: «Заразу надо уничтожать в одном месте». А то, что за три года существования этого класса наша передовая, образцовая школа превратилась в рассадник мракобесия, ни его, ни директора школы не интересовало – ей хорошую доплату дали за вредность.
Ты помнишь нашу прекрасную Марию Петровну? Перед моим приходом в школу она два года руководила этим классом. И вот такой плачевный результат. Я была у нее, так она смущенно улыбается и говорит виновато: «Нервы не выдержали. После Бориса я нервная стала». Да, ты же не знаешь, что ее сын Борис погиб. Он был там же, где и ты.
На завтра у нас намечено родительское собрание – состоится ли оно? Придут родители или нет? А может быть, до этого, еще утром, директор уволит меня?
Видишь, сколько вопросов, Алеша? Завтра я тебе расскажу обо всех событиях подробно.
До свидания, родной. Вера».
26.09.92 г. «Здравствуй, моя радость!
Ты, наверное, молился за меня всю ночь, потому что вчерашний день прошел спокойно, хотя и напряженно. На уроке я дала им послушать кассету с моим размышлением на тему: «Кто вы, ребята?»
А сегодня мы продолжили обсуждение этой темы уже в устной форме. Очень содержательный разговор получился – впервые за двадцать шесть дней общения. Из беседы я сделала для себя радостное открытие: большинство ребят просто бравируют, а все в целом не знают, куда применить свою могучую энергию.
Хочешь послушать, что было на кассете? Слушай.
«Здравствуйте! Когда произносят это слово, то желают здоровья тем, к кому мы обращаемся. А мне хотелось бы пожелать обратное, но этого делать нельзя, так как это великий грех.
Но почему вы не боитесь греха, ненавидя людей и убивая их? Я не оговорилась: именно, убивая.
Вашим классом два года руководила Мария Петровна – замечательный, опытный педагог. Мы уважали, ценили ее, преклонялись перед ее талантом. А вы затравили и выгнали на рынок.
А знаете ли вы, что ее сын Борис, бывший ученик нашей школы, мастер по боксу, погиб на войне? Она почернела от горя и отдушину находила в школе среди учеников. Школа для нее была островом спасения. Но вы уничтожили все это, вы убили ее морально. А вы не подумали, что бы сделал с вами Борис, окажись он живым?
В этом году в ваш класс пришел новый ученик – Синицын Олег. Знаете ли вы, что его отец – капитан пожарной части, погиб на пожаре, спасая девочку?
У Олега есть младший братишка Дима, он болен. Пока отец был жив, мать не работала, сидела с Димой. Но теперь, чтобы прокормить семью, она вынуждена работать. Им пришлось поменять трехкомнатную квартиру, чтобы получить деньги для лечения Димы. Они долго искали район со школой возле дома, чтобы во время перемены Олег мог сбегать покормить Диму. Но и его вы затравили, да вдобавок избили. И теперь Дима весь день голодный, так как сам он неподвижен.
Нельзя издеваться над слабыми – это подло, это повадки зверей.
Ну, допустим, что это чужие люди, вам их не жаль. Но почему же вы так люто ненавидите себя? Когда преступника судят, то он мечтает, надеется, что наказание ему дадут наиболее мягкое, как можно меньшее. А вы сами, собственными руками подписываете себе смертный приговор.
Вы же знаете, что наркоманы живут до 30-35 лет, а начавшие принимать наркотики в младшем возрасте сокращают свой жизненный путь еще лет на десять. А токсикоманы могут покинуть наш прекрасный мир моментально. Никто из вас еще не завел календарь, чтобы отмечать, сколько осталось?
Я смотрю на вас и думаю – кто вы? Я могла бы вас назвать людьми, если бы увидела в классе Синицына, а в учительской нашу добрейшую Марию Петровну. Для этого вам надо извиниться перед ними и попросить, уговорить вернуться в школу. Это очень трудный шаг, но это поступок сильных и мужественных людей. А какие вы?»
Знаешь, Алеша, я боялась, что они не будут слушать и стояла возле двери. Если бы они пошли из класса, то я, вероятно, бросилась бы драться, так была зла на них. Но я услышала, что они включили магнитофон во второй раз. Только тогда ушла в учительскую. Мне потом сказали, что после второго прослушивания они долго спорили, ругались и даже дрались, но все же всем классом пошли на рынок к Марии Петровне, уговорили ее вернуться. А вечером они были в доме Синицыных. На следующий день Олег пришел в класс.
Это была наша первая победа. А впереди – лечение ребят и организация кружков, чтобы все они были при деле, а не болтались по подворотням.
Пожелай нам удачи, Алеша.
До свидания, милый, целую тебя. Вера».
25.04.93 г. «Здравствуй, жизнь моя!
Мне кажется, что если я перестану писать тебе письма, то жизнь моя оборвется в тот же миг, ибо потеряет весь смысл.
Сегодня я отмечаю еще одну годовщину расставания с тобой. Утром была в храме, заказала обедню за твое здравие. Ты представляешь, кого я там увидела? Своих ребят, бывших наркоманов. И мне сразу вспомнилось, как после того переломного собрания мы вместе с родителями бросились на борьбу с чумой века. Мы пригласили нарколога, психолога, психотерапевта и даже священника. Они в течение двух месяцев проводили курсы лечения, читали лекции. Все у нас было: и победы, и падения, и срывы, и поражения – двое ребят за кражу мотоцикла попали в колонию.
Но то, что остальные ребята их не бросили, а ведут активную переписку с ними, – это стало большой второй победой. Я бесконечно рада – наш класс перестал быть отстающим. Ребята за этот год (осталось полтора месяца учебы) очень повзрослели, возмужали. Многие уже определились в выборе профессии. Представь себе, Алешенька, что наш Соболь – наркоман со стажем, заводила и главарь не только школьной, но и уличной братвы, решил стать священником. Он из семьи номенклатурщиков. Когда я подняла вопрос о нарко¬мании, то меня чуть в тюрьму не посадили – как это я посмела клеветать на их деток?! Но неожиданно ребята встали на мою защиту.
А когда приглашенный священник первый раз читал лекцию-проповедь, то наш Соболь сидел буквально с открытым ртом. Оказывается, он впервые услышал молитву, и она потрясла его своей простотой и величием. А отец Николай обладает даром проповедника Слова Божьего.
И вот с той первой беседы-проповеди у нас в классе наступил перелом.
До свидания, мой хороший. Спокойной ночи тебе».
24.06.94 г. «...Алеша, ты помнишь наш выпускной вечер? Я думала о нем постоянно, пока шел выпускной бал в моем классе. За два трудных года мы подружились, и жаль было расставаться. И в то же время радостно сознавать, что души тридцати ребят были спасены (двое из колонии вернулись и завершают учёбу со всеми вместе). У ребят грандиозные планы поступить в различные учебные заведения, чтобы получить специальность. О богатых я молчу – они поступят за деньги, а наша голытьба тянется из последних сил, у них хорошие знания, и аттестаты должны быть хорошими.
А для меня самое главное то, что они познали чувство добра, сопереживания о других, и то, что они приобрели Веру. Посещение храма, кружка Богословия, который мы организовали в классе, где изучали закон Божий и жизнь старцев, расширили кругозор ребят, но ни коим образом не мешали им вести нормальную светскую жизнь, но как бы обновленную, на более высоком уровне.
А еще каждый из них выбирал кружок по интересу: у нас появились свои художники, фотографы (кружок изостудии) и даже артисты (на базе нашего класса организовали школьный театральный кружок, который ведут профессиональные артисты-пенсионеры).
К выпускным экзаменам у необузданных прежних дикарей открылись прекрасные таланты. Просто надо было очистить наносной слой грязи и шелухи, а под ним оказались нормальные детские сердца с определенными недостатками или без них. А на самом деле жизнь сложнее. На фоне разорения страны, обнищания народа и начинающего падения морали, проникающего и в школы, когда учителя командуют ученикам какой купить подарок к празднику, когда родители платят за экзамены, наша школа казалась необитаемым островом, куда развращающая души «цивилизация» не дошла.
Я понимаю, что виной тому стали сложившиеся жизненные условия, и все же обидно, что человек так слаб. Но многие оказались выше этого и находили выход из создавшегося положения. Но самые ранимые люди, не сумевшие приспособиться к «благодатной демократии», не захотевшие переступить черту перед падением, ушли в мир иной. Их много – священники не успевают отпевать усопших. А для могильщиков наступило золотое время – ритуальные услуги растут в геометрической прогрессии.
Ну вот, начала за здравие, а закончила за упокой.
До свидания, милый. Спокойной ночи тебе. Целую. Вера».
23.08.95 г. «...Сегодня пришли мои первые выпускники. Выяснилось, что они договорились встречаться у меня ежегодно в каждое третье воскресенье августа месяца.
Я смотрю на них, и душа радуется: они повзрослели, возмужали, и, что самое главное, очень посерьезнели. Приехал даже наш Соболь – красавец, он учится в духовной семинарии. Говорит, что ходил отпрашиваться к самому ректору семинарии, объяснил все и тот отпустил с радостью, и просил передать земной поклон мне со словами: «За одну спасенную душу благодарить надо, а за тридцать – не сразу и слова подберешь. Знаю только одно, что Господь вознаградит ее за это».
Алешенька, как объяснить тебе, что значат для меня эти слова – они дороже всех наград. Значит, и моя душа стала возрождаться, если я смогла помочь страждущим.
До свидания, Алешенька. Целую тебя, Вера».
25.08.96 г. «Здравствуй, мой долгожданный Алешенька!
Вот видишь, я вновь стала чаще тебе писать – значит, в моей жизни появились новые трудности.
В школе с каждым годом становится сложнее и сложнее работать, кажется порой, что не хватит сил. Это все из-за того, что у нас произошла тихая, невооруженная революция, расколовшая наше общество на два класса – бедных и богатых. Многие взрослые не смогли сразу понять, да и не хотели смириться с таким положением, но жизнь заставила всех приспосабливаться к создавшимся условиям.
Раньше всех изменения в обществе ощутили дети – на их неокрепшие души обрушились самые плохие импортные фильмы, неограниченная реклама. В школу приходит новое поколение, выросшее в пятилетний период демократических реформ. Видя, как из-за безработицы, постоянной нехватки денег взрослые меняются в худшую сторону, у детей появляется злоба, недоверчивость, безразличие. А что же будет дальше? К великому сожалению, ржавчина стала разъедать и наш коллектив.
Молись за меня, Алешенька, чтобы хватило сил работать с детьми.
Целую. Вера».
25.02.97 г. «Здравствуй, Алешенька, здравствуй, мой любимый!
Через два месяца исполнится десять лет нашей разлуки. Целое десятилетие прожито без тебя, в одиночестве. Я порой чувствую себя никому не нужной старухой. Неужели жизнь прожита впустую? Я могла бы выйти замуж за другого, но как жить без любви? А полюбить второй раз – разве это возможно? Дано ли это мне? Вероятно, это возможно в том случае, если встретится такой человек, любви которого хватило бы на двоих. Но я продолжаю ждать тебя, и почему-то сердце подсказывает, что мы с тобой обязательно встретимся.
До встречи, мой дорогой. Я молюсь за тебя. Да хранит тебя Господь».
Закончив читать письма, Вера уложила их в сумку, с которой собиралась ехать в монастырь. Туда же уложила документы, зубные пасту и щетку. Подумав, положила смену белья, халат, тапочки. Сняла с вешалки любимый темно-синий костюм, повесила на стул. Рядом аккуратно положила старенькое, видавшее виды осеннее пальто. Она знала, что завтра ей будет некогда сделать это, так как весь день будет занята на работе, а послезавтра автобус уходит очень рано.
Помолившись перед иконочкой, она легла и заснула младенческим сном.
Через двое суток, подъезжая к воротам монастыря, Надежда сказала рядом сидевшей Вере:
– Мы сразу пойдем в мастерскую иконописи – так велел Отец Николай.
Вера молча кивнула головой, а, сойдя с автобуса, отделилась от своей группы и уверенно пошла к зданию в сторону от храма. Надежда еле поспевала за ней и только удивленно сказала:
– Ты говорила, что первый раз здесь, а сама знаешь, куда идти.
– Я действительно не знаю, это ноги сами идут, будто кто ведет их, – смущенно ответила Вера, переступая порог мастерской.
Надежда хотела остановить ее, чтобы спросить разрешение у старшего монаха, но он, встретив их у двери, подал знак, чтобы она молчала. Он удивленно смотрел на Веру, которая была уже в конце мастерской. Она остановилась перед мольбертом, с которого на нее смотрел печальный лик Богоматери. Рядом на низкой платформе с мебельными колесиками сидел ее Алеша, только он был с бородой.
Вера, опустившись на колени перед ним, тихо произнесла:
– Здравствуй, Алеша!
От неожиданности кисть выпала из руки Алексея. Он повернул голову, мельком посмотрел на нее и грустно сказал:
– Я знал, что ты найдешь меня, но не думал, что это произойдет так скоро.
Услышав его слова, Вера не смогла сдержать всю свою боль столь долгого ожидания, и она вырвалась в возмущенный крик:
– Так скоро?! Ты считаешь, что десять лет – это скоро? А ты знаешь, сколько прошло дней? Их 3544! Как посмел ты молчать?! Тебе известно, что сердце твоей матери не выдержало и разорвалось от горя?! Как мог ты не сообщить ей, что ты жив?! Как ты мог?!
Вера заметила, что голова Алеши опускается ниже и ниже, а единственная рука безвольно повисла, касаясь пола. Она увидела, как два молодых монаха подхватили Алешу на руки и вынесли из мастерской. Вера хотела броситься вслед, но у нее не было сил подняться с колен – будто что придавило ее к полу. Она громко зарыдала.
К ней подошла Надежда, помогла подняться.
– Пойдем, сестрица, здесь нельзя плакать. Пойдем. – Она была потрясена увиденным – у Алеши совсем не было ног, даже маленьких обрубков, и было непонятно, как он мог сидеть. Но в довершение ко всему левой руки не было по локоть.
Они вышли из мастерской и сели на скамейку возле трапезной. К ним подошел старший монах, сел радом с Верой.
– Идите, подкрепитесь с дороги, ваша группа уже в трапезной.
Надежда встала, а Вера глухо произнесла:
– Иди, я не хочу.
Надежда ушла. Они остались одни.
– Вы не обижайтесь на Алешу, это не его вина, так распорядилась судьба. На все воля Божия. Когда Алешу ранило, он не хотел жить, а когда смирился с происшедшим, то решил никого не обременять собой. – Монах говорил, не глядя на Веру, опустив голову.
– Вы считаете, он поступил правильно? – Вера не могла понять поступка Алеши.
– Мы сами не распоряжаемся собой. Все в воле Божьей.
– Как он оказался здесь? – Вера сидела с опущенной головой, комкая в руке носовой платок.
– В госпиталь, где он лежал, пришел священник, и Алеша стал расспрашивать о монастырях, не может ли он где остаться. Так он оказался у нас.
Господь наградил его редким даром – он стал писать изумительные иконы: еще не было такого случая, чтобы написанные иконы начинали сразу мироточить, а его две иконочки мироточат! Он воистину – святой! – восторженно воскликнул монах.
– Почему его унесли из мастерской?
– Он очень болен и у него каждую минуту может начаться приступ.
– Где он сейчас? Я могу с ним поговорить? Я обещаю, что буду хорошо себя вести, – Вера умоляюще посмотрела на монаха.
– Он спешит завершить работу над иконочкой, и попросил отнести его вновь в мастерскую.
– А сколько времени на это уйдет?
– Трудно сказать – как пойдет дело. Это непредсказуемо.
– А вы не знаете, почему он сказал, что я скоро приехала?
– Когда он лежал в госпитале, то во сне громко звал вас. И одна пожилая санитарка спросила, кого он зовет? После его ответа, что это невеста его, бывшая, она, не поняв двойного смысла слова «бывшая», воскликнула: «Что же ты ее зовешь – она твоя погибель: как только ее увидишь, так и погибнешь...»
– Какое она имела право так говорить?! – возмутилась Вера.
– Трудно сказать. Не сокрушайтесь – все в Божьей воле. Идите в трапезную, вам надо что-то поесть или попить. Пойдемте, – монах завел Веру в трапезную, усадил за стол.
У настоятеля монастыря Вера выпросила разрешение остаться на неделю. Ее группа уехала, а она стала работать в пошивочной мастерской.
Алешу она видела каждый день, но только издали. Ей рассказывала о нем художница Елена, которая приютила ее в свою комнату.
Ту икону, которую видела Вера, Алеша закончил и начал писать портрет настоятеля монастыря. До нее дошел слух, что в своей келье он пишет или какую-то необыкновенную икону, или женский портрет. Он никому не показывал тайную работу, даже убирать келью не разрешал.
Вера быстро вошла в здешний ритм жизни, но только очень скучала по классу, по своим маленьким бунтарям. Но она ни на минуту не пожалела о решении остаться здесь: видеть Алешу, пусть издали, знать, что он жив, занимается любимым делом – этого было достаточно для ее счастья. За долгие годы ожидания любовь ее видоизменилась, стала более глубокой, осознанной и более ценной.
Сколько она проживает здесь, как сложатся их отношения в дальнейшем, сама не знала и не думала об этом. Сейчас ей было спокойно и хорошо. Это случилось после беседы с настоятелем монастыря, когда она, рыдая, рассказала о любви к Алеше, о тягостном ожидании его, и что после отказа Алеши поговорить с ней она не знает, как ей дальше жить, и надо ли вообще жить.
Настоятель выслушал ее внимательно (она позже удивлялась, как хватило смелости пойти к нему?) Он тогда сказал ей мудрые слова:
– Чтобы понять человека, надо мысленно встать на его место, постараться выяснить, почему он так поступает.
У вас хватило сил ждать Алешу эти долгие годы и найти его. Если вы останетесь здесь, то хватит ли у вас сил не мешать ему? Он делает Богоугодное дело – сам Патриарх благословил его писать иконы и назвал их чудотворными.
Я думаю, у вас достаточно разума принять правильное решение – здесь ничей совет не поможет. Пойдите в храм, когда там нет народа – или после окончания службы, или до начала, обойдите его весь, найдите ту икону, к которой потянется ваша душа, встаньте перед ней на колени и помолитесь. Вот там вы примете правильное решение. Идите, да поможет вам Бог.
Вера в тот же вечер после службы осталась в храме, и пока там убирали, ходила от иконы к иконе, что-то шептала, у некоторых читала молитвы, и уже хотела уходить, потому что ни к одной ее не тянуло. Но, подойдя к иконе святителя и чудотворца Николая Угодника, заметила, что от нее исходит свет, а из глаз скатилась слеза. Вера почувствовала необыкновенное, волшебное благоухание. Она опустилась на колени перед иконой и стала читать молитвы, все подряд, какие только знала, а потом вдруг заговорила с ней, как с живым, близким человеком:
– Николай Чудотворец, Божий Угодник, я пришла к тебе со своей печалью. Упроси, умоли Иисуса Христа, Бога нашего, чтобы снял он с души моей боль невыносимую. Николай Угодник, облегчи исстрадавшуюся душу моего Алешеньки, умилосерди его, чтобы не прогонял он меня. Подскажи мне, как правильно поступить?
Вера молилась долго и страстно, не замечая, что послушники давно ушли, и остался только один монах, сидевший у двери. Перед самым рассветом ей почудился голос Алеши;
– Не уезжай, ты мне нужна.
Вера удивленно оглянулась вокруг – в храме никого не было. А с иконы на нее смотрел, как ей показалось улыбающийся лик Николая Чудотворца. Вера опустила голову и вновь стала молиться.
В храме появились первые прихожане. Ее разыскивала Надежда, и Вера сообщила, что остается здесь.
И вот прошла неделя, за ней вторая, пошла третья. Три дня назад она с Еленой отослала Алеше письма, которые писала все долгие десять лет – раз они адресованы ему, то пусть он и читает их.
На ночной пасхальной службе в храме она не увидела Алешу и днем размышляла, может ли пойти похристосоваться с ним, но прибежала взволнованная Елена:
– Пойдем, тебя Алеша зовет.
Веру провели в келью, в которой было светло и уютно. Алеша лежал на коротком деревянном топчане с ватным матрасом.
Вера подошла, села на деревянный стул со спинкой, поздоровалась:
– Здравствуй, Алеша!
– Здравствуй, Вера. Побудь со мной. – Он был очень бледен, на лице резко выделялись ввалившиеся глаза с синевой под ними.
Вера тревожно рассматривала Алешу, а он с нежной, детской улыбкой смотрел на нее и тихо говорил:
– Спасибо тебе, что осталась: последние мои дни ты осветила счастьем. Я очень благодарен тебе, что ты не искала со мной встреч – я не успел бы закончить начатые работы, а они для меня очень важны. Я рад, что ты подарила мне свои письма – теперь я знаю о тебе все: как ты жила, чем дышала. Я понял, что был не прав, прости меня. Ты должна сделать мне подарок – тебе нужен муж. Я... – Алеша кашлянул и замолчал.
Вера ждала, когда Алеша заговорит вновь. Она готова была слушать его вечно. А он молча, с улыбкой смотрел на нее.
В келью вошли два инока-келейника, которые носили его. Один подошел к топчану, пощупал пульс у Алеши и закрыл ему глаза, проведя рукой по лицу.
Вера возмущенно воскликнула:
– Что вы делаете?!
– Он отошел в мир иной, – тихо ответил келейник.
– Нет! Нет! Это неправда! – сначала тихо, а затем громко крикнула Вера. Она привыкла к тому, что на территории монастыря громко не говорили, но сейчас горе, боль утраты с криком вырвались из нее. Она не могла смириться с такой несправедливостью – столько лет ждать, искать, наконец, найти и теперь терять – уже навсегда.
Второй келейник подал ей шкатулку – деревянную, резную, будто связанное кружево.
– Возьмите, Алеша просил передать вам. И вот эту картину, – он снял покрывало с мольберта – на Веру глянула она сама, стоящая на лугу у реки. Будто весна ворвалась в эту комнату: такое половодье цветов, разнообразие красок было изображено на полотне. На этом лугу рядом с Верой не хватало только хозяина. И лишь зажженная свеча напоминала, что он ушел навсегда.
– Идемте, я помогу донести все это, – инок вывел ее и проводил до комнаты Елены.
Там Вера упала и разрыдалась.
Вечером гроб с телом Алеши поставили в храме. Вера стояла рядом побледневшая, осунувшаяся, и все время до самых похорон молилась. В последнем письме, которое лежало в шкатулке, было написано: «Молись за меня, любовь моя».
После похорон Вера уехала домой. Она вошла в квартиру измотанная длинной, со многими пересадками дорогой и опустошенная горем.
В комнате было чисто, как будто кто сделал уборку перед ее приездом. Она посмотрела на стол – икона была на месте. Вера села на стул и долго-долго смотрела на икону. И точно так же, как и перед ее отъездом, она заметила сбежавшую слезу из глаз Богородицы. И вновь по комнате распространился благоухающий аромат, как и от иконы Николая Чудотворца в монастырском храме. Как она узнала позже, ее писал Алеша.
Вера приподнялась и старалась прочесть фамилию художника в уголке иконы. Взгляд ее упал на лист бумаги, лежащий рядом. Она прочла на нем: «Не протирайте икону, она мироточит. Алексей». Сердце Веры гулко забилось, в теле появилось оцепенение.
У входной двери послышался скрип в замочной скважине – дверь открылась, кто-то вошел и направился сюда, в комнату, и вот перед ней предстал второй претендент на эту икону. Он удивленно посмотрел на нее и воскликнул:
– Вера?! Вы?! Когда вы приехали? Что случилось?
– А как вы оказались здесь? – вопросом на вопрос ответила не менее удивленная Вера.
– Вы оставили ключ соседке, а я упросил дать его мне – я прихожу посмотреть на иконочку. Она волшебная, ее писал святой человек. Вы заметили – она мироточит!
– Это вы написали записку?
– Да.
– Это вытекают слезы изболевшейся души ее создателя, – горестно произнесла Вера. Она неуклюже села на стул – одеревеневшие ноги плохо слушались ее.
– Вера, скажите же, наконец, что случилось в монастыре? Что с Алешей? – настойчиво и требовательно произнес мужчина, в то же время тревожно глядя на нее.
– Откуда вы знаете об Алеше? – подозрительно спросила Вера.
Мужчина сначала смутился, а затем уверенно произнес:
– Я узнал, что эта икона из Заозерского монастыря, и потому поехал туда, чтобы познакомиться с ее создателем и приобрести такую же.
– Вы говорили с ним? Когда? – воскликнула Вера.
– Да, я разговаривал с ним. Неделю назад вернулся. Так что же случилось с Алешей?
– Он покинул нас, ушел навсегда. Теперь некого ждать, некому писать письма. – Вера растерянно посмотрела на Алексея, только теперь полностью осознавая тяжесть своей утраты.
Алексей сел рядом с Верой и стал неспешно рассказывать:
– Вы знаете, Вера, когда я приехал в монастырь, разыскал Алешу, то мы как-то непроизвольно очень быстро поняли друг друга, даже подружились.
Я рассказал, как впервые увидел икону Богородицы, и целый час не мог отойти от нее. У меня в то время была сплошная черная полоса в жизни: ушла жена, и не просто ушла, но и взяла развод, а я это очень сильно переживал. К тому же и на работе моя фирма почти разорилась.
И тогда мама посоветовала сходить в церковь и поставить свечу святым. Я – пассивный верующий, редко хожу в храм. А тут послушался, зашел вечером в храм, купил самую большую свечу и в этот момент увидел вот эту нашу иконочку и отошел от нее только после слов старушки:
– Поставь свечу-то, а то и служба закончится.
Я зажег свечу, поставил ее к иконе Иисуса Христа Спасителя, а сам к этой иконочке. Как после отметил – ровно час отстоял. После этого стал замечать, что душа моя успокаивается, мысли фокусируются, а не в разбежку, как было в последнее время. И более светло стало на душе, вся чернота отступила.
Рассказал об этом маме, а она пожурила меня, что не купил иконочку. Так я утром мчался в храм на повышенной скорости. Мне бы купить, да бежать, а я всю службу простоял возле нее, пока не появились вы. Права мама, сказав мне после ухода жены: «Что Бог не делает, все к лучшему». Купил бы тогда икону и не познакомился бы с Алешей. Я же поехал в монастырь к иконописцу с просьбой написать точно такую же икону. А он знаете, что сказал мне? Он сказал: «Можно ли скопировать человека, повторить его? Рождается ребенок, похожий на родителей, и говорят в народе – как две капли воды. Но все равно в нем есть что-то такое свое, что отличает его от них. Даже в близнецах есть отличие, если внимательней присмотреться.
А картины, особенно иконы, они же живые. Можно сделать копию, несколько копий, а – оригинал-то один, единственный!
Хотите, расскажу, как создавалась эта иконочка? У меня был заказ написать икону Николая Чудотворца. Я взялся за работу с большим желанием, так как этот святой – особо почитаемый и любимый мной – когда уходил в армию, то мама дала его образок.
Загрунтовал холст, пишу и вдруг к своему великому удивлению замечаю, что на холсте вырисовывается женский образ – лик Богородицы! Я был потрясен – как это могло произойти?!
Стал продолжать писать, закончил, а иконочка не нравится мне, мертвая какая-то, не греет, а в чем причина, никак не пойму. Стал разбирать по кусочку. И понял, что не получились глаза. Мне за заказ надо браться, а я эту икону не могу завершить – болит душа, как заноза какая в нее вонзилась, измучился весь. Вечером в храме пробыл всю службу. А ночью во сне услышал голос: «Ты забыл о вере». Проснулся и думаю, о какой вере? Вера в Бога всегда со мной, с того момента, как пришел в сознание после ранения. Разве не Господь спас меня, когда всю машину разбросало по винтикам, а из двадцати человек я один уцелел? Хотя первое время просил Бога забрать меня к себе. Но значит, воля его такая, а нам надо терпеть. И еще думаю, если бы не потерял я тот образок Николая Чудотворца, то может быть, вообще остался бы здоровым?
Так о какой же вере я забыл? О своей единственной Вере? Я старался забыть ее, потому что невозможно жить, думая о ней и знать, что ты никогда не будешь вместе и даже никогда не увидишь ее. И я твердо решил раз и навсегда прошлую жизнь отдалить от себя. Спрятал все письма, фотографии, тот портрет, что написал в госпитале. И не прикасался к ним все годы.
А тут извлек из шкатулки последнее Верино фото и долго-долго рассматривал лицо, а затем взял кисть, и как-то само собой глаза получились. Смотрю – иконочка ожила, засияла, засверкала разными лучами. После освящения иконочки я попросил отослать ее для продажи в свой город. Где-то в глубине души теплилась надежда, что Вера увидит ее. И вот теперь вы доставили мне несказанную радость, сказав, что иконочка у Веры.
Следом за этим я очень быстро и неплохо написал икону Николая Чудотворца, ту, что находится в нашем храме».
– Вот такой разговор произошел у нас с Алешей, – Алексей рассказывал, а сам замечал, как Вера выходила из оцепенения, в котором застал ее: лицо оживало, плечи распрямлялись. Вера посмотрела на Алексея с благодарностью.
– Спасибо вам за рассказ и за все вообще. А мне не удалось поговорить с Алешей. Я только довольна, что успела передать ему свои письма, и он их прочел. А вы так и не приобрели ни одной его иконочки?
– Алеша подарил мне нашего с ним Ангела хранителя – Преподобного Алексия – человека Божия.
– Вот как?! – воскликнула Вера. – Это случайно не икона – складень?
– Да, она. Вы ее видели?
– Нет. Ее искали после его кончины. Келейники сказали, что ее уже неделю не было в келье. А куда она делась – никто не знал. Надо сообщить им, чтобы не искали.
– Хорошо, я сообщу настоятелю монастыря. Это изумительная вещь. Если бы он не подарил ее мне, то она тогда по праву принадлежала бы только вам. В монастыре он оставил о себе хорошую и богатую память – там много икон, написанных его кистью. Они – бесценные сокровища.
– Да, вы правы. Именно поэтому так долго искали икону.
– А шкатулка? Что со шкатулкой? Она у вас? – заволновался Алексей.
– Да, она у меня. Там мои письма и несколько штук неотправленных Алешиных.
– Покажите шкатулку, – Алексей нетерпеливо встал.
Вера взяла из сумки сверток, упакованный в полотенце, развернула его и перед Алексеем показалась знакомая шкатулка. Он поспешно взял ее, перевернул, отодвинул маленькую потаенную защелку, открыл дверцу и извлек тонкую книжечку.
– Это Алешин дневник, он его ото всех прятал. Алеша очень хотел, чтобы вы его прочли после его кончины, поэтому и не передал его со мной, как тот складень. Раскройте дневник, посмотрите, – Алексей протянул книжечку Вере.
Вера открыла плотную крышку и увидела свой маленький портрет, написанный с фотографии, где они снялись вместе перед проводами в армию, и которая все эти десять лет висела на стене в рамочке. Она перевела взгляд на икону, затем вновь на фотографию и поразилась той печали в их взглядах. Только ли предстоящая разлука отразилась в них, или и выпавшие на их долю испытания предсказывали они? А что выражает взгляд Богородицы? Вера впервые задумалась над этим. Он в необъяснимой печали устремлен в необъятную бесконечную даль, придавая тем самым всему образу таинство, святость, волшебство, заставляя заглянуть во внутрь себя и покаяться в грехах как перед любящей матерью в детстве, а взамен получить умиротворение.
На первой странице было написано: «Здравствуй, любовь моя! Прости, что вновь будоражу твою душу (когда кого-то вспоминаешь, то этот человек начинает волноваться). Но я знаю, как ты любишь меня, как переживаешь из-за моего молчания. И было бы нечестно, если бы ты не узнала о моих чувствах к тебе. Я надеюсь, что ты когда-нибудь прочтешь все мои неотправленные письма и поймешь, почему я молчал».
Вере очень хотелось читать дальше, но она не стала этого делать в присутствии Алексея. А тот, поняв ее настроение, встрепенулся, засмущался и заспешил из комнаты, говоря:
– Вы читайте, а я что-нибудь приготовлю поесть.
В кухне послышалось громыхание посудой, хлопанье дверцей холодильника. А Вера нетерпеливо перевернула страницу.
27.11.88 г. «Верунька, милая, я все еще продолжаю жить – видно, так угодно Богу. Тебя не смущает, не удивительно тебе, что я поминаю Всевышнего? Все мы обращаемся к нему в самые трудные минуты нашей жизни.
Каждый раз, когда меня везли на очередную операцию, я умолял Господа забрать к себе, прекратить невыносимые мучения, но возвращался живым.
И так в течение года, пока стало нечего резать. И наконец-то рана стала затягиваться, культя на обрубке сформировалась.
И тут же произошло знаковое для меня событие: пришел к нам в госпиталь батюшка – молодой, красивый, но с печальными глазами. Разговорились мы с ним, и оказался он братом-афганцем. Он помог мне перебраться в монастырь. А после того, как увидел твой портрет, написанный мной в госпитале, он сказал, что в твоем облике есть святость, и предложил писать иконочки. И стал я изображать разные лики святых с подаренной им книги. Много я их раздал в госпитале. И вот после показа иконочек в Патриархии я получил благословение писать иконы.
Вот видишь, Верунька, я оказался пригодным еще на что-то, и все благодаря тебе.
Я знаю, что мамы нет, отец тоже ушел из жизни месяц назад. Теперь только ты одна в сердце моем».
23.08.95 г. «Здравствуй, солнышко!
Если бы ты знала, как я устал в последние дни – заканчивал заказ Патриархии. И вот сегодня отправил две большие иконы «Спаса Нерукотворного» и икону Владимирской Божьей Матери. И был звонок оттуда – просили поблагодарить меня.
Верунька, милая, можешь ли ты понять мою радость?! Как бы я хотел, чтобы ты разделила эту радость вместе со мной».
8.04.97 г. «Любовь моя! Сегодня, когда я услышал твой голос, я подумал, что небо разверзлось. Мне так хотелось броситься к тебе, обнять и целовать, целовать твои нежные, сладкие губы. Но... меня нет. То, что осталось от меня, не принадлежит мне, я не волен управлять остатком тела. Всю ночь я не сомкнул глаз: перечитывал твои письма, которые сохранились. И целовал, целовал твой портрет, и орошал его горючими слезами. И со страхом ждал утра, боясь услышать, что ты уехала. Но Господь смилостивился надо мной: утром, когда меня несли в мастерскую, я издали увидел тебя. Моя душа ликовала, пела от радости и... рыдала от унижения, от своей беспомощности.
И сколько же разума и такта проявилось в тебе – ты только издали смотрела на меня, не приближаясь.
Иноки сказали, что ты всю ночь молилась в храме перед иконой Николая Чудотворца, написанной мной.
Радость моя, жизнь моя, если бы ты знала, как я благодарен Всевышнему, что он дал мне возможность дожить до этой минуты, когда я могу налюбоваться на тебя, насладиться видом твоим.
Любовь моя, как же легко и плодотворно работалось мне в этот день – все ладилось у меня, все получалось».
27.04.97 г. «Ласточка моя! Как бы мне хотелось, чтобы рядом с тобой был достойный тебя человек. То, что ты живешь одна, это несправедливо. Ты создана для счастья.
После твоего приезда я каждый день вижу во сне, как мы бегаем по лугу, а затем купаемся в реке. Я уплываю от тебя на остров за белыми лилиями, набираю их целую охапку и от этого испытываю невообразимое блаженство. Вхожу в воду, чтобы вернуться к тебе, но каждый раз просыпаюсь на этом месте. Ощупываю свое тело – обрубок и со слезами молю Всевышнего забрать меня. Мои дни сочтены, я это чувствую. И если ты выполнишь мою просьбу – выйдешь замуж, то моя душа на небесах будет спокойна.
На той неделе я познакомился с парнем, очень похожим на меня. И я вдруг понял, что это Господь послал мне замену: он оказался моим земляком и специально искал меня. Из бесед с ним я понял, что это честный, порядочный человек, и что самое важное – он полюбил тебя. Это тот самый молодой человек, с которым ты покупала икону.
Ненаглядная моя, я так счастлив, что моя иконочка будет в твоем доме. Когда я писал ее и отправлял в наш город, то у меня теплилась надежда, что ты увидишь ее. Но то, что она теперь рядом с тобой – от этой мысли душа моя расцветает.
Я очень надеюсь, что когда-нибудь вы будете вместе и непременно счастливы. Моя душа будет молиться за вас».
Следующая страница была чистой. Вера закрыла дневник, положила на полку, затем быстро сняла его, перелистала, обращая внимание на даты, затем перелистала свои письма и поразилась открытию – и она, и Алеша часто писали в одни и те же дни. Вот уж воистину Божие провидение
Вера прошла на кухню: еда была на столе, а Алексей стоял у плиты.
– Вера, давайте съездим к Алеше на его сороковины. Как вы на это смотрите? Вас смогут отпустить с работы?
– А меня, скорее всего, уволили за прогулы. А съездить было бы очень хорошо. Но я об этом даже не мечтаю, очень уж неудобная дорога.
– О дороге не беспокойтесь, мы на машине быстро доедем. А на работу завтра сходите, я думаю, что там все в порядке – мы с Надеждой оформили вам административный отпуск.
А сейчас подкрепитесь, примите ванну и отдыхайте. Вам как лучше – побыть одной или кого попросить, чтобы побыли с вами? – голос у Алексея был по-родственному заботливым.
– Я не знаю. Надо бы читать по Алеше – сегодня девятый день, а у меня сил нет.
– Ничего, это поправимо, – он вышел в комнату, с кем-то переговорил по телефону, а затем заглянул на кухню.
– Вера, я минут на двадцать отлучусь.
Вера осталась одна. Ей казалось, что от тишины все вокруг звенело. Есть совсем не хотелось. Она прошла в комнату, вновь перечитала Алешины письма, дневник. Ей бы выплакаться, облегчить душу, а у нее не было слез, в душе чувствовалась пустота.
Она взяла Молитвослов, открыла Псалтырь, но читать не могла почему-то, и вдруг вспомнила об Акафисте за единоумершего, взяла его и стала читать:
«...Господом данный Ангеле хранителю Святый, прииде помолиться о рабе твоем, его же на всех путех жизни сопровождал, хранил и наставлял еси, воззови с нами ко Спасу Всевышнему.
Иисусе, истреби рукописание грехов раба твоего Алексия.
Иисусе, во дни испытаний наших приими его ходатайство о нас.
Иисусе, Судие Всемилостивый, рая сладости сподоби раба твоего Алексия».
Вера читала и чувствовала, что каждое слово отзывается в больной душе, очищает, врачует ее. Ей казалось, что она разговаривает с Алешей, просит у него прощения за то, что так долго не могла найти его. Слезы градом текли по ее лицу, но, она этого не замечала. Она так же не заметила, когда стала читать вслух, и не услышала возвращения Алексея. А он вернулся не один: в комнату вошла Надежда и, не здороваясь, запела молитву, прижав Веру к себе. Затем поставила баночку со свечами на стол, зажгла лампадочку и начала читать Псалтырь.
Так, попеременно, они читали до позднего вечера, и после прочтения Канона и семнадцатой кафизмы пошли на кухню помянуть Алешу.
Вера вышла на работу, и каждый день после уроков вечером заходила в храм и усердно молилась. Уходила она оттуда умиротворенной и отдохнувшей, иногда ей казалось, что она побывала на свидании с Алешей.
По выходным она ходила в дальний храм, где служил отец Николай, встречалась там с Надеждой и матерью Алексея Анной Михайловной, с которой быстро подружились и были рады общению друг с другом.
К сороковому дню они вчетвером – Алексей, Вера, Надежда и Анна Михайловна – поехали в монастырь. Прибыли туда к вечерней службе. Часто слышалось: «Упокой Господи душу мученика Алексия».
Впереди Вера заметила Елену-художницу и пробралась к ней. Та, увидев Веру, радостно улыбнулась и тихонько шепнула:
– Слышишь, как нашего Алешу поминают – мученика Алексия. Сегодня звонили из патриархии, просили поминать его по-особому чину. У каждого члена Синода осталась память об Алеше – его иконы. И почти все они мироточат. Это невероятнейший факт. Алеша так хотел жить, радовался каждой пташке, каждому листочку на дереве. В иконы он вкладывал всю любовь, всю нежность своей души. Я думаю, что иконы оплакивают его ранний уход из мирской жизни. Это изливается его боль, так тщетно скрываемая от окружающих. После службы пойдем в трапезную, будем поминать Алешу.
– Хорошо. – Вера смотрела на умиротворенное лицо Елены и впервые подумала, что та могла быть влюбленной в Алешу – она долгие годы была рядом, имела возможность разговаривать с ним.
Почему Господь не допустил Веру к Алеше? Может быть, потому, что ему тогда было бы намного труднее, морально тяжелее? За этот месяц жизни в монастыре она видела, сколько муки в его глазах было каждый раз, когда его несли в мастерскую или обратно. Как это неимоверно больно чувствовать свою беспомощность, зависимость от других!
Но все делается по воле Божьей. С Еленой у Алеши отношения проще: у них было общее дело, даже рабочие места рядом.
После окончания службы в трапезной за столами во время поминовения было сказано так много добрых слов об Алеше. А его собратья – художники, перебивая друг друга, рассказывали, что во сне он им подсказывает, где исправить неточность в работе.
Елена, придя к себе в комнату вместе с Верой, поведала ей:
– Это я первая заметила. Мы сначала никак не могли привыкнуть, что Алеши нет с нами: его присутствие придавало нам силы, уверенность, а его советы были точными, но такими осторожными, что создавалось впечатление, как будто ты сам принял решение. И вдруг мы лишились его поддержки – руки не держали кисть, а работу надо сдавать, поджимают сроки.
На вечерней молитве перед сном я пожаловалась Алеше и попросила подсказать мне. И вот я вижу во сне свой мольберт и Алешу рядом: он берет мою кисть и кладет мазки именно в то место, где у меня не получалось. И говорит как всегда спокойно, размеренно: «Что же ты, сестра, перепугалась? Ты же правильно хотела положить мазки в первый раз, но отвлеклась. А в нашей работе отвлекаться нельзя. Наша работа особая, мы с Богом связаны. Вот попросила ты в молитве, и помощь пришла к тебе». И посмотрел на меня так тепло, ободряюще, что мне стало очень спокойно.
Ты знаешь, Верунька, я еле дождалась утра и бегом в мастерскую к своему мольберту: сделала все, как подсказал Алеша, и моя иконочка засверкала всеми красками, будто озарилась лучами солнца.
Рассказала об этом друзьям-художникам, они не поверили мне, но с любопытством рассматривали иконочку и все признали, что последние мазки положены в Алешиной манере. Я стала замечать, что каждый из них в трудную минуту обращается за помощью к Алеше.
Настоятель монастыря долго изучал последние наши работы, с удивлением отметил, что в каждой из них есть черты Алешиного письма. Пришлось рассказать ему все. Он очень обрадовался и сказал, что Алеша взял покровительство над мастерской. – Елена закончила свой рассказ, расплела длинные цвета спелой ржи косы. Ее грустные синие глаза посветлели, стали небесно-голубыми и светились счастьем.
На следующий день Алексей с помощью иноков поставил на Алешиной могиле широкий крест из черного мрамора. На перекрестке двух перекладин был выгравирован его портрет с кистью в руке.
Время бежало быстро: работа, посещение храма, домашние дела не оставляли ни минуты для скуки. С Алексеем они стали большими друзьями, так же, как и с его мамой. Алексей был предупредителен, не назойлив в обращении и поэтому Вера часто ходила в гости к его маме, где бывал и он. Не забывала ее и Надежда, с которой встречались в храме.
Так незаметно приблизилась дата Алешиной годовщины. Они вновь вчетвером отправились в монастырь. Точно так же отстояли вечернюю службу, которая была одновременно и печальной, и величественной.
После поминок в трапезной Вера, как всегда, осталась у Елены. Они долго говорили, делились новостями. Никогда ещё Елена не была такой разговорчивой. Вера спросила ее:
– Сестра, а как ты оказалась в монастыре? Это же, как мне кажется, не легко решиться на такой шаг – лишить себя всех мирских увлечений, знакомств, привычного ритма жизни.
– Да, ты права. Это крайний шаг в своем разочаровании мирской жизнью с пустой суетой. Хочешь послушать мою историю?
Жила я в благополучной семье: мать – врач, отец – непотопляемая номенклатура, работник министерства. Нужды в доме ни в чем не знали, но и баловать нас с братом не баловали. Отец был строгий. Часто в нашем доме собирались друзья родителей. Тогда нас закрывали в детской, и мы не имели права даже заглянуть к ним в комнату. Поэтому всех гостей я различала по голосам. Когда были маленькие, то не обращали на них внимания – знай себе, играли. А с возрастом стали прислушиваться и уже о каждом составляли свое мнение. Меня начинало раздражать двуличие гостей: за столом говорили одно, а при встрече один на один совсем другое. Претили различные пересуды, возвеличивание одних и унижение других.
Я после получения аттестата зрелости поступила в художественный институт. И там неожиданно для себя узнала по голосу одного из наших гостей, у него была особая манера разговора: если видел молодую женщину, а особенно девушку, то начинал противно гундосить: «О, этот нераспущенный бутон! Как я хочу к нему прикоснуться!» Все это было так приторно. А когда еще увидела его похотливый, слащавый взгляд, его кривляние, то поняла, как это противно и мерзко. Это ощущение усилилось после того, как на последнем курсе узнала, что он имел какое-то отношение к моему зачислению в институт. Вероятно, поэтому я и оказалась у него в мастер – классе. В это время началась перестройка, сухой закон ввели. Если бы ты слышала, сколько было вылито желчи по поводу запрета распития спиртных напитков во время продолжающихся застолий у нас!
А у меня из головы не выходил разговор с одной женщиной. Я увидела ее мужа вместе с сыном лет десяти, когда они, смеясь, подзадоривая друг друга в беседе, возвращались с рыбалки. Я позавидовала их простому, легкому отношению друг с другом и сказала об этом той женщине. А она в ответ расплакалась и объяснила это тем, что за десять лет муж впервые посмотрел на сына трезвыми глазами и увидел, что у него есть повзрослевший сын, выросший при нем и как бы без него. Ему обидно стало за себя. И теперь в свободное время не разлучается с ним.
А до этого пил беспробудно: на работе спирта было вдосталь. А при сухом законе дисциплина повысилась, самогонщиков поприжали, вот и протрезвел народ.
А номенклатуре это не выгодно, потому как открыто не могли собираться на свои «обеды». Вот и добились отмены закона, и опять полилась пьяная река с женскими и детскими слезами.
Я слушала тогда женщину и видела в ее без времени постаревших от горя глазах лучик надежды, который то появлялся, то угасал от страха, что муж вновь может вернуться к пьянке.
Почему-то я часто возвращалась к тому разговору. Меня поразили её слова: «Я смотрела на пьяного мужа, и жить не хотелось – он