Щербатых, шершавых, вполне ощутимых пределах.
Помню смешного и несуразного. Кто тебя переделал?
Помню кочевника в разных долгах и бегах,
а теперь над мирским возвышающийся, прочно стоящий на сильных ногах,
ты простерся за горизонт, за границы земного тела.
Впереди необъятный космос, где мерцают звенья истории,
где великие боги и парии замирают в первичном просторе.
Я твоя смерть. И пришел, будь он проклят, черед,
не объехать его на телеге, не выдрать страницу с концом главы,
не одолеть его войском, ходи-не ходи "на вы",
можно встретить достойно исход, можно пресмыкаться и выть.
Разрешается все. Может быть, ты пойдешь на подножный корм и из глаз твоих прорастет ковыль,
может, пеплом развеешься, может, в цинке сгниешь запечатанном,
или будешь вздернут на виселице, как распоследний вор.
Смерть бывает скользящим и липким холодом, а бывает роскошным бархатом.
Я тебя обласкаю до одури, ты совсем не почувствуешь боль,
ни косы, ни кинжала, ни яда, ни помела,
как умело и метко пущенная стрела,
отпущу тебя скоропостижно, легко и стремительно.
Смерть вертелась поблизости, вкрадчиво, исподволь
и в глаза лезла пальцами, в самое дно их заглядывала,
но ничего не увидела.