Что это было?.. Молодость?.. Весна?..
Стечение случайных обстоятельств?..
1
Что творилось в отделе до его прихода, как люди жили, работали, отдыхали, теперь трудно вспомнить наверняка. Да и есть ли смысл ворошить прошлое?! Как тогда говорили, была эпоха застоя. Но вот пришёл он — молодой дипломированный инженер-электронщик, окончивший престижный столичный вуз, — по распределению.
Отдел занимался разработкой секретных военных изделий, у которых вместо названий были лишь порядковые номера, лаборатория же, куда он устроился, насчитывавшая вместе с ним пять человек, — обслуживанием и ремонтом вычислительной техники. Этой техники набиралось на несколько комнат, она без конца сбоила, что требовало оперативного вмешательства специалистов. Но всё это не главное.
Конечно, перемены не начались непосредственно с того самого момента. Минул год, другой, прежде чем парень освоился в коллективе, а коллектив принял его за своего.
Звали парня Толиком. Был он в меру образован, воспитан, общителен. Но главное, умел любую ситуацию обратить по-настоящему в красочную, увлекательную, пусть иногда его поступки и выглядели дурачеством и будоражили общественное мнение. Возможно, в них было много мальчишески-несуразного, и здравый смысл частенько граничил с авантюризмом, это бросалось в глаза на фоне не отличающихся разнообразием будней оборонного НИИ «…», в простонародье именуемого «Почтовым ящиком», тоже с неким порядковым номером. Но до чего же заразительным оказалось участие в проделках Толика как его ровесников, так и более взрослых коллег, как неожиданно они смогли проявить себя, как преобразился мир вокруг.
2
— А, Толя идёт, доброго утречка, — приветствовал Толика Акимыч, пожилой электрик, из своего закутка под лестницей в кладовку с запчастями. — С праздничком тебя!
— Здравствуйте, Иван Акимыч. С каким сегодня?
— Как это, ты што? Понедельник — начало недели.
— Ясно, и вас также.
Морщинистое лицо Акимыча расплывалось в счастливой улыбке, а Толик следовал дальше. По пути обязательно сворачивал в механичку, отделённую от основного помещения стеклянной перегородкой, — уважить вниманием Аркадия Ивановича и Геннадия Фёдоровича.
Если нужно было что-то выточить, починить, эти мужики в синих поношенных халатах, с карандашами за ушами, всегда выручали. Оба, как Акимыч, пенсионеры, а по характеру один — полная противоположность другому. Аркадий Иванович, тот шабутной, шустрый и на матерщину спорый, Геннадий же Фёдорович по-интеллигентски тих, опрятен, аккуратен, на всё у него «спасибочки» и «пожалста» припасены и ещё какой-то покаянный взгляд на собеседника, кто бы перед ним ни оказался. Как-то они уживались вместе, как-то станки меж собой делили.
Потом Толик заглядывал к табельщице, давно обрусевшей словоохотливой узбечке, поинтересоваться, так ли, как нужно, то есть по науке ли растут цветы, рассаженные где только можно — на подоконниках, шкафах, столах, металлической подставке в виде берёзки, — и, наконец, обогнув установленные в ряд сейфы, добирался до коллег технарей.
3
Место у окна занимал начальник лаборатории Алексей Алексеевич, или, по-свойски, Сей Сеич, человек средних лет, долговязый, нерешительный — он даже с подчинёнными общался на пониженных тонах, вкрадчиво, стесняясь чем-либо обидеть или обременить, даже работой, — за это ему частенько доставалось от высшего руководства; но был он необыкновенно добрый, отзывчивый, компанейский. Приходил Сей Сеич самым первым — Толик заставал его уже за утренним чаем, который начлаб пил по-деревенски просто, шумно и с удовольствием, не пренебрегал переливать в блюдце и дуть, если было горячо. К чаю у него прилагались увесистый бутерброд с ломтём варёной колбасы или шматком сала и стопка свежих газет.
— Наливай, только что вскипел, — предлагал Сей Сеич, обменявшись с Толиком звонким рукопожатием. — А если хошь, давай вот угощайся. Небось, проспал и не позавтракал?!
— Вечно ты нам, Сеич, головы морочишь со своими бутербродами, — вступал в разговор Евгений Дмитриевич, или Женя, любитель поворчать, а заодно ведущий инженер и крупный спец по дисководам, настольному теннису и загулам — не в смысле женщин, а в смысле выпивки. — Мы от одного их запаха по горло сыты.
Нахохлившись, точно голубь на морозе, насупив брови, Женя сидел разгадывал кроссворд. Сам бы ни за что не явился в этакую рань, если б не жена, трудившаяся в соседнем корпусе и контролировавшая едва ли не каждый его шаг до и после смены.
— Смотрел футбол?.. И чё?.. Наши-то опять еле уползли... Ладно, значит, восемь по вертикали, это ты должон знать.
Юрий обычно объявлялся по шестому сигналу «Маяка», Нина Николаевна позже — её график был привязан к расписанию электричек, специально заявление писала.
4
Юрий и Нина Николаевна были примерно одного возраста, лет на десять взрослее Толика, оба старшие инженеры. Но если Юрий в основном работал в паре с Женей, то Нина Николаевна предпочитала в одиночку разбираться с проблемами, в своём темпе, а темп у неё о-го-го, мужикам не угнаться. Так было, пока в качестве подопечного Сей Сеич не прикрепил к ней Толика.
Она рядом с ним словно помолодела, и даже полнота пошла на пользу.
— Если ещё хоть раз скажешь «Нина Николавна», буду звать тебя Анатолием Игоревичем. Съел?.. Так-то вот.
Чего было Толику делать — соглашался как миленький.
Нина его профессии учила, но вообще-то, поскольку он был способным, больше жизни. Некоторые её откровения из-за своей необычности надолго остались в памяти.
— Знаешь, — как-то призналась она, — для меня самый близкий человек — это муж, не дети…
У Нины было двое: дочь и сын. После дочери она очень хотела иметь именно сына, несколько раз прошла через неудачные роды, выдержала жестокий приговор врачей насчёт невозможности рожать — и всё-таки выносила сына.
— …Дети вырастут, разбегутся, а муж — навсегда.
5
Комната технарей располагалась на третьем этаже основательного пятиэтажного здания сталинской постройки и была просторной, светлой, потолки высоченные. Зимой здесь было тепло, а если что, полностью включённое оборудование за полчаса-час разогревало помещение, летом прохладно — благодаря толщине стен и установкам водяного охлаждения.
Толикова лаборатория устроилась в комнате, пожалуй, лучше всех. И пусть столы с бюро, зелёным сукном и множеством тумбочек, перекидными календарями, пресс-папье, эбонитовыми телефонами и лампами были лишь у Сей Сеича и Жени, а у Жени так ещё и вентилятор, другие не страдали завистью на сей счёт. Основное ведь работа, насколько она интересна и каков в ней смысл — для человека, коллектива, общества, — как организована, как соотносится с жизнью, а всё прочее от людей зависит.
Сотрудники были мастера на все руки, брались за любую технику, прежде всего за сами вычислительные машины, хотя и считалось, что Женя отвечает за дисководы, Юрий — за принтеры, перфораторы, считыватели и прочую периферию, Нина — за магнитофоны и дисплеи, Толик — за графопостроители. Вероятно, такое, весьма условное, распределение было связано с журналом учёта спирта. Сей Сеич тоже за что-то расписывался, но ремонтом не занимался, он иногда планировал работу, иногда доставал что-то из запчастей, если не было в своих закромах, иногда улаживал конфликты, неизбежные в отношениях операторов и обслуги.
6
Женя перво-наперво искал в отказах техники неконтакты. Подойдёт вразвалочку к машине, поворчит на неё, точно на разумное существо, вздумавшее капризничать, пошевелит разъёмы или даже передёрнет, постучит молоточком, а иной раз кулаком, по процессорной корзине — глядишь, всё и нормализовалось. А нет, тесты с ленты или диска запустит, осциллограф на скрипучей колченогой тележке подкатит и засядет уже основательно. Если что, у него спирт с батистовой тряпочкой под рукой, для магнитных головок или тех же контактов, зеркальце стоматологическое, а ещё отвёртки, пинцеты, скальпель, да и приборов в запасе целый арсенал.
Юрий, тот над схемами любил поразмышлять. Порой склонится, подбородком на руку обопрётся, глаза прикроет, будто бы задремал, ан нет, напрягся, сосредоточился, думает, а как идея в голову, словно ужаленный с места срывается — с Женей поделиться. Тот его по-дружески осаживает: «И чё, злыдень, лыбишься — сам придумал, сам и дерзай!»
Нина сразу бралась за измерительную аппаратуру, и ремонт у неё обычно был глобальный. Установит в ряд с десяток дисплеев и возле них носится, одержимая, точно ткачиха-многостаночница. Определится с платами, микросхемами, перепаяет скопом — и снова поставит на прогон. И скачут послушно символы по экранам, заполняя строчку за строчкой, — красота!
Толик хотя и не имел такого богатого опыта, как у товарищей, но тоже в ремонте был не промах, в уме любил неисправности вычислять, а к схемам, тестам и приборам прибегал лишь в крайнем случае, когда без них совсем нельзя было обойтись.
7
Вообще, если технари валяют дурака или, допустим, листают «Советский спорт» с «Известиями», режутся в «морской бой», чаёвничают, значит, с отдельской техникой порядок, и это не что иное, как признак хорошо налаженной работы, радоваться надо. Только, к сожалению, не все и не всегда это понимают, в частности руководство отдела — оно и из себя на пустом месте чего-то корчит, и от других хотя бы показного усердия требует. К чему этот выпендрёж?
Однажды так вот сидели всем составом, скучали, вспоминали, что давно уже не вскрывали фальшпол для перекладки кабелей или в поисках сдохшей мыши, не ставили лебёдку для поднятия координатной плиты над графопостроителем или ещё каких-нибудь тяжестей, не красили принтерную ленту, и вдруг Сей Сеич с инициативой:
— Там, на складе, часы предлагают, электронные, чуть поменьше, чем над проходной. А чего, мож, возьмём?
— Ну, Алексей Алексеевич, вы как скажете, — сразу же среагировала Нина. — Будем как на вокзале.
— Да, Сеич, как в лужу, — уточнил Женя. — Какие-то у тебя идеи всё подозрительные. Нет чтобы премию подбросить, червончик там или четвертной… настоечкой из заначки народ побаловать. Их и повесить-то некуда!
— Найдём, куда. Юра, Толя, а вы как считаете?..
8
С часов, наверное, и началось то прекрасное, ни с чем не сравнимое безумство.
Сидели как-то опять бездельничали. Настроение так себе, даже говорить ни о чём не хочется, уныние беспросветное, ещё и погода на улице сырая, слякотная, промозглая, темнота так и ползёт в окна, а часы на стене, как ни в чём не бывало, перемигиваются зелёными лампёшками и забавно пощёлкивают, всё внимание на них.
И тут Толика осенило:
— Пятнадцать ноль пять, — задумчиво произнёс он.
— И чё с того? — разозлился Женя, голос его звучал вызывающе, точно человеку ногу отдавили. — Чё ты этим хочешь?..
— Как чё? Вторая цифра равняется четвёртой. А если первую умножить на вторую, опять-таки получится четвёртая. Странно.
Все как по команде уставились на часы и, наверное, стали проверять, действительно ли всё именно так, как сказал Толик. Несколько секунд длилось молчание, которое прервал Женя:
— А если из второй отнять четвёртую, то получится третья. И если из чётвёртой вторую…
— Как мы раньше-то этого не замечали? — удивился Юрий. — Как мы жили до сих пор?!
— Ну, дурдом! Вы чего, мужики, спятили? — крутила пальцем у виска Нина. — Ну, дурдом! Алексей Алексеевич, хоть вы им скажите.
Часы перещёлкнулись на пятнадцать ноль шесть, на что отреагировал уже Сей Сеич:
— А теперь если из четвёртой вычесть вторую, будет первая. Ну вот, а не хотели брать!
9
На следующий день Толик принёс свисток — такой, уток приманивать, красненький, плоский, на ленточке.
— Ты чё? — заинтересовался Женя, как только увидел симпатичную штуковину.
— Как чё? Будем извещать народ о знаменательных моментах. Там «десять-десять», «одиннадцать-одиннадцать», ну и так далее. Сейчас как раз ноль девять, ноль девять.
И Толик дал сигнал. Жене это чрезвычайно понравилось, он всполошился; даже отложил в сторону теннисную ракетку, на которой собирался переклеивать резину, чтоб была шипами вовнутрь.
— Ну-ка, дай-ка! Подари мне, я сам буду. Давай сюда!
Вскочил, выхватил, напыжился, протяжно засвистел, после чего как заорёт во всю глотку:
— Аки-мыч, трам-тара-рам, Акимыч! Слыхал?
— …Слыхал, — немного погодя донеслось из дальнего угла. — Чаво это?
— Ча-во! — обиделся Женя. — Ноль девять, ноль девять! Понял? Это тебе не… Фёдорыч! Иваныч! Где вы там, чертяки? А ну, вылезай! Ноль девять, ноль девять! — И опять засвистел.
Так и повелось, о самых знаменательных моментах Женя оповещал не только свою комнату, но и соседей, для этого он выходил в коридор и свистел там. Сей Сеич, Толик и Юрий хватались за животы, Нина краснела, боясь, что это могут неправильно понять посторонние, институтское руководство, кабинеты которого размещались поблизости. Однако и руководители улыбались, став случайными свидетелями выходок технарей. В конце концов, все к этому привыкли, и если вдруг в намеченное время не слышали долгожданного сигнала, сами направлялись к Жене напомнить о взятых им обязательствах.
10
Развлечения развлечениям рознь.
Прежде столичный телефон был только у начальника отдела, на пятом, сотрудники же остальных подразделений занимали преимущественно места на третьем и втором этажах и вынуждены были обходиться городской и внутренней связью или мотаться вверх-вниз по лестнице по всякому мало-мальски необходимому поводу — это пока Толик не разузнал, что распределительный щиток находится непосредственно за дверью их комнаты. Недолго думая, кинул кабель до своего стола, разместил колодку с тумблерами, установил дополнительный аппарат — вот и всё.
Свой столичный телефон, когда их на всё предприятие, на весь город считанное число, — это что-то. Впрочем, если бы не сердобольные пышнотелые тётушки системщицы, поддержавшие Толиковы старания, — для них лестница сущий кошмар, — начальник вряд ли бы смирился с подобным своеволием, тем более что при помощи этих тумблеров можно было не только запарралелить линию, но и оторвать от неё телефон самого начальника, что время от времени и происходило впоследствии. А что делать, если срочно позвонить нужно, да и не вспомнишь в суматохе, в какой последовательности что нажимать, вот некоторые и жали на оба тумблера сразу, для верности.
Хорошо, не прознали о телефоне в режимном отделе — там мужики суровые, с ними шутки плохи, надавали бы по шее всем без разбору.
11
Толик на этом не остановился. Однажды взял да и нарисовал шаржи на коллег и на стенку вывесил, а потом кого только можно приглашал смотреть. Весь отдел здесь перебывал — было забавно наблюдать, как умудрённые опытом и годами сотрудники строили рожицы, словно очутились в комнате смеха, тыкали пальцами в рисунки и удивлялись, до чего же точно схвачена сущность рубахи-парня и добряка Сей Сеича или, например, скряжничество и прижимистость Жени. Самое же удивительное было в том, что Толик никогда прежде и никогда потом не брался за рисование и считал, что это не дано ему природой.
И другие, глядя на Толика, точно очнулись от спячки и понесли на импровизированную выставку всякую всячину: кто макраме, кто вышивку, кто фотографии, кто пироги и плюшки, кто урожай со своих шести соток. Василий Петрович, программист, а в прошлом известный кавеэнщик, позвал на просмотр фильмов, которые наснимал в те славные годы, когда в почёте ещё были физики-лирики.
Вообще, в отделе наметился небывалый подъём, все вдруг кинулись чему-то учиться, что-то осваивать. Было много разговоров про народный театр, курсы иностранных языков, кройки и шитья. Даже обязаловка с посещением политзанятий казалась теперь излишней: люди сами старались вникнуть в суть мировых событий, переживали глобальные проблемы как свои собственные, стремились быть причастными к истории страны, предприятия, чувствовали личную ответственность за происходящее.
12
Добрые отношения — это прекрасно, лишь бы переборов не было.
— Толя, ты чего чудишь-то? — по-свойски укоряла коллегу Нина, когда они после очередного ремонта возвращались к себе. — Марина, она же замужем! У неё дочка, и муж — парторг целого отделения!.. Ну вот, вы посмотрите на него, ухмыляется, ему хоть бы хны!
Парторг парторгом, но кто бы удержался, когда такая длинноногая белокурая красотка перед самым носом, что ни день, голыми коленками крутит?! Придёт пораньше остальных, пока Толик с вычислительной машиной возится, профилактику делает, сядет на вращающийся стул и давай подзуживать да посмеиваться. А юбчонка коротенькая, в обтяжечку, и есть что обтягивать, а коленки-то, коленки, а дальше — и глаза поднимать боязно, жуть охватывает.
— Лучше б молоденькими, незамужними, увлёкся. Сколько их кругом?! Вон, смотри, Юлька чешет, чем не невеста?
Толик послушался: раз и к Юльке, что-то озорное шепнул на ушко и в уголке задержал. Нет, её совсем не трогал, только руки выставил, в стенку упёрся, точно изгородью девушку опутал, чтоб не сбежала. Юлька смеётся, визжит, мечется, сама и рада бы показать, что вырваться хочет — нарочно, чтоб невзначай к Толику в крепкие объятья угодить. Распалилась, запыхалась, глаза блестят, на щеках румянец, губы набухли, приоткрылись — прелесть, а не девушка!
— Ну, ты и нахал, — с пущим воодушевлением продолжала укорять Толика Нина, когда он, наконец, выпустил Юльку и они направились дальше. — Ну, нахал!
13
А как в такого не влюбиться?!
Толик не то чтобы красавец, но приятной наружности. Высокий, стройный, русоволосый, глаза серо-голубые, взгляд проницательный. Одевается неброско, носит клёши — но это как все молодые. Говорит, что сразу не поймёшь, шутит или серьёзно, иногда намеренно глупость сморозит; собеседник не знает, как вести себя, как реагировать, а Толик пользуется этим — и в считанные мгновения ему уже ясно, как кто к чему относится, как что понимает, насколько кто терпелив или, напротив, несдержан, тут и все нюансы характера видны, привычки, вкусы, пристрастия.
А если вечеринка, возьмёт в руки гитару, бархатным перебором по струнам пройдётся — девчонки сразу тут как тут, сидят заворожённо, рты разинули, уши развесили и лишь ресницами беспрестанно хлопают. А если ещё и песня про любовь…
Что у самого на душе, неизвестно. Может, Нина лучше других знала это или, скорее, о чём-то догадывалась. Но как свести все мысли воедино, когда кругом такая веселуха?!
— Алексей Алексеевич, — делилась она с начлабом, — у нас ржачка вместо работы. Я в жизни не смеялась сколько сейчас. По поводу транзисторов для графопостроителя говорю ему: «Ты чего, узнать не мог?.. Язык до Киева доведёт», — а он в ответ: «Так мне не надо было в Киев!» Представляете?.. Говорю: «Поставь чайник», — он, значит, спрашивает меня, ехидно: «Куда, на шкаф?» Я: «Подкинь чашку», — он и подкинул, а я не поймала. Вдребезги! Ну не дурдом?
14
Раньше, что ни обед, рубились в теннис, два на два. В холле расставляли стулья, клали на спинки фанеру, крепили сетку; ко времени сюда подтягивались лучшие игроки со всего предприятия. Однако это спортивное увлечение было едва ли не единственным — в самом деле, не принимать же в расчёт производственную гимнастику и сдачу норм ГТО?! Толик же возьми да и организуй спартакиаду. И вдруг среди меланхоликов, флегматиков, холериков и просто зануд и пофигистов нашлись заядлые футболисты, волейболисты, шахматисты, а у них — жёны, мужья, дети.
Вслед за спортом вспомнили о праздниках, днях рождения, новосельях.
— Чё пить будем? — спрашивал Женя по мере приближения очередной красной даты.
— Как обычно, клюковку и перцовку, — отзывался Сей Сеич, ответственный за горячительное; Жене нельзя было доверить, Юрию тоже, он Женин друг, а Толик — зелёный ещё.
Напитки не отличались по крепости, тем не менее, считалось, что перцовка предназначена мужчинам, клюковка, она послаще, — женщинам.
— Чё петь будем? — не унимался Женя.
— Да как обычно, «Ой, мороз, мороз» и «Вот кто-то с горочки спустился»... Да и песенники народ понатащит, а там что угодно.
Праздники гуляли и до Толика, но с его появлением их как будто больше стало. Что праздники — на овощную базу, в колхоз, на дежурство в ДНД, на демонстрации шли как один.
15
Шахматы с часами после спартакиады перекочевали в механичку, заняв укромное место в дальнем углу, чтобы посторонних зря не беспокоить. Как только удавалось улучить момент, Женя увлекал туда Юрия сразиться в блиц.
— Юрок, трам-тара-рам!
— Тут я. Чего шумишь?
— Чё-чё?! Хрен тебе в бок! Пойдём посмотрим, на что ты нонче годен?!
За ними устремлялся и Толик.
Разумеется, нехорошо играть в рабочее время, так ведь и баклуши бить — тоже. А чего ещё: что-то перетаскивать, передвигать? Юрий любил отвлечься от дел насущных и заняться чем-то, требующим приложения сил, да и других тем самым заразил. Оказалось, возиться с громоздким тяжёлым оборудованием, со шкафами, сейфами, стойками или вскрывать фальшпол — милое дело: голова чиста, нервов никаких. Поначалу же мог рассчитывать лишь на комплимент от Жени: «Ну чё, Юрка нерусская, опять бодягу затеял?!»
Шахматы — совсем не то. Здесь, наоборот, нервы натянуты, азарт через край, здесь думать нужно и, конечно же, на кнопку давить. А ещё соперника из себя постараться вывести.
— Ну чё, Юрец, тебе капец?..
— Это мы ещё… Это бабушка… Расставляй!
16
И женщины вдруг стали привлекательнее: раньше им по году приходилось терпеливо ждать праздника, чтобы показаться коллегам в своих лучших вечерних нарядах, теперь модные романтические дефиле, в основном кримпленовые и нейлоновые, на высоких каблучках и платформах, со шлейфом из колдовских ароматов, следовали с завидной регулярностью. И на технарей никто из программистов и операторов уже не взирал так злобно и недоверчиво, как прежде, — если что-то и ломалось, то, по мнению окружающих, не они были тому виной. Стоило Толику появиться на пороге, как тут же напряжение спадало. В накрахмаленном белом халате, он, точно доктор, быстренько ставил диагноз и брался за излечение. Его и сравнивали с доктором Айболитом, хотя самому больше импонировал образ Мороза-воеводы, дозором обходящим владенья.
Несмотря на перемены, случившиеся с сотрудниками, несмотря на царившую повсюду атмосферу беспечного веселья, производственные показатели не только не упали, но и полезли в гору. Планы перевыполнялись, чему свидетельствовали и подросший уровень зарплаты, и регулярные премиальные, и активизация работы кассы взаимопомощи, и количество записавшихся в очередь на ковры и сервизы, и новые вымпелы на стенке за Сей Сеичем.
Свою получку Толик оценивал по строчкам ежемесячных взносов в комсомольском билете: с учётом дополнительной полставки у него выходил оклад ведущего инженера — недурно для молодого специалиста.
17
Отдел бурлил событиями. Даже про Акимычевы праздники теперь знали все, знали, что понедельник — начало недели, в среду в полдень эта самая неделя ломается, каждый четверг — непременно чистый, а пятница — маленькая суббота и заодно день наладчика, механика, энергетика, — короче, любого, кто не прочь принять сто грамм за это дело.
В пятницу, как по волшебству, разрешались безнадёжные проблемы, с которыми не удавалось справиться в иные дни. В пятницу никакой Сей Сеич не мог помешать Жене примотать к ноге под брюки флягу со спиртом и ещё выпить для куражу на дорожку.
— До проходной как по ленточке, — настраивал себя Женя, — и не дышать на вахтёра.
— А там тебя супружница под белы рученьки, — развивал его мысль Юрий.
— Не, там Палыч… под указующим перстом Ильича. А от супруги улизну как-нить.
С конспирацией у технарей был порядок, иначе Толику, Жене и Юрию не удалось бы поставить на поток процесс книгопроизводства. Занимались этим вечерами, в комнате с мощным печатающим устройством. Ничего, что треск стоял, ничего, что бумага была с перфорацией, формат страниц великоват, а буквы сплошь заглавные, так ведь с хорошей литературой дефицит был. А здесь стоило лишь пожелать — и заветная книга в твоих руках, с пылу с жару. Женя и Юрий налегали в основном на Стругацких, Толик — на поэзию: Цветаеву, Ахматову, Пастернака.
Сначала печатали себе, потом пошли заказы со стороны. Начальник отдела как ни старался накрыть типографию, ничего не мог поделать, всякий раз натыкаясь на тишину, запертые двери и погашенный свет. Где ж ему углядеть за спиртом?!
18
Спирта в лаборатории было хоть залейся, в месяц получали до тридцати литров: на обслуживание техники, то есть на протирку планшетных устройств, различных датчиков, механизмов, магнитных головок, контактов, а главное, на налаживание контактов с округой — нужно ли было что-то привезти, разгрузить, изготовить, достать. За ежедневный расход расписывались в журнале, так было принято. Но даже это рутинное занятие стало вдруг чем-то особенным.
— После тебя журнал брать в руки неприлично, — изо дня в день укорял Женю Юрий.
— Да, уж мать с отцом постарались.
Действительно, подпись Жени выглядела вызывающе: первая буква полного имени вместе с началом фамилии Балабанов образовывала вульгарное ругательство. Но ведь до поры до времени никто не обращал внимания ни на саму подпись, ни на залихватский росчерк, существенно усиливающий её значение. И всё-таки нужно было видеть, с каким наслаждением Женя выводил свою закорючку, одновременно выражавшую, и что он думает обо всём происходящем, и как к этому относится.
— Вместо ёрничанья взял бы на себя ответственность за какую-нибудь ещё финтифлюшку!
— Я бы взял… точилку для карандашей, давно мечтаю. Привернул бы её к столу и протирал замшей. Или вот твой свисток. Да Сеич, боюсь, не одобрит.
19
Когда Толик протирал спиртом графопостроитель, станочники и Акимыч буквально волчком крутились поблизости, шмыгали носами, вздыхали, и, не переставая, возмущались. Подобные процедуры они считали кощунством, надругательством над здравым смыслом.
— Толя, ты опять добро на дерьмо переводишь?! — сетовал Акимыч.
— Чё те всё не ндравится? — обычно вступался за Толика Женя.
— Ну как так… эт дело… задарма? И пошто так лить-то — капнул бы чуток, и хоре.
Поняв, что повлиять на Толика не удастся, Акимыч замолкал, а Аркадий Иванович и Геннадий Фёдорович удалялись к себе, на прощание громко хлопнув дверью, перегородка тряслась. Аркадий Иванович, тот так, наверное, ещё с полдня ходил смурной и отчаянно матерился.
— Эх, разорвись моя рубаха пополам! — время от времени доносился из механички его надрывный хрип.
— Аркаша, да нальём мы тебе, не переживай, — успокаивал его Сей Сеич. — И Акимычу с Фёдорычем. Впервой что ли?
— Не впервой, но всё равно. Душа горит! Понимаешь, горит душа?!
Сей Сеичу частенько приходилось тушить такие пожары.
20
С соцобязательствами до Толика трудности были, с их заполнением.
— Чё писать будем? — всякий раз спрашивал Женя. — А, Сеич? Юрец-стервец, ты-то чё там притаился?
— Чего я? — недовольно откликался Юрий.
— Да напишем чего-нибудь, как обычно, — отвечал Сей Сеич.
И только Толик знал, что делать.
— Первым пунктом — «Подтвердить звание „Коллектива коммунистического труда“!»
— Ты что?! — попробовала было возразить Нина. — Это же такая ответственность!
Другие тоже не выразили особого энтузиазма.
— Какая ещё ответственность?.. Ты сама посуди, если кто-то вдруг придёт и спросит: «Подтверждаете ли вы, что у вас „Коллектив коммунистического труда“?» Мы все вместе дружно: «Да, конечно, подтверждаем!» И всё — пункт выполнен.
Мужчины одобрительно рассмеялись и принялись заполнять бланки.
— Ну, дурдом! — только и нашла, что сказать, Нина.
С тех пор в лаборатории ни у кого не возникало вопросов, что писать первым пунктом.
21
Смех смехом, но и молодёжная жизнь пошла на лад. После долгих уговоров Толик, наконец, дал согласие стать комсоргом, и это почти сразу отразилось на результатах. Было проведено несколько субботников, оказана производственная помощь смежным подразделениям, из девушек-операторов ЭВМ организована комсомольско-молодёжная бригада, произведён правильный подсчёт очков в зачёт институтского соревнования — и вот нежданно-негаданно десятирублёвая прибавка к зарплате, бесплатные путёвки на черноморский курорт.
Правда, в отделе тут же зашептались, что это всё Толик специально затеял, чтоб с Мариной было где уединиться — мол, мало им еженедельных комсомольских вылазок в кино на фильмы «до 16 лет» с местами в последнем ряду. Да и она вдобавок своей взбалмошностью и вызывающими обновками с волнительно-глубокими декольте, из-за вроде бы случайно расстегнувшейся верхней пуговки, масла в огонь подливала. Ещё слухи поползли, что недавно Марина, позвонив мужу, спрашивала Толика, а потом не смогла выкрутиться из неловкой ситуации — так что их отношения уже и для её близких не секрет. Впрочем, чего стоят людские пересуды и наговоры?!
Вот Сей Сеич, например, подготовил и утвердил у руководства заявку, чтобы из Толикова института, с его факультета, на предприятие распределили ещё нескольких выпускников.
— А чего, хороших хлопцев много не бывает, — здраво рассудил он.
22
Толик как-то засмотрелся, до чего же ловко Нина с дисплеями управляется.
— Может, подумаем, как это безобразие в телевизор переделать? — предложил он. — Пока никто не сообразил.
— Ты что, — возмутилась Нина, — это невозможно, хватит дурачиться. Ты вообще-то знаешь, как устроен телевизор?
Она принялась объяснять. Говорила про напряжения на электродах, отклоняющие пластины, развёртку, матрицу, потом внезапно прервалась.
— Толя, у тебя ведь скоро день рождения, чего тебе подарить?
— Колотушку, — ответил Толик.
— Ну вот, опять. Какую ещё колотушку?.. Ну, нет, ну, кроме шуток!
— Для отпугивания волков от дома по ночам.
Нина хмыкнула.
— Скажешь тоже. Весь мир и так вокруг тебя, растормошил без всякой колотушки. Какие ещё волки?
— Обыкновенные, серые, злые. Вот завербуюсь в экспедицию на Севера…
— Какая ещё экспедиция, какие Севера? Ты что? Пора становиться серьёзней!
23
Куда уж серьёзнее? В подразделении активно обсуждали предстоящее назначение заместителя начальника отдела, причём кандидатуру Толика называли основной. Однако старожилы уверяли: сам начальник этого не допустит, все связи задействует, наверху и по партийной линии, зачем ему зам, на фоне которого он будет смотреться в невыгодном свете.
— Скоро зазнаешься, — подначивал коллегу Женя, — придётся называть тебя Анатолием Игоревичем. Да, Юрец?
Юрий лишь пожимал плечами.
— Не придётся, — равнодушно отвечал Толик.
— Не зазнается, ему это не грозит, — убеждённо заявляла Нина.
— Я тоже так думаю, — заключал Сей Сеич.
А Толик и не собирался быть начальником. Знал, мало кто занимает это место по заслугам, попав же в соответствующий разряд людей, мало кто остаётся человеком. Знал, власть над другими, как правило, аморальна. Знал, не любят у нас начальников, и не хотел, чтобы не любили его. Знал, если и случаются исключения, и человеку не зря доверена ответственная должность, то жизнь его летит неизмеримо быстрее, чем у остальных, не оставляя времени на собственные мечты и устремления, — и тогда не понятно, ради чего она, в чём её смысл. Разобраться же в этом ой как хотелось.
24
Лучше выписывать «путёвки в жизнь».
— А чего, страна, партия, комсомол выписывают, чем мы хуже? — вслух размышлял Толик. — Выпишем, Женя своим замечательным вензелем украсит…
И всё это происходило сразу после того, как битый час сидели спорили и доказывали друг другу, почему со свиным рылом и в шалаше рай.
Очередная инициатива молодого специалиста повергла лабораторию в истерику: смеялись и сразу, и потом, когда разошлись каждый по своим делам. Сей Сеич с Юрием ещё как-то держались, хотя и им было непросто, а вот у Жени и Нины новые приступы возникали на протяжении дня, причём произвольно и в самые неподходящие моменты. Копается ли человек в аппаратуре или просто направился куда-то и вдруг ни с того ни с сего, в столовой, коридоре, туалете, как зайдётся от смеха — все, кто поблизости, недоумённо озираются, не поймут, что стряслось, если знакомые, конечно, спрашивают, а им в ответ — новый приступ, сильнее и продолжительнее прежнего, у Нины вообще до слёз.
Начальник отдела заглядывал — так он решил, это над ним смеются. Обиделся и ушёл.
25
— Он нам ещё припомнит, — предостерегал коллег Юрий. — Это он сейчас такой… импозантный, а раньше сам шланговал будь здоров и все наши увёртки знает.
— Все, да не все. Чё ты нас, трам-тара-рам, стращаешь? — недоумевал Женя.
— Да ничего.
Юрий был прав. Начальник давно выискивал повод придраться к Сей Сеичу и сотрудникам лаборатории, давно подглядывал, подслушивал, собирал сплетни. Не нравилось ему, что лаборатория стала центром притяжения интересов. Это раньше, когда он только был назначен, заискивал перед подчинёнными — технарям, к примеру, нашёл подработку, — теперь же готов был бороться с ними.
Припоминать и в самом деле было чего: обеды в рабочее время, после тенниса, шахматы, тот же столичный телефон, печатание книг.
— Вы бы с книжками поосторожнее, а то не ровён час, — вслед за Юрием предупредил и Сей Сеич.
— Не боись, Сеич, — успокаивал его Женя, — мы запираемся. Недавно кто-то ломился, но толку-то. Наш мизер — неловленный!
26
Пока действительно всё шло гладко и своим чередом, но при этом чего-то не хватало.
Однажды Толик заметил, как переполошился этаж, стоило в коридоре появиться кошке, самой обыкновенной, каких много — где угодно, но не в основном корпусе оборонного НИИ. По территории, конечно, бегают кошки, собаки и даже ежи с белками, но там есть где разгуляться: захочешь всё обойти, и пары часов не хватит.
Работа была заброшена, несколько подразделений встало. Вокруг зеленоглазой пришелицы образовалась толпа, кто норовил погладить, кто потчевал чем-нибудь вкусненьким, кто умничал, рассуждая о блохах и возможности подхватить лишай.
Женя бесцеремонно оттеснил всех, и пока те судили да рядили, взял и понёс кошку к себе.
— А чё, Сеич, может, оставим? Всё развлечение.
— Я бы за, но как руководство? Да и с туалетом…
— Ерунда, разберёмся. В крайности, график выгула составим. Я заверю…
Кошка как будто бы не имела ничего против; она наелась, напилась и задала храпака у батареи — однако уже к вечеру исчезла. С тех пор её никто не видел.
27
Эта история озадачила технарей. Они долго ломали головы, чем бы компенсировать пропажу.
— Заведите себе птичек или рыбок, — попробовала съязвить Нина.
— Золотых! — подхватил идею Юрий, — желания будем загадывать.
— Вот те и Юрик-ханурик, трам-тара-рам! — возликовал Женя.
В тот же день отправили Сей Сеича в цех заказывать каркас и стёкла — какие могут быть проблемы, если национальная конвертируемая валюта под рукой. Остальное Толик взял на себя: покраску, приготовление мастики, крепление стёкол, поездку за речным песком, покупку оборудования.
Сколько советчиков было, знатоков!.. Надоело всех выслушивать.
На «Птичку» за рыбками, растениями и кормом Толик больным гонял, с температурой, в воскресенье — не мог подвести коллег. Зато в понедельник народ как собрался, все как ахнули!
Чего ж, казалось бы, ещё для счастья надо?..
Кому что. Толик взял и купил пианино — вздумал учиться играть, — обмывали всем отделом, никто не попенял, что поздно начинать в столь зрелом возрасте. На Толика глядя и Сей Сеич с Юрием инструментом обзавелись, но те не для себя, для детей.
28
Не жизнь, а просто благодать, умели ж раньше отдыхать!
Но и работали здорово. Чётко, слаженно, одержимо. Идея следовала за идеей, и среди них были прорывные, гениальные, аж дух захватывало. И казалось, нет ничего невозможного, стоит лишь захотеть, приложить голову, руки, усердие.
Нередко с вечера технари договаривались, что и дальше будут думать над причиной отказа оборудования и утром постараются предложить лучшие пути и способы определения неисправности. Так и получалось — и никто не тяготился этим, а совсем наоборот.
День за днём, направляясь в институт, люди испытывали те же чувства, какие бывают при возвращении домой после долгой отлучки. Порой увлечение работой было таково, что не хватало часов в сутках, хотелось увеличить их продолжительность, жаль было тратить время на еду, сон, быт, развлечения. И была уверенность, что твой труд идёт в общую копилку лаборатории, отдела, предприятия, родины. А значит, и твоя жизнь не бессмысленна, значит, ты ощущаешь себя человеком — не это ли самое важное?!
29
В комнате теперь царило приподнятое настроение, даже когда Толика не было. В один из дней все вообще словно с ума посходили.
— Акимыч, побойся Бога, — слышались из-под лестницы нравоучения Юрия, — когда это водка плохо шла? Неужто в пятницу?..
— …В очереди стою, в хвосте, — делился с кем-то по телефону Женя, — в овощной пиво завезли, а меня супруга за хлебом послала, — думаю, достанется или нет. И тут дед, и на ухо, чтоб никто не слышал, мол, за углом тоже дают, и никого. Где наша ни пропадала, туда — и, действительно, никого. Ну я на все… Чё ко мне? Да, наверное, родственную душу узрел!
Рядом Сей Сеич вразумлял коллегу из смежного подразделения:
— Ну что за ремонт, когда после не осталось ни детали, ни винтика. Работать же не будет.
Нина не выдержала:
— От вас-то, Алексей Алексеевич, я не ожидала. Ладно б эти дуреломы!
Сей Сеич только улыбнулся.
— …Ну, Палыч, ты как только родился. Отпаял деталь и смотришь: ежели фурычит, выбрасываешь, лишняя, нет — возвертаешь на место. Сечёшь? Берёшься за следующую…
А тут и Женя, положив трубку, провозгласил во всеуслышание:
— Вы ещё не в курсе, Толик-то чё учудил: следующий год собрался объявить годом Жени Балабанова в СССР. А ведь объявит, трам-тара-рам! То ли ещё будет!
30
Дальнейшие события для многих явились неожиданностью.
— Ты знаешь, — признался Нине Сей Сеич, — Толя-то недавно в армию просился.
— Да вы что, зачем? Кафедра же была… — не поверила Нина.
— Не пойму. Все косят... У меня знакомый военком… говорит, пока отказали — нет запросов на специальность.
А однажды, вернувшись с полдороги за забытым зонтом, Нина сама застала Толика, каким никогда не видела. Он сидел с телефонной трубкой и, вероятно, переживал недавний разговор — настолько серьёзно, что не заметил, как она вошла, а потом вышла. Нина же обратила внимание, что тумблеры были перекинуты на столицу, а записная книжка открыта на букве «К».
Наутро, как и прежде, Толик выглядел жизнерадостным, находчивым, оригинальным. Но через несколько дней подал заявление, а ещё через месяц уволился — никакие уговоры, чтобы остаться, не подействовали.
— Ну что ж, пора развеять скуку, пора к волкам на Севера, — сказал он на прощание, когда документы были оформлены, а вещи собраны, — вы извините, если что не так.
Непонятно, что он считал скукой, и какие такие Севера были в его планах.
***
Сменились времена, место громоздкой вычислительной техники заняли компактные устройства, не требующие оперативного обслуживания. Однако современные технологии не пошли впрок: отдел влачит жалкое существование, вместо сложных военных изделий разрабатывается не находящий спроса ширпотреб, зарплаты у сотрудников низкие и выдаются с перебоями, руководство было вынуждено ужаться с помещениями и некоторые отдать под склады, расстаться с частью персонала. Расформирована лаборатория Сей Сеича — разбрелись мастера кто куда, иных и вовсе нет на белом свете.
Сменились настроения, нравы, сменилась атмосфера в коллективе, по сути, и коллектива теперь нет. У людей нет прежнего интереса к судьбе друг друга. Повсюду суета и спешка, да стремление урвать деньгу правдами и неправдами — где ж тут замечать тех, кто рядом. В отношениях нет былой искренности, и, кажется, влюбляются теперь не по-настоящему.
В обед в холле не слышны удары шарика о теннисный стол, а из механички не доносится треск шахматных часов, не звучит утиный свисток по знаменательным моментам, неделя ломается совсем не так, как раньше, и чистый четверг, и день наладчика только раз в году. И вообще, теперь не до спартакиад, праздников, аквариума. Кстати, аквариум начальник отдела в свою предвыборную депутатскую кампанию подарил детскому саду — козырнул широтой души, да вот незадача: людей насмешил, ещё помнящих, откуда что взялось, и детсад вскоре закрыли.
Но, может быть, когда-нибудь всё возвратится вновь, и, может быть, появится в отделе парень, молодой дипломированный специалист из столицы, мечтающий о колотушке для отпугивания волков как о лучшем подарке ко дню рождения?! Кстати, колотушка давно ждёт его.
2011